укоризненно посмотрев на Ивана.
Парень ещё раз провёл пальцем по стеклу.
— Женёк, загерми плацкарт и переходники и отстрели отсек, только не забудь потом поймать.
— Так! Не дам уродовать «Птицу»! — завопил Петрович. — Я знаю, что ты задумал! Этот псих угробит звездолёт.
— Да всё пучком, — произнёс пилот. А длинный, похожий на железнодорожный вагон без колёс отсек, уже медленно удалялся от космического корабля, едва заметно вращаясь вокруг центра тяжести и моргая оранжевыми габаритными огнями.
«Синяя птица» вспыхнула манёвренными движками и лёгким касанием толкнула брошенный плацкарт боком, откидывая ещё дальше.
— Там же люди, урод восьмибитный! — завопил Петрович.
— Вы что делаете⁈ Вы совсем с ума посходили⁈ У меня здесь больные и раненые! — влетела в разговор молчавшая до этого Варвара Васильевна. В голосе слышался испуг.
— Всё норм! Система жизняка́ — ок! Нагрузки я рассчитал! — криком отозвался пилот «собачье сердце».
— У меня бинты с таблетками по всему отсеку летают!
А княжич повернулся к огрызку пиратской станции и слегка надавил джойстик тяги. Бронескаф поплыл к запертому шлюзу.
— Мы проведём аварийную стыковку и будем ломиться через все отсеки к самому концу. Пойдём втроём.
— Я понял, — пробурчал Потёмкин.
— Нет. Если что — ты за главного. Со мной пойдут Тон и один из его парней.
«Птица» медленно подплыла к огрызку, повернувшись по пути у нему пузом. Манёвренные движки работали на самой малой мощности, корректируя движение звездолёта. Когда осталось всего ничего, Иван нырнул в створ шлюза, и его прикрыло, словно жука стаканом. Выступающее вперёд края слегка соприкоснулись со стенки пиратской станции и слегка спружинили. Но потом снова сработали движки, прижав два космических аппарата друг к другу.
Иван недолго думая схватил со стены большой оранжевый баллон вакуумной пены и стал герметизировать стык. Белая-пребелая, она была похожа на снег, налипший на щёлочки плохо закрытого окна.
Пришлось ждать ещё пяток минут, пока затвердеет. А потом в крохотное, похожее на лифт помещение переходника, начал нагнетаться воздух. Вернулись внешние звуки: шипение, шелест вентиляторов, вибрация движков и едва слышный гул реактора, передающиеся через обшивку по всему кораблю.
Люк со стороны обитаемых отсеков звездолёта резко распахнулся. В нем показались висящий посередине внутреннего шлюза Тон и второй. Иван постоянно забывал его имя.
Княжич стрельнул глазами по оружию в их руках, и показал на шкафчик в стене.
— Давайте сюда резак, — произнёс Иван и тут же повысил голос: — Да не там!
А затем скривился, будто лимон разжевал. Слишком часто он в последнее время повышает голос. Отец ведь не зря учил: «Если ты перешёл на крик — это только твоё упущение. Ты либо плохо объяснил, что делать, либо плохо выбрал помощника. Крик — крайняя мера, когда все остальные способы уже исчерпаны либо нецелесообразны».
Иван сделал глубокий вздох, досчитал до трёх и показал пальцем:
— Второй шкафчик справа, нижняя ниша.
Искомый резак вскоре оказался в его руках. Вспыхнул язычок голубого прозрачного пламени. И княжич, плотно закрыв за собой шлюз во внутренне пространство «Птицы», принялся самолично резать люк станции. Брызнули разные стороны искры расплавленного металла, выдуваемого струёй газа. Была бы сила тяжести, они бы попадали на пол, но сейчас витали в невесомости, как быстро гаснущие светлячки.
Время напоминало о своей нехватке гулкими ударами сердца. По спине, несмотря на систему охлаждения побежал пот.
— К чёрту, — проронил княжич, провернул и дёрнул шнур раскрытия скафа. Спина распахнулась, как створка погреба, и парень вынырнул из скафандра, оставшись лишь в тонком нательном комбезе.
— Эта… а если там, за стенкой, вакуум? — взволнованно спросил Тон, поглядывая на место реза.
— Если бы там был вакуум, то автоматика бы уловила падение давления и сейчас бы верещала, как полоумная. Но там не вакуум, ведь я уже прорезал сквозное отверстие, а она не верещит.
Иван схватил резак голыми руками и снова приступил к работе, не обращая внимания на искры.
Когда шлюзовой люк повис фактически на соплях, княжич подлетел к своему скафандру и из притороченных к бедру кобур достал сразу два оружия — револьвер и небольшой пистолет-пулемёт с термокомпенсатором и прочим обвесом. Обычный полноразмерный пулемёт в замкнутом пространстве коридоров бесполезен — ствол слишком длинный, инерция тяжёлого оружия излишня для манёвра огнём, когда надо быстро развернуться чуть ли не на девяносто градусов. Да и энергия выстрела слишком большая — запросто может насквозь пробить обшивку, а при неработающих системах жизнеобеспечения это верная смерть.
Вслед за княжичем из очень прочных и безопасных, но неуклюжих в узких норах и коридорах бронескафов нехотя вылезли и киберпанки.
Иван взялся за рукоятки на люке, упёрся в коридорные поручни ногами и надавил. Как-то само собой пришёл резонанс права крови. Станция отозвалась, словно спрятавшийся в норе зверёк. Но к старому «повинуюсь — не повинуюсь» добилось новое: ментальное эхо всех, кто сейчас находится на этом куске железа посреди бескрайнего космоса. Нет, такое чувство приходило и раньше, но не столь явственно. Наверное, сказывается окружающая огрызок станции пустота — нет шумов, рождённых толпами людей, множеством домашних животных, мелкой нечисти да и самой планеты. Казалось, прежде ощущение тонуло в сильных помехах. Так человек в кромешной ночной тьме и тишине дикого поля способен увидеть зажжённую спичку и услышать голоса за целый километр, а ярким шумным днём, в хаосе мегаполиса, и с пяти шагов ничего не различит.
Эхо чужого присутствия передалось с лёгким покалыванием. Станция имела сильного и волевого хозяина не княжеской крови, но он бывал здесь редко. Остальные менялись часто.
Сейчас же через металл, пластик и стеклокерамику тускло, даже забито, передавались страх и надежда на спасение пленных, невнятная растерянность пиратов, едва различимая суета крупных рыб и яркий, почти заглушающий всё остальное голод. Тварь точно была не одна, но сколько их там, понять сложно — монстры не принадлежали земной фауне. И только голод, в силу универсальности эмоции, поддавался пониманию.
Люк поддался не сразу. Пришлось его раскачивать, чтоб остатки металла уступили натиску.
В открывшееся, утопающее в сумраке помещение, княжич вплыл осторожно. Пистолет-пулемёт прижат прикладом к плечу, а тело расположено так, чтоб минимизировать площадь попадания.
Отсек был пуст. Брызги крови осели на стенах, обильно тянущихся по ним кабелях, шлангах, трубках и многочисленных прикрученных ящичках так, словно кто-то долго и старательно прыскал из пульверизатора, а часть ламп обгрызены большими клыками. Аварийное освещение горело очень тускло, и свет проникал основном через
