Основной экипаж «отсидел» в корабле больше положенного часа. Было много вопросов и споров, но никаких серьезных доработок не требовалось. Для порядка двадцать минут посидел в корабле и запасной экипаж.
Глава 17
ЖАРКОЕ ЛЕТО 1971 ГОДА
В понедельник 31 мая 1971 года Бушуев позвонил мне на «двойку» по ВЧ-связи из Подлипок и рассказал, что Келдыш собирал у себя «узкий круг» членов экспертной комиссии по Н1-Л3. Келдыш заявил, что пора решать судьбу Н1-Л3.
Далее он перечислил уже известные замечания, которые при объективном подходе нам было трудно оспаривать. Келдыш был настроен, по словам Бушуева, очень мирно. Однако твердо заявил, что в принятом варианте считает экспедицию на Луну в 1973 году нереальной и предложил Мишину без конфликта с экспертной комиссией найти взаимоприемлемые решения, с которыми вместе можно выходить на ВПК, а потом и выше.
Мишин вел себя очень несдержанно и по каждому пункту возражал Келдышу: «Мы разложим все по полочкам и покажем, что все получается».
«Я вынужден был слушать и молчать, — говорил Бушуев, — чтобы не ставить своего шефа в глупое положение. Тебе с Феоктистовым повезло, что вы оказались на полигоне и не участвовали в этом спектакле».
Когда я рассказал Феоктистову о разговоре с Бушуевым, он так оценил ситуацию:
— Трудно договориться, когда с одной стороны сверхрешительность при отсутствии всякой осмотрительности, а с другой — осторожность при отсутствии права принимать решения.
— Ну, Константин Петрович, — возразил я, — насчет радикальных решений вы тоже мастер. С вашей подачи на «Восходе-2» отказались от скафандров, вы уговорили Королева на 200 миллиметров уменьшить диаметр спускаемого аппарата «Союза», так что теперь там надо сидеть скрючившись, как на «Восходе», а по весу мы не выиграли — пришлось класть свинец для балансировки. Вы же настолько зажали нас, управленцев, на Л3, что я потерял веру в надежность системы. В этом году мы отработаем агрегат стыковки «Союза» с ДОСом с внутренним переходом, а на Л3 до последнего времени в сводках по массе остается переход через открытый космос.
— Не будем посыпать раны солью, — предложил Феоктистов. — Л3 уже морально устарел. Опыт, который получим на ДОСе, очень поможет, и, думаю, нам нетрудно будет убедить высокое начальство в необходимости реконструкции Л3.
— Согласен. Сейчас главное — проникнуть в ДОС.
Прилетевший через день Мишин не счел нужным рассказывать нам об итогах обсуждения Н1-Л3 на экспертной комиссии у Келдыша.
Мишин выглядел бодро, хотя рассказал, что три дня провел в больнице, потом летал в Пермь по выборным делам как депутат Верховного Совета Российской Федерации.
С Мишиным прилетел Елисеев. После полета на «Союзе-10» он был назначен заместителем Трегуба по управлению полетами. Елисеев настаивал на введении в бортовую инструкцию для космонавтов четких указаний для ограничения времени работы СКД в процессе сближения на случай выхода за пределы, обозначенные на графике так называемой фазовой плоскости. На этом графике был изображен коридор разрешенных скоростей сближения в зависимости от дальностей между объектами. СКД включался для разгона или торможения, когда зигзаги на графике упирались в одну из стенок этого коридора.
График был рассчитан нашими теоретиками, и под него были отрегулированы приборы, управляющие сближением. Чтобы записать в инструкцию конкретную цифру, я вызвал по ВЧ-связи Раушенбаха и Легостаева. Они обещали подумать. Это было 2 июня. Утром 3 июня, видимо под давлением нашего главного теоретика по сближению Шмыглевского, они заявили, что «Игла» и блок управления сближением (БУС) разбираются лучше космонавта, сколько секунд надо работать двигателю в каждом конкретном случае.
Мы с Феоктистовым попытались убедить Елисеева. Но он упорно доказывал:
— Нельзя давать космонавту график с указанием предельных скоростей сближения и при этом не говорить, что он должен предпринимать при выходе параметров движения за эти пределы. Если он ничего не сделает, мы же будем потом обвинять экипаж в срыве сближения. Я хочу исключить обвинение экипажа в неправильных действиях на случай отказа БУСа на выключение двигателя.
Вмешался Башкин, обидевшийся за БУС.
— Но может быть отказ и на включение. На этот случай давать космонавту указания просто опасно. Башкина поддержал Феоктистов.
