— Просто чтобы удалить ее из комнаты присяжных. Она была невыносима и раздражала всех.
— Кто следующий?
— Не знаю. Остался кто-нибудь один. От кого нам избавиться?
— Не от Лонни.
— Тогда скажите мне — почему?
— Ну, скажем, Лонни куплен, ему заплатили. Его наниматель к нам прислушивается.
— Кого еще вы купили?
— Больше никого.
— Да будет вам, Фитч. Вы хотите выиграть или нет?
— Конечно, хочу.
— Тогда выкладывайте все начистоту. Через меня вам легче всего добиться нужного вердикта.
— И дороже всего.
— Но не думали же вы, что я стою дешево? Что вам даст вытягивание информации из меня?
— А что мне даст передача информации вам?
— Ну это как раз очевидно. Вы сообщаете ее мне. Я — Николасу, а он лучше ориентируется, как действовать, на что стоит тратить время. Что там с Глэдис Кард?
— Она — стадное животное. У нас на нее ничего нет. А что думает Николас?
— То же самое. А Энджел Уиз?
— Она курит, и она чернокожая. Здесь — как ляжет карта. Энджел тоже пойдет за тем, кто ее поведет. А что думает Николас?
— Она пойдет за Лорин Дьюк.
— А за кем пойдет Лорин Дьюк?
— За Николасом.
— Сколько у него сейчас последователей? Сколько членов в его маленькой секте?
— Для начала Джерри. А поскольку Джерри спит с Сильвией, можно и ее включить. Затем Лорин с Энджел.
Затаив дыхание, Фитч быстро считал:
— Пять. И это все?
— С Хенри Ву — шесть. Шесть уже в копилке. Считайте дальше, Фитч. Что у вас на Сейвелла?
Фитч заглянул в свои записи, делая вид, что хочет освежить память. На самом деле все, что он принес с собой в чемоданчике, было прочитано и перечитано сотни раз и почти выучено наизусть.
— Ничего. Больно уж он чудаковатый, — печально заключил Фитч, делая вид, что ужасно расстроен провалом всех своих попыток добыть повод для шантажирования Сейвелла.
— Какой-нибудь компромат на Хермана имеется?
— Нет. А что думает о нем Николас?
— К тому, что скажет Херман, будут прислушиваться, но не обязательно последуют за ним. У него не много друзей, но и неприязни к нему никто не испытывает. Вероятно, он останется в одиночестве.
— И на чьей же стороне?
— Он — единственный человек в жюри, которого трудно раскусить, потому что он свято соблюдает указание судьи и ни с кем не обсуждает дело.
— Ну и выдержка!
— У Николаса будет девять голосов еще до начала заключительных дебатов, а может, и больше. Ему нужно лишь несколько дополнительных рычагов, чтобы воздействовать на некоторых своих коллег.
— На кого, например?
— Рикки Коулмен.
Не глядя на стакан, Фитч отпил из него, поставил на стол и рукой промокнул усы. Она наблюдала за каждым его движением.
— Ну здесь можно кое-что поискать, — сказал он.
— Фитч, ну почему вы все время играете со мной? Либо у вас что-то есть на нее — либо нет. Либо вы мне сообщите свою информацию, чтобы я могла, в свою очередь, сообщить ее Николасу и помочь ему добыть ее голос, либо сидите тут на своих материалах и ждите, прыгнет Рикки к вам в лодку или нет.
— Ну, скажем, это темная личная тайна, которую она очень хотела бы скрыть от своего мужа.
— Ну а от меня, Фитч, зачем вам ее скрывать? — сердито сказала Марли. — Разве мы не вместе работаем?
— Да, но я не уверен, что мне следует прямо сейчас открывать вам ее.
— Прекрасно, Фитч. Это что-то в ее прошлом, да? Роман? Аборт? Наркотики?
— Я подумаю.
— Ну подумайте. Давайте играйте дальше, и я поиграю. Что насчет Милли?
Фитч дрогнул, но старался поддерживать видимость полного хладнокровия. Насколько много он может ей сообщить? Интуиция подсказывала ему, что нужно сохранять осторожность. Они снова встретятся завтра, и послезавтра, и, если он решит, что это возможно, он расскажет ей и о Рикки, и о Милли, и, быть может, о Лонни. Не спеши, сказал он себе.
— На Милли ничего, — ответил он, думая о том, что в этот самый момент бедняга Хоппи томится в большом черном лимузине с тремя «агентами ФБР» и, вероятно, уже рыдает.
— Это точно, Фитч?
Неделю тому назад Николас встретил Хоппи в коридоре мотеля возле своей комнаты, когда тот с букетом цветов и конфетами направлялся к жене. Они немного поболтали. На следующий день Николас заметил Хоппи в зале суда, у Хоппи было совсем другое выражение лица — заинтересованное. Почему это он вдруг на четвертой неделе процесса так заинтересовался им?
