Он сделал вид, что не понимает, о чем речь, и перевел разговор на другую тему.
Но самое смешное — это помогло. Как возникла легенда, так она и умерла…»
Осенью «именного» для Райкина года Свиньи (1971) опала с него была снята и ему было разрешено перевезти свой театр обратно в Ленинград.
Вспоминает Л. Сидоровский: «Помню, пришел тогда, в октябре 71-го, в знакомую квартиру на Кировском проспекте и сразу почувствовал — беда! В глазах Аркадия Исааковича была какая-то беспредельная тоска, даже — слезы… И поведал он мне о том, что в последнее время вдруг стал получать из зрительного зала разные мерзкие записки — про какие-то бриллианты, которые он якобы переправляет в Израиль. И про всякое другое, подобное же. И показал мне некоторые из этих грязных посланий (ну, например, «Жид Райкин, убирайся из русского Питера!»), словно бы составленные одной рукой. Да, складывалось ощущение, что кто-то, невидимый и могущественный (не знаю уж, в Смольном или в местном отделении КГБ?), командует этими авторами, водит их перьями…»
И еще один отрывок из интервью — на этот раз К. Райкина: «Диссидентской семьей мы вовсе не были, это легенды. Папа многое понимал, он заболевал, когда сталкивался с очередной идеологической мерзостью, но он был сыном своего строя. Жить по принципу «на службе верю, дома нет» он не умел. В этом смысле семья у нас была довольно жестко закрученная: когда я пошел в первый класс, родители мне очень серьезно объяснили, что хорошо учиться — это сейчас самое большое, чем я могу помочь своей родине. И в этом не было никакого воспитательного обмана, никакого цинизма».
Возвращение Райкина в Ленинград было закономерно: во-первых, приближалось его 60-летие, во-вторых — в «верхах» созрела идея разрядки (сближения с Западом) и такие деятели, как Аркадий Райкин, Владимир Высоцкий и другие инакомыслящие, были нужны им как мостики в налаживании отношений с либеральной общественностью. Поэтому в первой половине 70-х и Райкин, и Высоцкий (как два самых мощных представителя инакомыслия в советской творческой среде) были подняты на щит (например, Высоцкий в марте 1973 года стал выездным — получил загранпаспорт).
Что касается Райкина, то он получил возможность вновь активно гастролировать по стране, а также вернулся на телеэкран. В 1974 году на ЦТ начались съемки сразу двух фильмов с участием Райкина: «Люди и манекены» (4 серии) и «Аркадий Райкин». Премьеры этих фильмов состоялись в 1975 году. Кстати, это был «именной» год жены Райкина Ромы (Кот), который в гороскопе Свиньи характеризуется как «спокойный год, когда Свинья может наконец отдохнуть». Однако для самой Ромы Марковны тот «именной» сложился куда более печально, поскольку за несколько недель до его наступления (еще шел год Тигра — не самый удачный для Кота) она пережила инсульт.
Беда случилась 5 января 1975 года. Еще в декабре женщина почувствовала себя неважно, но предпочла не обращать внимания на тревожные симптомы, чтобы не подводить коллектив, в котором работала: Ленинградский театр миниатюр готовил к выпуску новую программу.
Новый год супруги Райкины встретили в Москве, в доме доброго приятеля их семьи, талантливого врача Владимира Львовича Кассиля. А утром 5 января Роме захотелось навестить свою подругу — жену отца Владимира Львовича Светлану Собинову, — и она попросила свою дочь Катю отвезти ее к той на такси. Дочь так и сделала. Однако едва Катя покинула мать, как у Ромы случился страшный инсульт. По всем законам она должна была умереть через несколько минут, но спасло счастливое стечение обстоятельств. Владимир Кассиль, незадолго до этого вышедший из дома, по своей профессиональной привычке сообщил жене, куда он идет. Поэтому, когда Роме стало плохо, Собинова тут же с ним созвонилась, и Кассиль немедленно выслал свою реанимационную бригаду. Так жизнь Ромы была спасена.
Кое-кто из знакомых Райкина потом будут упрекать его в том, что инсульт этот спровоцировало и его поведение. Дескать, его чрезмерная любвеобильность (отличительная особенность Скорпионов) попортила много нервов Роме Марковне и вот результат — страшнейший инсульт. По словам дочери актера Е. Райкиной:
«Мама старалась поддерживать в театре очень теплую, семейную атмосферу. Конечно, все было не так просто, ведь театр — это скопище самолюбий. Но Рома держала ухо востро и старалась предупредить любой назревающий скандал. Мама проработала с отцом в театре всю жизнь, но не имела звания даже заслуженной артистки: Райкин постеснялся послать ее документы на представление. Он ее, конечно, зажимал. Рома отдала мужу все свои многочисленные таланты: замечательного рассказчика, писательницы, актрисы и просто чудесной женщины. Только благодаря ей отец вызвал своего брата Максима из Грозного, где тот работал в местном театре: «Аркадий, ты должен забрать его оттуда. Что там делает такой способный мальчик? Он тебе пригодится». (Напомним, что Максим был астрологическим «родственником» Ромы — тоже Котом. — Ф. Р. ).
Несмотря на свою энциклопедическую образованность, Рома была необычайно простодушна. И конечно же, верила папе, который в личных делах иногда обманывал ее. Жизнь мамы отнюдь не была легкой. Ведь Райкин был интересным и фантастически обаятельным мужчиной. А вокруг роилось много женщин, которые просто мечтали завладеть им, — поклонницы буквально вешались ему на шею. Перенести такое трудно. Мама страдала, так как чаще всего это происходило прямо на ее глазах, в театре. Некоторые актрисы вообще весьма агрессивно добивались расположения Аркадия Исааковича. А папа не очень-то и сопротивлялся. Хотя сам и не делал никаких шагов навстречу, но отказать подчас не умел. Словом, на женские крючки попадался. Но Рома настолько его обожала, что всегда прощала и верила всем не особенно правдоподобным сказкам, которые он придумывал…
Я помню момент, когда ко мне, уже замужней даме с ребенком, мама пришла и, не выдержав, горько заплакала: «Катя, скажи, что мне делать? Я в таком отчаянии! По-моему, ТАМ у Аркадия что-то серьезное». — «Мама, этого быть не может. Ты для него все — правая рука, мозг и сердце. Воздух! Он без тебя не может обойтись. А все остальное — это временно», — успокаивала я маму. И все же пообещала ей непременно поговорить с отцом. Позвонила ему и попросила прийти. Весь наш разговор он сидел молча, опустив глаза, и внимательно слушал. «Папочка, ты достиг такой славы и любви. Ты эталон и пример для всех. Как можно, чтобы люди узнали о твоем адюльтере?! Если ЭТО не так серьезно, пресеки немедленно! Ты делаешь больно и маме, и нам с Костей». Он вытер повлажневшие глаза и коротко ответил: «Я все понял». Папа знал, как я его обожаю, и прислушивался к моему мнению. ТАМ все немедленно прекратилось…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
