Когда, например, начинают стрелять наши артиллеристы, эту музыку всякий фриц понимает. Убедить немца нельзя, но зарыть немца можно и должно. Чем больше немцев перебьет каждый боец, тем скорее кончится эта проклятая война. Чем больше немцев перебьет каждый боец, тем больше останется в живых наших. Убей немца — не то немец убьет тебя. Много еще немцев, но все-таки виден конец: мы их перебьем.
Немцы говорят, что они — народ без пространства. Ладно, мы выдадим каждому фрицу по два аршина. Проклятая страна, которая принесла столько горя всему человечеству, которая разорила и опечалила наш народ, получит по заслугам: Германия станет пространством без народа.
Умели воровать, умейте отвечать" [].
Я мог бы привести и стихи К.В. Симонова, в которых обо всем говорит уже название: «Так убей же его, убей!». Приведу только фрагмент этих жутких стихов:
Если немца убил твой брат,Если немца убил сосед,Это он, а не ты солдат,А тебе оправдания нет!
Иногда злобную ненависть этих авторов к немцам объясняют еврейской кровью, текущей в их жилах. Мол, немецкие нацисты истребляли их народ под корень. Но тогда позвольте вопрос: а чем… нет, не евреи! Я не буду уподобляться ни Геббельсу, ни Эренбургу и не стану возлагать групповой ответственности на целые народы. Но чем конкретно эти двое отличаются от идеологов нацизма? Того же Йозефа Геббельса?
Такие произведения, такой подход к делу и создавали психологический фон для «окончательного решения немецкого вопроса». Фон, на котором становилось возможно утюжить танками дома, стрелять по всему, что еще движется, вывозить уцелевших в море на баржах и топить, сбрасывая в ноябрьскую Балтику.
А потом можно было запахивать немецкие кладбища в Пскове, Новгороде, Кингисеппе и других городах, делая вид, будто немцы вообще никогда не жили в Прибалтике, будто эта земля не часть их исторической родины.
И я не думаю, что домовые в Кенигсберге (мне приятнее называть этот город историческим именем) должны любить русских вообще и советских военнослужащих особенно.
Тут, конечно, вопрос: а верят ли немцы в домовых, и если верят— то как их себе представляют? Может быть, эта мохнатая зверушка не имеет с их представлениями ничего общего?
Тут могут быть два предположения… Если некая сущность обитает в доме, хранит дом и бережет его, то ведь эта сущность вполне может показываться каждому человеку такой, чтобы он, этот человек, был бы в состоянии ее узнать и понять, с чем он имеет дело.
Это первое предположение.
А второе еще проще. Если домовые существуют как некая объективная реальность, то ведь их внешность не имеет никакого отношения к тому, что об этом думают немцы, русские и с тем же успехом — зулусы или индейское племя сиу.
Сыны туманного Альбиона передают кошачье мяуканье звуками «мью-мью», китайцы: «мау-мау», но ведь ни коты, ни издаваемые ими звуки не изменяются от этого.
Так же и здесь: если в домах (в некоторых домах) живут маленькие пушистые зверушки, способные наказывать нас или проявлять к нам какие-то чувства, то какая разница, как мы их себе представляем? Они существуют — и все!
Глава 28
БУРОВСКИЙ-МОНОГАТАРИ, ИЛИ КАК РОЖДАЮТСЯ ЛЕГЕНДЫ
…мало ли что рассказывают про страну варваров?
Бр. Стругацкие
Механизм рождения легенд и слухов мне довелось изучать на очень близком и понятном примере: на примере рассказов о самом себе. Недавно мне принесли такую историю:
"Было это во время работ Буровского у Вадецкой []. Там он, как почти каждый день, страшно напился и пошел гулять, чтобы немного проветриться. А в это время копали поздний тагар и почти докопали погребальную камеру на 30 или 40 человек, квадрат со стороной метров шесть и глубиной метра три с половиной. Свалился он в яму, пытается выбраться — не выходит. Стал звать людей — никто не отзывается!
Тогда Буровский лег спать прямо на голой земле; а может, просто выбился из сил и забылся пьяным полусном. С первыми лучами солнца просыпается Буровский и обнаруживает себя в могиле, среди скелетов. Сообразить, где он находится и что случилось, Буровский, как всегда, не смог — он, как известно, вообще умом не очень крепок. И стал Буровский в страшной панике прыгать на стены могилы, а зацепиться не за что — стенки гладкие, крутые и высокие. Он со страху стал еще дико орать: „На помощь! На помощь!" и все продолжает метаться. Все, что несколько дней расчищали, заметали кисточками, любовно выделяли, стараясь оставить на месте, Буровский затоптал ногами, переломал и перепортил за несколько минут, потому что после каждого идиотского прыжка он падал на расчищенные скелеты и на погребальный инвентарь.
Ранним утром в воскресенье лагерь никак не мог проснуться, прошло минут двадцать, пока кто-то подбежал к раскопу, понял, что случилось, и позвал остальных. Только когда Буровский увидел над кромкой раскопа несколько лиц и услышал крики прибежавших: «Что ты делаешь, идиот! Ребята, он там все переломал!», он сообразил, наконец, что происходит, и хоть немного успокоился. Тогда его вытащили из ямы, похмелили и утешили, а разрушения, причиненные Буровским в яме, пришлось ликвидировать дня три. Одна девушка плакала навзрыд, увидев, что он сделал с ее работой. Трое парней, четыре дня расчищавших завал костей, вдребезги растоптанный и раскиданный Буровским, огорчились так, что побили Буровского и отняли у него запасы водки. Буровский не смог жить в экспедиции без водки и вынужден был уехать".
Вот такая история. Насколько я могу судить, сделана она из двух не связанных между собой половинок. Одна половинка — это история про какого-то баптистского проповедника, который поехал в экспедицию Вадецкой отдыхать; он действительно свалился в погребальную яму и перепугался, но не скелетов, а потому, что никак не мог самостоятельно выбраться, и его вытаскивали всем коллективом.
По другой версии, этого проповедника специально положили пьяного в компанию скелетов, потому что он уж очень допекал всех своими проповедями. Сядут люди у костра попеть под гитару, выпить чего-то славного, а тут он начинает нести про конец света и про то, что они почувствуют, очнувшись когда-нибудь в могилах. Ну и доболтался: напоив дурака до изумления, его снесли в могилу и уложили нос к носу с черепом человека, который помер почти две тысячи лет назад. Он проснулся, перепугался. Но, конечно же крушить что-либо ему никто не дал — шутники сидели тут же и никакого погрома в раскопе не допустили.
Какая ве-таки из двух версий этой истории верна — я, честно говоря, не знаю, но отзвуки этой истории помнились и рассказывались в экспедиции Вадецкой еще в начале 1980-х.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
