* Черный кофе (фр.).
А теперь несколько слов о состояниях безудержного восторга. Должен предупредить американского читателя, что одно из них связано с туалетом. (Почему вы так дергаетесь, когда произносят слово «туалет»?) Произошло все так. Неожиданная резь в животе, случившаяся прямо на улице, заставила меня бежать в первое попавшееся место, коим оказалась маленькая гостиница. Маленькая и очень старая. Единственный работавший в то время туалет находился на третьем этаже. Я мигом взлетел на третий этаж и, еще не закрыв за собой дверь туалета, стал возиться с одеждой. Помещение оказалось очень тесным и узким и таким неудобным, что просто чудо, что мне удалось там как-то сесть. Был день, и свет поэтому был отключен. В полутьме я постепенно стал различать очертания предметов. На крюке болтались аккуратно порванные газетные листы. Теперь, когда все было в порядке, каморка показалась мне даже уютной, только очень уж тесной. Когда я поднялся, оправляя одежду, мой взор вдруг привлек вид, от красоты которого у меня перехватило дыхание. Из этой темницы (трудно назвать это помещение как-то иначе) был виден один из старейших парижских кварталов. Открывшаяся картина была такой безмятежной и трогательной, что у меня на глазах выступили слезы. Как же мне повезло, подумал я. Если бы мне не приспичило, то я никогда бы не увидел такую красоту. Я хотел было броситься вниз и притащить сюда жену, но потом подумал, что мои действия могут произвести странное впечатление на владельца гостиницы. Поэтому я остался стоять на прежнем месте, погрузившись в глубокий транс. Я провел в этой конуре так много времени и спустился вниз с таким изменившимся лицом, что моя жена, которая все это время ждала на углу, встретила меня в отвратительном настроении. «Ты что, развлекался там с женщиной?» — прошипела она. Но, видя мое неподдельное изумление, тут же сменила тон. «Послушай, — сказал я, — тебе тоже нужно это увидеть. Поднимись на третий этаж. Я подожду тебя». Пораженная моей необычной серьезностью, она послушно засеменила к гостинице. Совершенно позабыв о времени, я остался стоять на углу — остекленевшие глаза, состояние чуть ли не коматозника... В дальнейшем, когда бы мы ни оказывались в окрестностях Сен-Северен, всегда находили время, чтобы подняться в туалет на третьем этаже.
А сколько еще было похожих случаев, фантастических, причудливых, трогательных, нелепых. Разве могу я забыть крайнее удивление одного французского господина, который, не зная Парижа, остановил меня, спросив дорогу, и в результате был отведен мною лично до нужной улицы, находившейся в нескольких кварталах от места нашей встречи; отведен мною, человеком, который в то время мог с трудом объясниться на его языке! Я видел, что он смущен моей любезностью. Поначалу он был немного подозрителен, но, поняв, что мне от него ничего не нужно, растрогался. Что бы он подумал, узнав, что единственной причиной, побудившей меня прервать свой путь, было удовольствие слышать французскую речь! Наверное, решил бы, что я над ним потешаюсь. Как благодарен он был за проявленное к нему внимание! Он дал мне понять, что обычно не приходится рассчитывать на такую любезность со стороны иностранца. Господин — американец? Конечно, из Нью-Йорка? Tiens, tiens!* («lncroyable!»** — бормотал он про себя.) Господину нравится Париж? Vraimenf?*** В Париже есть что-то, что очаровывает иностранцев, surtout les anglais****. И американцев, конечно, тоже. (Запоздалая мысль. Вроде того: «Les allemands? Ah, oui, des boches!»*****) Для него самого очарования Парижа практически не существовало. Он был всего лишь commercant****** Совсем нет времени для кабаре и картинных галерей. Pour lesfemmesnon plus...******* Даже такой тупица, как я, мог следить за таким монологом. Мне же было безразлично, о чем он говорит: меня приводило в восхищение то, что я его понимал.
* Вот как! (фр.)
** Невероятно! (фр.)
*** Правда? (фр.)
**** Особенно англичан (фр.).
***** Немцы? Ах да, боши! (фр.)
****** Торговец (фр.).
******* И для женщин тоже (фр.).
Конечно же, он принял меня за туриста. Ему даже и в голову не пришло, что, расставаясь с ним, я призывал на помощь все свое мужество, чтобы не попросить у него несколько франков. Естественно, я не попросил. Попросту не решился после того, как он осыпал меня благодарностями. Пришлось сохранить образ chevaleresque flaneur*, за которого он меня принял. Помнится, когда я расставался с ним, лицо его расплылось в широкой улыбке; я же прямо от него направился к скамейке, на которой со своим завтраком и бутылкой вина расположился рабочий. «Теперь запоем по-новому!» — сказал я себе. К этому времени я не ел уже тридцать шесть часов...
* Великодушного гуляки (фр.).
