— Я много лет был его проводником по этому опасному городу. Я знаю каждый камень на мостовой отсюда до Хорнси, до Харроу, до Хаунслоу, Хаммерсмита, Хайеса, Хема (Восточного и Западного) и Харольд-Хилла. Понимаешь, Люси, лондонцы ходят по таким же избитым тропам, как северные олени в Лапландии. Погляди, например, где селятся лондонцы, когда выходят на пенсию. Жители Ист-Энда удаляются на юго-восточное побережье. Жители Южного Лондона отправляются в Уортинг и Хоув. Актонцы едут дальше на запад, например в Борнемут. Даже по пути к своим последним пристанищам они не желают пересекать незнакомые районы своего города.
— Потрясающе! — От удивления Люси широко открыла глаза, похожие на глаза панды. — Как межи на поле! А это как-то связано с летающими тарелками?
— Ты имеешь в виду, что они их преследуют? — взглянула на нее Мэри.
— Это мысль, — подтвердил с переднего сиденья Марк, передавая одну из двух гуляющих по кругу сигарет. На его коленях сидела высокая рыжеволосая Энни, закутанная в батик.
— Что? — переспросил Джек, не отрывая от руля волосатых рук. Это был могучий шотландец, игравший при своих подопечных роль заботливой няньки.
— Мысль.
— Что они убегают от летающей тарелки? — Марк попытался взглянуть в зеркало заднего вида и почти упал на Джека, который дружелюбно оттолкнул его.
— Скорее уж от свиньи, — хмыкнул Джек и посмотрел на дорогу.
— От свиньи! — Мэри громко рассмеялась и оглянулась, но увидела только «кортины» и «эскорты», среди которых случайно затесался один «ровер». Она любила свинок.
— Знаете, все эти графства, — сказала Энни с чистейшим белгрейвским произношением, — абсолютно, ужасно отстойные. Вам так не кажется? Они похожи на тесто, размазанное вокруг Большого Пирога — Лондона.
— Точно.
— Скорее Большого Куска Тушеного Мяса, — весело предложила свой вариант Люси.
— Или Большой Сосиски! — Фыркнул Дэвид.
— Большой Жабы! — Марк смотрел, как Джек мигает, поворачивая налево.
— Жабы? — Растерялся Дэвид.
— Это от Жабьей Норы. Я там живу.
— Замечательно! — Джозеф Кисс издал чрезвычайно благодарный вздох.
Машина — величественная и роскошная повозка бродячих музыкантов — въехала в железные ворота эпохи барокко, которые некогда вели к Холланд-Хаусу, а теперь, поскольку здание пострадало от зажигательных бомб, сброшенных на город во время войны, лишь к его руинам. Там, на площадке, оставшейся от каменной кладки, настраивалась первая из заявленных на сегодня групп. Лужайки парка были уже заполнены веселыми молодыми людьми. То тут, то там, пялясь разом и на публику, и на музыкантов и их помощников, стояли раздраженные полисмены, а также любопытствующие из публики.
— Проверка. Раз, два, три. Проверка. Раз, два, три. Привет, Дэвид! — Это Ворцель Суинберн, приятель Марка по Итону, с усами Сапаты и прической Джеронимо, помахал им, когда они проходили мимо, и показал рукой на прекрасное небо: — Красота!
С помощью Люси и ее кудрявой подружки Бет Джозеф Кисс не очень уверенно выбрался из машины и поправил панаму.
— Не странно ли, что независимо от того, как меняется общество, им по-прежнему заправляют молодые американцы и старые итонцы? Наверняка они владеют секретом, который никогда не раскроют. Подозреваю, они учатся тому, что фокус сохранения власти заключается в максимально возможной гибкости. Перед войной они сидели бы с кенийскими старейшинами или пуштунами и нахваливали жареное мясо змеи или вареные бараньи глаза, а может, стали бы социалистическими вождями. Есть и худшие пути достижения схожих целей, но по крайней мере некоторые бывают вполне элегантны.
Мама, выслушай же меня. Ради Бога, мама, выслушай меня!
Поразившись, Джозеф Кисс вопросительно смотрит на нахмурившуюся Мэри Газали. Та качает головой. Они оглядываются вокруг в поисках носителя этого голоса, но не обнаруживают никого подходящего.
— Наверное, травка подействовала, — тихо говорит он ей. — Ничего не заглушает.
Паразиты хреновы была б моя воля поставил бы всех к стенке да расстрелял.
