— Эми! — визжала она. — О боже мой, Эми!
Потом я ощугил на своем локте жесткую хватку пальцев. Эдди развернул меня, толкнул с моста на дорожку, крикнул диким голосом:
— Сматываемся к чертовой матери!
Когда мы сошли с моста, он толкнул меня еще раз — с такой силой, что я упал коленом на голубой гравий (коленная чашечка взорвалась острой болью). Но Эдди уже тащил меня вверх и вперед. Я не думал. Я бежал. В висках стучала кровь, лицо обжигал холодный воздух. Я бежал.
Я не думал до тех пор, пока мы не выскочили в парк и не перешли на шаг. Не сговариваясь, мы двигались к моему дому. После стремительной пробежки на морозном воздухе у меня никак не проходила резь в легких.
Она пошла к задней двери, с криком: «О боже мой, Эми!» Значит, на заднем сиденье кто-то был. Скорее всего, маленькая девочка. Высокая, полная блондинка зажимала варежкой один глаз. В нее попал осколок стекла? Из-за нас она ослепнет? А eщe: блондинка вылезла из пассажирской двери. Почему не вышел водитель? Был ли он без сознания? Или он погиб? У меня дрожали колени. Я вспомнил, как Эдди толкнул мою руку с кирпичом, вспомнил, как кирпич выскользнул из моей ладони, завертелся в воздухе, как потом он отскочил от цистерны и влетел прямо в лобовое стекло «вольво». Сделанного не воротишь, вдруг понял я, и эта мысль потрясла меня как откровение. Я посмотрел на свою руку, бросившую кирпич, и увидел, что в ней зажат снимок: Минди Акерс, теребящая треугольник ткани между ног. Я не помнил, когда успел взять его. Молча я показал его Эдди. Он взглянул рассеянно и сказал:
— Оставь себе.
Это были первые слова, прозвучавшие после того, как он крикнул: «Сматываемся к чертовой матери!»
У самого дома мы встретили мою мать. Она стояла возле почтового ящика и о чем-то разговаривала с соседкой. Когда я проходил мимо, она прикоснулась пальцами к моему затылку — привычный, интимный, мимолетный жест, от которого внутри меня все содрогнулось.
Я молчал, пока мы не вошли в дом и не стали снимать в прихожей обувь и куртки. Отец был на работе. Где Моррис, я не знал и не хотел знать. Дом стоял тихий и темный, в нем ощущался покой пустоты.
Расстегивая свою вельветовую куртку, я сказал:
— Нужно позвонить. — Голос, казалось, исходил не из моего горла или груди, а откуда-то еще — из угла прихожей, из-под горы шапок, сложенных там.
— Куда?
— В полицию. Узнать, что с теми людьми.
Он замер, стянув джинсовую куртку с одного плеча, и уставился на меня. В полумраке прихожей его синяк походил на неудачную попытку накрасить ресницы тушью.
Почему-то я не мог остановиться и продолжал говорить:
— Мы скажем, что стояли на мосту и видели аварию. Не обязательно говорить, что она случилась из-за нас.
— Она случилась не из-за нас.
— Ну, — начал я и замолчал, не зная, что говорить дальше. Его утверждение было абсолютно лживым, и я не мог придумать такого возражения, чтобы оно не прозвучало как провокация.
— Просто кирпич закрутило не в ту сторону, — сказал он. — Разве это наша вина?
— Мне хочется знать, что с ними все в порядке, — сказал я. — На заднем сиденье был маленький ребенок…
— Ни черта там не было.
— Ну… — И опять я смолк, но заставил себя продолжить: — Нет, был, Эдди. Девочка. Мать звала ее.
Он опять на мгновение замер и внимательно посмотрел на меня. На лице его появилось выражение жесткой расчетливости, а затем он с притворным безразличием пожал плечами и продолжил стягивать сапоги.
— Если ты позвонишь в полицию, я покончу с собой, — сказал он. — И на твоей совести будет еще и это.
У меня перехватило дыхание, грудь сдавило невидимым неподъемным грузом. Я попытался ответить, и вместо голоса из горла вырвался чужой сиплый шепот:
— Брось.
— Я серьезно, — сказал Эдди. Он помолчал перед тем, как задать вопрос: — Помнишь, я говорил тебе, что мой брат звонил мне и рассказывал о том, как много он зарабатывает, воруя машины в Детройте?
Я кивнул.
— Это вранье. А помнишь, я говорил о другом его звонке, из Миннесоты, где он трахал рыжих сестер-близняшек?
Я вспомнил и опять кивнул.
— И это тоже я выдумал. Я все выдумал. Он вообще не звонит. — Эдди протяжно вздохнул, и едва заметная прерывистость вдоха подсказала мне, что он борется со слезами. — Не знаю, где он, что он делает. А звонил он мне только однажды, когда еще сидел в колонии. За два дня до побега. Он был каким-то странным. Старался не плакать. Он просил, чтобы я никогда не делал ничего такого, из-за чего меня могут отправить в колонию или тюрьму. И взял с меня обещание. Потому что, сказал он, там и тебя сделают педиком. Там полно этих бостонских ниггеров, они ведут себя как извращенцы, они заставят и тебя. А потом он пропал, и никто не знает, что с ним случилось. Но мне кажется, если бы с ним все было в порядке, он бы уже позвонил. Мы с ним дружили. Он не стал бы держать меня в неизвестности. И я знаю своего брата — он ни за что не стал бы гомиком. — Теперь Эдди в открытую лил слезы. Замолчав, он утер щеки рукавом и направил на меня яростный горящий взгляд: — И я не собираюсь загреметь в колонию из-за какой-то аварии, в которой никто не виноват. Никто не сделает меня голубым. Со мной уже был такой случай. Этот грязный вонючий дерьмоед из Теннесси, дружок моей матери… — Он умолк, отвел глаза, попытался успокоиться.
Я ничего не ответил При виде плачущего Эдди Прайора все мои аргументы и намерения исчезли сами собой.
Тихим дрожащим голосом Эдди продолжил:
— Мы не можем ничего изменить. Это случилось. Дурацкое совпадение. Неудачно отскочил камень. Никто не виноват. Если кто-то пострадал, что ж, нам остается жить с этим дальше. Просто не надо рыпаться. Никто никогда не узнает, что мы имеем к этому какое-то отношение. Кирпичи я наковырял из опор моста. Раствор крошится, и они выпадают. Тот осколок мог просто упасть сверху сам по себе. Ну а если ты непременно хочешь куда-то звонить, сначала предупреди меня, потому что я никогда не позволю им сделать со мной то, что они сделали с братом.
Я собрался с силами только через несколько секунд. Мне все еще не хватало воздуха, чтобы нормально говорить.
— Забудь, — выдавил я наконец. — Давай лучше посмотрим телик. Надо отвлечься.
Мы сняли верхнюю одежду и пошли на кухню, и я чуть не столкнулся с Моррисом, стоявшим у раскрытой двери в подвал с рулоном упаковочного скотча в руках. Голову он склонил набок, отчего создавалось впечатление, что он прислушивается к музыке небесных сфер. Его глаза светились обычным для него пустым любопытством.
Эдди оттолкнул меня локтем в сторону, схватил Морриса за черную футболку и прижал к стене. И без того большие глаза Морриса распахнулись еще шире. С бессловесным недоумением он смотрел на возбужденное лицо Эдди. Я перехватил Эдди за руку, попытался оторвать его пальцы от брата, но не сумел их разжать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