Я не представляю, как можно перевести берущее меня за душу стихотворение Рембо «Depart»*. «Assez vu. La vision s’est rencontree a tous les airs»**. Переведите эту строчку на английский, на превосходнейший английский, и ее очарование тут же пропадет. Откуда я знаю, что она является поэзией на французском? Чтобы ответить на этот вопрос, мне придется рассказать еще один случай, произошедший со мною, когда я только приехал во Францию.
* Уход (фр.).
** Достаточно повидал. Все, что витает повсюду в космосе (фр.).
Я сижу за столиком уютного ресторанчика в Авиньоне. В нескольких шагах, за столиком напротив, ест в одиночестве commerqant. Как на таком расстоянии между нами завязался разговор — для меня загадка, но тем не менее это произошло. Странно и то, что я на своем плохом французском осмелился говорить с ним о фильме «Золотой век» Бунюэля и Дали, который я видел в Париже. Довольно быстро я понял, что он насмехается надо мною, но не из-за скудного языка — здесь он проявил изрядное великодушие, — а из-за моего восторга по поводу такой дряни, какой, по его мнению, был фильм. Тогда я сделал то, что делаю всегда, когда хочу, чтобы меня поняли, — резко поменял тему. Теперь я заговорил о Прусте. «Простите? — сказал он. — Как вы сказали?» «Пруст, — повторил я. — Marcel Proust, celui qui aecrit A la Recherche du Temps Perdu»*, «Никогда о таком не слышал, — последовал вежливый ответ, — но продолжайте, мне интересно». Это заявление выбило у меня почву из-под ног. Как рассказать о творчестве такого писателя, как Пруст, на моем плохом французском человеку, которому явно наплевать на все, что я говорю? Я понимал, что могу рассчитывать на его внимание, только пока он ест, потом он встанет, вежливо извинится и покинет меня в середине сложного предложения, пока я буду сражаться с сослагательным наклонением. К счастью, мне на помощь пришли сидящие за соседним столом студенты. Они покатывались со смеху, и я было подумал, что смеются надо мною, но нет, весь их сарказм был направлен против commerqant. Как! Он ничего не слышал о Марселе Прусте? Кто же он тогда, лотошник? И как ему только не стыдно? Американец знакомит его с французской литературой?! Они безжалостно его высмеивали, одновременно лукаво подмигивая мне. Бедняга поспешно бежал, даже не доев свой обед.
* «Марсель Пруст, который написал » В поисках утраченного времени«" (фр.).
Как только он ушел, студенты пригласили меня за свой столик. Они почтут за честь угостить меня кофе с ликером, говорили они. «Quel con celui — la!» — сказал один из них. «Vous etiez epatant!»* — прибавил другой. «Может, вы сами писатель?» — спросил третий. Я просидел с ними час, а то и больше. О чем мы только не говорили! Их очень заинтересовал мой рассказ о сюрреалистическом кино. А как случилось, что я читал Пруста? Он переведен? Что привело меня во Францию и чем отличается Нью-Йорк от Парижа? Языковой барьер перестал существовать. Когда не хватало слов, я прибегал к жестам. Иногда необычайно сложные вещи я передавал чрезвычайно примитивным способом. Но студенты меня понимали — их ответы говорили об этом.
* Какой болван этот тип, с которым вы говорили... Вы были великолепны! (фр.)
То же самое и с Рембо. По собственной реакции на его строки я понимаю, что в них есть смысл. Даже во внешне бессмысленных фразах. А в стихотворениях, подобных «Уходу», я ощущаю связь между неведомым в себе и неведомым в другом человеке. Здесь вопрос уже не во внутреннем и внешнем мире, а скорее в уровнях, последовательностях, иерархиях. Кто-то говорит со мной через пропасть. Я слышу таинственный язык, для которого мне нужна другая пара ушей. Где ее найти? Зачем отчаиваться? Разве нельзя подождать того времени, когда я буду достаточно хорошо знать французский? Нет! Тысячу раз «нет»! Я должен услышать это сейчас, сразу же. Это вопрос жизни и смерти.
Безумно влюбившись в женщину, говорящую на незнакомом языке, вы ведь найдете способ объясниться с ней, правда? Возможно, это не совсем удачное сравнение. Чтобы полюбить Рембо, надо прежде всего почувствовать красоту его языка. В моем случае это была любовь с первого взгляда. Я принял его прежде, чем понял. Нужно ли объяснять такие вещи? Смогу ли я убедить скептиков, что был очарован романом «Мораважин» Сандрара, хотя каждое второе слово проверял по словарю? Каким чудесным образом мы сразу пони маем, что наше, а что нет? Почему, несмотря на восхищенные отзывы лучших критиков, я по-прежнему не могу читать Стендаля, или Стерна, или даже Гомера? Почему я вновь и вновь пытаюсь читать маркиза де Сада, хотя каждый раз понимаю, что толку опять не будет? По какой-то необъяснимой причине я верю всему хорошему, что сказано о нем. Как верю тому, что говорят о Фрэнсисе Бэконе, которого также не могу переварить. Я веду все это к тому, что некоторые писатели заставляют тебя принять их, понять и, наконец, полюбить.