Мистер Кисс вопросительно поднимает бровь навстречу сияющему полицейскому. Вся компания, показав пропуска, допускается за временные заграждения в большую палатку, где готовятся к выступлению группы и их техники. Сильно пахнет пачули и другими ароматическими маслами, гашишем и алкоголем. На мужчинах обтягивающие футболки с выцветшими названиями модных групп: Love, The Grateful Dead, Fleetwood Mac. У некоторых видна татуировка. «Ангелы ада», обтянутые кожей, въехали в палатку прямо на мотоциклах, пьют пиво и сердито поглядывают на девушек в длинных домотканых юбках и льняных блузах, с банданами на волосах и ожерельями из бисера на шее. Девушки обслуживают раскладные столы, принося апельсиновый сок и бутерброды. Дрянь мерзость размазывают повсюду и так еще собой гордятся ей-богу убить всех ублюдки.
— Нахлынув из «Феникса», из «Аббатства» и «Хамбро-Лайф», это идут они! Они уже здесь, парень! Они уже здесь. Полыхая огнем и грохоча громом, размахивая огромными стягами. Что предлагают они? Да, человеческая природа нисколько, не изменилась, несмотря на всеобщее и обязательное страхование! Нисколечко! — Джозеф Кисс беззаботно затягивается предложенной ему трубкой, но отказывается от конфетки, которую предлагает ему Люси. Та пожимает плечами и кладет карамельку себе в рот. — Интересно, — продолжает он, глядя на ухмыляющегося молодого человека, пытающегося настроить гитару. — Вижу, что вы считаете меня мудрее, чем это есть на самом деле. Вас зовут Джеми, не так ли? И вас занесло сюда этим летом, да? А до этого вы учили английский в университете в Суссексе? Так? Спасибо, сэр. Большое спасибо, сэр…
Мэри смотрит на Дэвида Маммери, который только пожимает плечами, потому что он знает, как это здорово — ни о чем не беспокоиться и ни из-за чего не расстраиваться.
— Свобода! — Возвышаясь на подмостках, музыкант вскидывает здоровый кулак, чем немного пугает Джозефа Кисса. — Чудесно!
как после всего этого он может еще остаться живым говорят это разочарование я задеваю я задеваю в себе я их не задеваю я их задеваю
— Дэвид говорит, что вы умеете читать чужие мысли, сэр. — Черная кожа Марка Батлера еще больше блестит от того, что на шее и запястьях у него амулет и браслеты из слоновой кожи. У него отчетливое произношение выходца из правящего класса, а поза столь почтительна, что Джозеф Кисс оказывается совершенно сбит с толку и ему остается лишь молча улыбаться. — Мы тут хотели спросить вас, сэр, не найдете ли время сегодня выступить перед нами? Там, за деревьями, у нас маленькая ярмарка, там будет все, что попало, вперемешку: мимы, клоуны, эквилибристы и жонглеры… Так что, если у вас вечером найдется полчаса, чтобы занять публику, пока какая-нибудь группа будет настраиваться, может, вы… Я нисколько не пытаюсь вас…
— Мой дорогой мальчик, — Джозеф Кисс делает великодушный жест. — В вас чувствуется сила духа. Я сегодня сам не свой, и причина того в ожидании чего-то неизвестного. Но я не сумасшедший. Просто этот опыт восхитительно нов для меня, и при том, что большинство присутствующих немного наивны и заносчивы, они в большинстве хорошо воспитаны. Нет сомнения, что, если бы добрая воля была единственным, чего нам недостает для того, чтобы улучшить мир, мы бы увидели результат уже через пару недель. При этом вы бы заметили, что ваш класс по-прежнему остался у руля. Само по себе ваше движение не может помочь, и хотя оно замечательно для того, чтобы с удовольствием провести приятный летний день, у него столь же мало шансов возвестить начало нового тысячелетия, как у англиканской церкви.
— Если у вас есть что нам посоветовать, сэр, я буду рад услышать ваши советы. А пока что вы скажете о моем предложении? — Марк переводит разговор на другую тему.
— Хорошо, я почитаю их мысли. Почему бы нет? Мне приходилось читать и гораздо худшие. Но хочу предупредить: мой номер никогда не был особенно популярным. Есть ведь такие мысли, которые лучше не выставлять на всеобщее обозрение. Люди используют самые разные способы маскировки. — С чувством глубокого одобрения он опять прикладывается к трубке.
— Дэвид говорит, что в вашем деле вам не было и нет равного, сэр, так что я уверен, что нам всем понравится. Мистер Банаджи будет вам помогать?
— Если сможет быстро слинять с одного мероприятия.
Эмма Кроук мило пела да нехило залетела
Привыкший к тому, что его предупреждения игнорируются, Джозеф Кисс приподнимает панаму и с дружелюбным достоинством удаляется из палатки, проходит через металлические заграждения и движется на звуки каллиопы. Люси Дайамондз догоняет его и хватает за руку своей маленькой ручкой, точно ребенок. Он очень этим доволен. Он скучает по собственным детям, у которых сейчас свой уличный театрик в Амстердаме, этой мекке хиппи, ставшей символом наступления новой эры.
