– Турс Либург отправился осматривать укрепления на реке Лагусте, а господин министр изволил… приболеть, Повелитель. – Тостин Арвидол почтительно наклонил голову.
– Приболеть? Ещё вчера он чувствовал себя превосходно! Или прошлый Совет вызвал у него внезапные колики? Пошлите за ним немедленно! И впредь запомните – вы все только в случае полного помешательства или смерти имеете право не наслаждаться лицезрением своего Повелителя! – Патарий, уже основательно захмелевший, вскочил, размахивая руками и кривя губы в недоброй усмешке. – Я всем покажу, как не исполнять мою волю! Вы все узнаете, что такое власть Повелителя Нумерии!
Собравшиеся за столом притихли. С самого первого дня своего правления Патарий стал позволять себе пренебрежительно-высокомерный тон в разговорах с окружающими его людьми, но так откровенно по-хамски вёл себя впервые.
«А парнишка-то трусит… Ой, трусит… Боится, что кто-то за его спиной переметнётся к Юнарию, вот и пыжится. Дурак… Было бы желание – связаться с ланграксом можно, даже не выходя из дворца… Сидя за одним столом и преданно глядя в глаза Повелителю… Глуп, упрям и самоуверен… Я был уверен, что он проявит больше терпения и хитрости… И совершенно напрасно он так с матерью – она бы сейчас ему пригодилась, как никогда… И никто ведь не подскажет, что при таком раскладе править ему ровно столько, насколько хватит терпения у его дядюшки… Хотя… старина Грасарий последнее время смурной какой-то… слишком обижен. А обида мешает мыслить трезво… Палий, тот был более толстокожим… да-а, как тут не вспомнишь старого хрена добрым словом… Быстро семейка развалилась, а казалась такой незыблемой… И всё из-за бабья! Эти паршивки вечно вокруг мужиков крутятся, а сами даже наследника родить не могут…»
Дальнейшие раздумья Тостина Арвидола о своём собственном несостоявшемся когда-то наследнике прервал стук упавшего на пол кубка и громкий, с нотками истерики, вопль Патария:
– Свинья косорукая! Пошёл вон, ублюдок!
Побледневший юноша с пустым кубком в руках в полной растерянности застыл на месте, не зная, что ему дальше предпринять. К прислужнику уже спешил Главный смотритель дворца Кестин Пундор, отчаянно жестикулируя. Добежав до кресла Повелителя, от вырвал из рук юноши злополучный кубок и, шикнув на провинившегося, согнулся в подобострастном поклоне:
– Господин Повелитель! Мы всё сейчас исправим! Незамедлительно исправим!
И сам торопливо наполнил кубок. Патарий окинул толстяка брезгливым взглядом и, жадно отхлебнув, уставился на Грасария:
– А что твоя жена, дядя? Всё ещё… не в себе?
– Спасибо, ей лучше. Вашими молитвами… – нехотя выдавил мужчина, почти не разжимая губ.
– Да-а? А мне докладывали, что она совсем того… не выкарабкается… Значит, и ей пора занять место за этим столом. Среди самых родных и близких людей!
– Лекарь ещё не разрешает ей покидать комнату.
– Это Манук, что ль? О-о, этот старый пердун – известный знаток женских душ и тел… правда, матушка? Вон, как быстро поставил на ноги ваше тело! Говоришь, лучше… Чудненько! Значит, скоро я смогу лицезреть всю твою семью, дорогой дядюшка! И моего братца Динария с его прелестной жёнушкой тоже… А кстати, чего это они так загостились у моей любимой тётушки Ортении?
Грасарий пожал плечами, так и не подняв головы:
– Не знаю. Давно не имею от них известий.
– Это плохо… не иметь известий. А то мы уж начинаем волноваться, не случилось ли там чего… необычного? Или Динарию не очень нравится, что нынче подают на обед в моём дворце? Тётка всегда его баловала сладеньким…
Грасарий, стараясь скрыть сжавшую сердце тревогу, поднял на племянника глаза и вздрогнул от неожиданности – тот пристально смотрел на него совершено трезвым взглядом. Видя замешательство дяди, Патарий неожиданно расплылся в пьяной улыбке и, взмахнув рукой, припечатал кубок об стол. Остатки вина выплеснулись на скатерть, расплывшись по ней кровавым пятном.
– Вот же дерьмо! Однако придётся мне, Повелителю, забросить все дела и начать интересоваться, что да как там с моими драгоценными родственничками! Если вам всем нет до них дела, говнюки! Вот сегодня и пошлю туда людей! И чтоб через неделю… – Патарий приложился к уже наполненному кубку, но поперхнулся и закашлялся.
Тостин Арвидол искоса наблюдал за Грасарием. Тот сидел с мрачным лицом, разглядывая кусок мяса на своей тарелке. Он слишком многим рисковал, отправляя сына в эту поездку, и в его планы не входило столь скорое возвращение юноши в Остенвил.
Дверь комнаты с шумом распахнулась, и на пороге возник один из стоявших на карауле лантаров.
– Повелитель! Прибыл гонец со срочным донесением!
Все головы разом повернулись к Золотому Мечу, а с трудом прокашлявшийся Патарий уставился на того свирепым взглядом:
– Ты не видишь, лантар, что я изволю обедать? Пошел вон!
– Сожалею, мой господин, но сообщение весьма срочное!
Неслыханная настойчивость стража наконец возымела своё действие – Патарий недовольно поморщился, но разрешающе махнул рукой.
В дверь сразу же вошёл клантор в запылённом плаще. Он остановился перед столом и приложил руку к груди в приветствии:
– Приветствую Повелителя Нумерии! Срочное известие от доланита Турса Либурга!
– Это что ж такого спешного приключилось у моего доланита, что Повелителю нужно бросать свой обед?
Разведчик замялся, поглядывая на сидевших за столом детей. Патарий проследил за его взглядом и хохотнул:
– Верно, нечего мелюзге слушать наши секреты! Женщинам и детям приказываю убираться прочь! И вас, матушка, это тоже касается! – Патарий повысил голос, видя, что Мирцея даже не шелохнулась.
Та бросила на сына быстрый взгляд, но осталась сидеть на месте. Глядя на постепенно закипающего от злости Патария, Тостин Арвидол поднялся и, почтительно поклонившись, жёстко произнёс:
– Сейчас не время для выяснения отношений, мой Повелитель! Доланит не станет беспокоить по пустякам! Наверняка это что-то крайне важное! – И отвернувшись от юноши, приказал клантору: – Говори!
Суть доклада командующего армией сводилась к тому, что его разведчиками было схвачено несколько человек, которые вели на территории Митракии наблюдение за укреплениями и отдельными отрядами войска Нумерии. И один из них в ходе непринуждённой дружеской беседы поведал, что Юнарий уже собрал армию для похода на столицу и даже назначил дату её выступления. И произойдёт оно ровно через три недели.
За столом повисло гробовое молчание. С самого начала печальной истории с Эльмой Гинратус они предполагали, что лангракс Солонии захочет отомстить за её смерть. Но в глубине души каждый надеялся, что тот не решится развязать войну – к слишком тяжким последствиям для обеих сторон это могло привести. Первым заговорил министр тайного приказа. Он обвёл присутствующих строгим взглядом и сухо произнёс:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
