Великое смешалось с малым, трагическое с комическим. Мирового значения события смешались с перебранкой. Но матросы были настроены на серьезный лад. Они объявили, что приступают к осаде рейхсканцелярии. Никто не имеет права покинуть помещение. Матросы взяли под свой контроль телефонный узел рейхсканцелярии. Они в то время не знали о секретной линии связи между Эбертом и возглавляющим Верховное военное командование генералом Тренером. Эберт воспользовался этим черным телефонным аппаратом. Какое-то время он колебался, но решился и набрал номер генерала Тренера. У телефона был его помощник — майор фон Шляйхер. Эберт: «Герр майор, вы обещали помощь в именно такой момент. Пришло время действовать»[437].
Шляйхер не разочаровал социал-демократического канцлера. От имени генерала Тренера он заверил, что верные войска под руководством генерала Лекиса, расквартированные в Потсдаме, на юго-западе от Берлина, немедленно придут на помощь. Начало темнеть, но в Потсдаме стало ощутимо движение. Войска Лекиса в течение часа погрузились в вагоны и отбыли в столицу.
А матросы решили силой взять свои деньги. Их было около семисот, и они направились к военной комендатуре. Помня о стрельбе 7 декабря, немногочисленные прохожие поспешили спрятаться от вооруженной толпы. Перед комендатурой стоял броневик. Пулемет повернулся в сторону подходящих матросов. Раздался крик: «Не стреляйте!» Но пулемет заработал, и на площадь пали более десяти матросов. Все произошло в течение секунд.
Теперь матросам не нужны были деньги, теперь им нужен был комендант Вельс. Часть из них проникла в здание и вытащила коменданта с двумя помощниками. Их затолкали в машину и отправили в Королевский замок. Мрак покрыл зимний город.
Эберту позвонил из Потсдама майор фон Харбоу: войска уже направлены, и они намереваются разогнать Народный морской дивизион. Войска не остановятся перед применением силы. Колеблющийся Эберт ответил, что правительство не издавало такого приказа. Тогда майор объявил вполне безапелляционно: «Верховное командование предпринимает действия на свой страх и риск. Если существующий политический режим попытается помешать планируемой акции, то это не будет принято во внимание»[438]. В наступившей ночи войска генерала Лекиса заняли рейхсканцелярию и прилегающее пространство.
Начались переговоры между прибывшей воинской частью, правительством и матросами. Ситуация накалилась настолько, что боевого столкновения можно было ждать ежесекундно. Комиссар Барт пришел к солдатам и, собственно, приказал им удалиться. Он стоял у главных ворот, и неподчинение ему могло походить на бунт. Но солдаты ответили, что подчиняются только Эберту. Командиры прибывших войск вошли в кабинет Эберта, кабинет канцлера германского рейха. Эберт явно не был готов к силовому решению. «Если вы хотите учинить побоище, то начинайте прямо сейчас, перед моими глазами». Офицеры были явно в замешательстве. Один из них сказал: «Что бы ни случилось, но мы покончим с этими матросами. Время переговоров закончилось»[439]. К одиннадцати вечера и матросы и солдаты были выдворены из рейхсканцелярии. Эберт отправился на машине к Королевскому замку, где явственно разгоралось сражение. В сквере перед главными воротами Эберт взобрался на автомобиль. Перед ним стояли пришедшие из Потсдама солдаты, из окон замка выглядывали революционные матросы. Эберт взывал: «Достаточно пролито крови. Для германских граждан нет причины бросаться в гражданскую войну». Особого впечатления его речь не произвела. Кто смеялся, кто проклинал. Камарад Эберт возвратился в канцелярию.
Между тем обеспокоенный Тренер звонил всю ночь. «Фельдмаршал и я теряем наше терпение. То, как вы ведете переговоры, подрывает боевой дух последних верных офицеров войск»[440]. Тренер подтвердил свою решимость разогнать революционных матросов.
