Когда-то я часто расспрашивала Тетю о маме, задавая ей вопросы, которые почему-то никак не могла заставить себя задать отцу. Какого цвета у нее были глаза? Как звучал ее голос? («Глаза у нее были карими, с золотыми искорками в самой глубине, – отвечала Тетя, – а голос был звонким, как у жаворонка».) Должно быть, именно поэтому Тетя мне так нравилась: она не считала, что от детей необходимо что-то скрывать, и готова была ответить на любой мой вопрос. Для нее я была чем-то вроде ученицы или даже воспитанницы, и она действительно делала все, чтобы я узнала об окружающем мире как можно больше. Именно Тетя научила меня искать грибы, сажать растения в соответствии с лунными циклами, использовать древесную кору и травы от простуды, лихорадки, кровотечения и других болезней.
«А отчего умерла моя мама?» – спросила я однажды. Мне тогда было лет семь или восемь, и я пришла к Тете, чтобы она научила меня вышивать (мне хотелось вышить на маленькой подушечке фиалку и подарить сестре на день ангела).
Мы сидели в хижине перед невысокой чугунной печкой. В печи горели дрова, а на конфорке потихоньку закипал котелок с олениной, от которого по всей комнате распространялся удивительно уютный, домашний запах.
«Она истекла кровью, – ответила Тетя ровным голосом. – Иногда после трудных родов кровь не удается остановить, и тогда роженица умирает».
Я кивнула. Мне иногда снилось, будто я снова стала младенцем, зародышем – маленьким, пищащим комочком, который пробивается к свету, захлебываясь в океане крови, и только сильные руки Тети не дают мне утонуть.
Когда Констанс исполнилось девятнадцать, она обручилась с одним из городских парней и почти сразу выскочила за него замуж. Как-то сестра призналась мне, что своего будущего мужа она любила не так уж сильно, и согласие дала только потому, что хотела как можно скорее уехать из нашего дома. Тетю она к этому времени по-настоящему возненавидела, и хотя говорить об этом вслух Констанс не осмеливалась, я замечала в ее взгляде отвращение, а фальшивые улыбки, которые она адресовала отцу, когда тот оказывался поблизости, лишь подтверждали мою догадку. Несколько раз я слышала, как Констанс называла Тетю на мамин манер: La Sorcière – Ведьма.
Что касалось Джейкоба, то он обожал Тетю едва ли не сильнее меня. Он из кожи вон лез, чтобы доставить ей удовольствие, и был готов на все, лишь бы провести с ней побольше времени. Тетя учила нас обоих охотиться и устраивать ловушки, свежевать добычу и дубить шкуры. Джейкобу наука пришлась по душе: очень скоро он научился самостоятельно ставить силки и сооружать ловчие ямы, выбирать подходящее дерево для изготовления охотничьего лука и вытачивать стрелы.
«Посмотри, Тетя, у меня хорошо получается?» – спрашивал он, вставляя острый осколок камня в расщепленный конец стрелы, выточенной из молодого побега ясеня.
«Очень хорошо. Эта стрела полетит оленю прямо в сердце», – отвечала Тетя, одобрительно похлопывая его по плечу, и брат буквально расцветал.
Не совру, если скажу, что Тетя любила нас как родных.
В те времена моя настоящая тетка Пруденс, приходившаяся моей матери сестрой, была еще жива. Она навещала нас довольно часто, и каждый раз привозила нам маленькие подарки: новые платья для меня и Констанс, бриджи и красивые курточки для Джейкоба. Именно Пруденс первой подняла шум из-за Тети. Они с папой часто разговаривали в кухне, а я подслушивала в коридоре, но могла уловить только отдельные слова: «грешно», «непорядочно», «грязная дикарка», «так дальше продолжаться не может», «моя сестра в гробу переворачивается». По-видимому, ее доводы и угрозы на отца не действовали или действовали очень слабо, поскольку спустя какое-то время Пруденс убедила преподобного Эйерса и других мужчин городка явиться к нам для «серьезного разговора». Уж не знаю, что именно стало последней каплей, заставившей тетю Пруденс обратиться к преподобному и остальным; не знаю я и того, как именно она сумела убедить их в необходимости подобного разговора, но появление на нашем пороге полудюжины мужчин выглядело довольно внушительно и даже зловеще.
Это было в середине июля – через несколько месяцев после того, как я встретила у Чертовых Пальцев умершую Эстер Джемисон.
«Что привело вас ко мне, ваше преподобие?» – поинтересовался отец, когда, открыв дверь, он увидел во дворе не только священника, но и других: Эйба Кашинга, хозяина гостиницы Карла Гони, десятника на лесопилке Бена Диммока и старого Таддеуса Бемиса – главу многочисленного семейства Бемисов, обитавшего на ферме милях в двух от нас.
«Мы пришли поговорить с тобой, сын мой», – ответил преподобный.
Отец кивнул и шире распахнул дверь.
«Проходите. Думаю, в гостиной мы все поместимся. А ты, Сара, – обратился он ко мне, – принеси из кухни бренди и стаканы».
Когда я принесла бутылку, все уже сидели в гостиной на стульях, составленных полукругом напротив камина. Дедушка Бемис и Бен Диммок достали трубки и закурили. Никто из них не произнес ни слова.
«Спасибо, Сара, – поблагодарил меня отец. – А теперь, позови Джейкоба, и ступайте в хлев – покормите корову и лошадей. Когда закончите, сложите в поленницу дрова, которые я наколол».
«Хорошо, папа», – кивнула я.
Мы с Джейкобом действительно отправились в хлев, но нам было не до скотины. Брат, заламывая в отчаянии руки, расхаживал взад и вперед перед лошадиными стойлами, то и дело бросая беспокойные взгляды в направлении дома.
«Как ты думаешь, в чем дело?» – спросила я.
«В Тете, – ответил он. – Они хотят, чтобы папа ее прогнал».
«Они не могут!.. – воскликнула я. – Кто дал им такое право?!».
Джейкоб покачал головой.
«Папа зависит от людей из города. Они покупают наши овощи, молоко и яйца. Что мы будем делать, если они не станут у нас ничего покупать или менять продукты на сахар, муку и прочее? У них в руках сила».
Я не сдержалась и фыркнула.
«Тетя владеет куда большей силой!».
Больше мы не разговаривали.
Наконец мужчины вышли на крыльцо. Отец шел последним; он был бледен и выглядел как человек, переживший крушение всех надежд. Коротко попрощавшись с преподобным и другими мужчинами, он вернулся в дом. Войдя в гостиную следом за ним, я увидела, как он налил себе полный стакан бренди и залпом выпил. А потом еще один.
Вечером, когда Тетя вернулась из леса с парой кроликов для рагу, отец встретил ее во дворе. В дом они не входили и поначалу разговаривали совсем тихо. Нам с Джейкобом отец велел оставаться в гостиной, поэтому мы не слышали ни слова. Но постепенно они стали говорить громче:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