— Я понимаю, что теоретики не хотят возлагать на космонавта ответственность за принятие решения, ибо алгоритм может быть очень сложным и нельзя предусмотреть сочетания всех вводных, с которыми надо считаться.
Я соединил Елисеева с Легостаевым по ВЧ-связи и предложил им продолжить спор как двум «лучшим ученикам Раушенбаха».
После обеда в зале МИКа собралось многолюдное собрание, именовавшееся заседанием Госкомиссии. Обычно на такие предпусковые этапные заседания приходили до сотни участников и «болельщиков», в то время как формально действительных членов Госкомиссии, утвержденных решением ЦК, было не более десяти.
Открывая заседание, Керимов сказал, что он получил информацию о заседании Политбюро, на котором обсуждался вопрос о предстоящем полете «Союза-11».
— Министр Афанасьев сообщил мне, что на Политбюро были вызваны он, Келдыш, Смирнов и Бушуев. Они заверили, что все для обеспечения полета и стыковки предусмотрено, необходимые доработки подтверждены экспериментальными проверками, экипаж хорошо подготовлен и все будет в порядке. Леонид Ильич Брежнев просил еще раз все проверить, чтобы на этот раз задача стыковки и перехода была выполнена. Товарищ Брежнев просил передать, что это очень важно. Он нам всем доверяет и надеется, что мы выполним задачу. Афанасьев доложил Политбюро состав экипажей. Косыгин спросил, хорошо ли они все подготовлены. Смирнов заверил, что да, на заседании ВПК экипажи докладывали о своей готовности. Брежнев сообщил, что французское правительство обратилось с запросом: когда мы намерены осуществить пилотируемые полеты, — в связи с тем, что Франция собирается в ближайшие дни произвести ядерный взрыв в атмосфере. Посоветовавшись с товарищем Келдышем, Смирнов и Бушуев ответили, что взрыв не будет служить помехой, — так передал товарищ Афанасьев.
Шабаров вынужден был коротко доложить о всех итогах испытаний и не упустил случая упомянуть «пшик».
Доклад о ракете-носителе сделал заместитель Козлова Александр Солдатенков.
Проблемы безопасности на случай солнечных вспышек, а следовательно, и любой другой радиационной опасности — это сфера ответственности Евгения Воробьева. «Наверху» приняли решение, допускающее полет при ядерном взрыве, не спросив его. Он промолчал. Но подал голос Северин:
— Надо поручить космонавтам посмотреть, как выглядит ядерный взрыв из космоса.
— А зачем?
— Чтобы они сами решили, если начнется ядерная перестрелка, стоит ли возвращаться на Землю.
Эта импровизация вызвала общий смех.
Госкомиссия установила сроки вывоза на старт — 4 июня и пуска — 6 июня 1971 года.
До ужина оставался час, и я решил провести его в спокойном горизонтальном положении. Но зашел Михаил Самохин поделиться идеями по заселению новых гостиниц и финансированию нового строительства.
По дороге в столовую меня остановил сильно возбужденный Гай Северин.
— Мне позвонили с 17-й площадки. Врачи забраковали по какому-то признаку Кубасова, и принято решение заменить весь экипаж. Это значит, что я должен заменить все ложементы и медицинские пояса, подготовку костюмов и прочее, а корабль уже пристыкован к ракете-носителю и находится под обтекателем.
Я был ошарашен. Зашли в столовую. Шабаров спокойно ужинал.
— Знаешь новость о замене экипажа?
— Первый раз слышу.
— Неужели ваш шеф не счел нужным с вами посоветоваться по такому принципиальному вопросу? — удивился Северин.
Замена экипажа за двое суток до старта — такого не было еще ни в нашей, ни в американской практике. Опять мы проводим эксперимент «впервые в мире».
Сенсация начала бурно обсуждаться в столовой. Шабарова Мишин вызвал по телефону и приказал собрать руководство в МИКе на 23 часа.
— Приказ есть приказ, — сказал Шабаров и обратился к Феоктистову: — Центровку надо пересчитывать? Ведь веса космонавтов другие.
— Сейчас займемся. Раз такое дело, пойду искать своих теоретиков.
На вечернем совещании в МИКе Воробьев сказал, что у Кубасова рентген, сделанный утром при штатном медосмотре, показал затенение в правом легком. Величина затенения с куриное яйцо.
Первым возмутился Правецкий, предшественник Воробьева по руководству 3-м Главным управлением Минздрава.
— Как же это выясняется за двое суток до старта? Такой процесс не может развиться за неделю.
— Известно, что за космонавтами следит служба медицинского контроля ВВС, это вы у них спросите, — ответил Воробьев.