Утренний туман рассеялся, и матросы на башнях увидели полевые орудия на мосту и «рынке Вердера»; войска, располагавшиеся перед ними, были вооружены пулеметами. В половине восьмого утра от правительственных войск вышли парламентеры с белым флагом. Если морской дивизион не сдастся через десять минут, войска начнут штурм. Около восьми утра ударило орудие правительственных войск — пробоина у ворот № 4 — в нескольких метрах от того балкона, с которого кайзер Вильгельм провозгласил в августе 1914 г., что в Германии «теперь нет политических партий, есть только немцы». Со стороны Люстгартена и дворца кронпринца заработали пулеметы. Им ответили пулеметы из окон замка. Через час с небольшим из замка с белым флагом вышли женщины и гражданские. Орудия уже сделали двадцать залпов. Через полчаса перестрелка возобновилась. Штурмовые войска бросились вперед, круша городскую резиденцию германских кайзеров. Но Замок на удивление оказался пустынным — матросы отступили к соратникам из полицейского президиума.
Взяв троих пленных, верные правительству войска двинулись дальше. Переговоры в районе десяти часов утра привели к тому, что матросам пообещали заплатить предназначенные им 80 тыс. марок, как только они сложат свое оружие и покинут центр Берлина. Но Вельс и его помощники должны быть освобождены незамедлительно. Люди Эйхгорна вывели Вельса и его помощников — раздетых и отнюдь не бравых.
Перед Королевским замком собралась толпа, в которой было довольно много членов «Союза Спартака» и других революционеров. Со стороны Александерплац подошел грузовик, с которого соскочил оратор в очках. Смысл его страстной речи был в том, что «матросы принесли в столицу революцию, и с их уходом она будет задушена». Оратор проклинал шейдеманов и других классовых предателей, клеймил предавших рабочий класс правых социал-демократов. Накал страстей, выстрелы в воздух, повсюду красные стяги. Но это не помешало солдатам уже в одиннадцать часов утра начать обстрел соседнего старинного здания. Следующая пауза произошла в полдень. Толпа бросилась в зону развороченного асфальта, срезанных деревьев, порушенных старинных стен. Со стен кричали: «Они нам дали десять минут на уход, чтобы отвести нас в тюрьму. Но мы еще здесь!»[441]. Толпа фактически не позволила солдатам продолжить обстрел старинных зданий центра. «Эффект воздействия войск оказался ограниченным»[442]. Генерал возлагал вину на Рождество, на традиционную берлинскую ярмарку, на поток сметающей все на своем пути толпы. Собственно, он видел свое будущее.
А «Спартакусбунд» устроил парад своих сил. 25 декабря — в Рождество — спартаковцы мобилизовали свои силы и прошли мимо Колонны Победы, повернули на Бель-Альянсплац и «взяли штурмом» — просто заполонили редакцию газеты социал-демократов «Форвертс», газеты конкурентов — правых и умеренных эсдеков. Праздник революции вступил в свою силу. Новый номер газеты — под руководством нового коллективного редактора — был напечатан на бумаге красного цвета с таким чарующим слух подлинных революционеров текстом: «Да здравствует дивизион революционных матросов, революционный пролетариат, международная социалистическая мировая революция! Вся власть рабочим и солдатским Советам! Долой правительство Эберта — Шейдемана! Оружие рабочим!»
На следующий день «Форвертс» возвратился к своему обычному политическому курсу, а непосредственным результатом нашествия левых было то, что «Форвертс» стал самым агрессивным их противником, все более жестким и бескомпромиссным. Не было теперь более последовательного противника «Спартака», чем социал-демократический «Форвертс». Теперь его тексты в отношении левых были далеки от умильности. «Предосудительные действия Либкнехта и Розы Люксембург унижают революцию и ставят под угрозу все ее достижения. Эти брутальные звери желают принизить и разрушить при помощи лжи, клеветы и насилия всех, кто осмеливается им противостоять»[443]. Что же тогда говорить о буржуазной «Локаль анцайгер» (оставленной революционерами в ноябре), для нее левые были просто «голодными гиенами».
Рекламные тумбы были заклеены объявлениями на красной бумаге. Стояла холодная погода. Длинные очереди подчеркивали мизерное положение рабочего класса, ставшего главной жертвой мировой войны. В праздничных одеждах рабочие и служащие устремились в рождественские дни к Королевскому замку, широко раскрывая глаза на разрушения в центре столицы. Особое впечатление производила пробоина рядом с балконом, с которого, как хорошо помнили берлинцы, выступал кайзер Вильгельм Второй. Моряки с красными бантами буквально водили экскурсии по местам недавнего боя, по внутренним помещениям, где были взорваны картины и повреждена мебель, где особенно пострадали личные покои бежавшего императора. На полу валялась переписка Вильгельма с британской королевой Викторией.