Зная, что Фитч участвует в игре, Николас и Марли предполагали, что каждый присяжный является потенциальным объектом его влияния. Поэтому Николас наблюдал за всеми. Иногда, когда в мотель прибывали посетители или когда они разъезжались, нарочно околачивался в коридоре. Постоянно подслушивал разговоры в комнате присяжных, а во время былых послеобеденных прогулок по городу мог одновременно слушать три разговора. Он делал заметки по поводу всех, кто был причастен к суду, у него даже имелись для каждого прозвища и кодовые имена.
То, что Фитч пытался воздействовать на Милли через Хоппи, было лишь догадкой. Они представляли собой такую милую, дружную и наивную пару, что Фитч вполне мог устроить им западню с помощью одного из своих хитрых приемов.
— Разумеется, точно. На Милли — ничего.
— Она странно ведет себя, — соврала Марли. Замечательно, подумал Фитч, значит, она попалась на заброшенный им крючок.
— Что думает Николас о Ройсе, о последнем запасном?
— Белая шваль. Совершенно тупой. Им управлять нетрудно. Этому типу дать пять кусков — и он наш. Еще и поэтому Николас хочет устранить Сейвелла. С Рейсом будет легче справиться.
Обыденность ее рассуждений о взятках грела сердце Фитча. Сколько раз во время предыдущих процессов он мечтал о таком ангеле, как Марли, маленьком спасителе, который, работая на него, прибрал бы к своим недрогнувшим рукам все жюри! Это было просто невероятно!
— А кто еще мог бы взять взятку? — нетерпеливо спросил он.
— Джерри в стесненных обстоятельствах, у него масса игорных долгов плюс на носу развод с финансовыми осложнениями. Ему нужно тысяч двадцать. Николас с ним еще не договорился, но к концу недели договорится.
— Это грозит большими расходами, — сказал Фитч, стараясь выглядеть серьезным.
Марли громко рассмеялась и смеялась до тех пор, пока Фитч не выдавил из себя хилую улыбку по поводу собственной шутки. Он только что пообещал ей десять миллионов и уже истратил на защиту около двух, но его клиент в общей сложности стоил более одиннадцати миллиардов.
Некоторое время они сидели, не обращая внимания друг на друга. Наконец Марли посмотрела на часы и сказала:
— Пишите, Фитч: сейчас половина четвертого по восточному времени. Деньги вы переведете не в Сингапур; я хочу, чтобы десять миллионов были помещены в «Хэнва-банк» на Нидерландских Антилах и чтобы это было сделано немедленно.
— «Хэнва-банк»?
— Да. Это корейский банк. Деньги пойдут не на мой счет, на ваш.
— У меня нет там счета.
— Вы откроете его по телеграфу. — Она достала из сумки сложенные вчетверо листы бумаги и бросила их ему через стол. — Вот формы и инструкции.
— Сегодня уже поздно, — сказал он, разворачивая бумаги, — а завтра суббота.
— Заткнитесь, Фитч. Прочтите инструкции. Все пройдет как по маслу, если вы точно выполните их. Для привилегированных клиентов «Хэнва» открыт всегда. Я хочу, чтобы деньги к концу недели были там, на вашем счету.
— Как вы узнаете, что они туда дошли?
— Вы покажете мне подтверждение, которое получите. Деньги для отвода глаз полежат на вашем счету недолго, пока жюри не уйдет на совещание, а потом перейдут из «Хэнва» на мой счет. Это должно произойти в понедельник утром.
— А что, если жюри вынесет вердикт раньше?
— Фитч, поверьте, пока деньги не попадут на мой счет, никакого вердикта не будет. Обещаю вам. А если по какой-либо причине вы попытаетесь нас надуть, обещаю вам, что вердикт будет в пользу обвинения. Суровый вердикт.
— Давайте не будем об этом.
— Давайте. Все тщательно продумано, Фитч. Не мешайте нам. Просто делайте то, что вам велят. Начинайте переводить деньги немедленно.
Уэндел Рор орал на доктора Гантера целый час, и когда он закончил, в зале не было человека, у которого не были бы взвинчены нервы. Сам Рор, похоже, оставался самым спокойным среди присутствующих, потому что травля, которую он устроил, самого его не волновала ни в малейшей степени. Остальным же все до смерти надоело. Пятница, почти пять часов, еще одна неделя прошла, и впереди маячили выходные в ненавистной «Сиесте».
Судью Харкина беспокоило жюри. Присяжные совершенно очевидно устали и были раздражены. Им наскучило сидеть взаперти и выслушивать речи, которые их больше не трогали. Адвокатов они тоже беспокоили, потому что не реагировали на выступления свидетелей так, как требовалось. Нельзя сказать, что присяжные нервничали, они просто словно бы отсутствовали, либо сидели с ничего не выражающими лицами, либо щипали себя, чтобы не уснуть.
