вел с ним молчаливые споры, оставляя пометки на полях своих экземпляров с публикациями Мордвинова[840]. Выступая с докладом в Академии в 1952 году, Градов критиковал Мордвинова и других за то, что они ведут вечные дискуссии о массовом строительстве вместо того, чтобы что-то делать на этом фронте. Ведущие архитекторы страны, заявлял Градов, отсиживаются в стороне, тогда как в этой важной области градостроительства ничего толком не происходит[841]. Пока архитекторы устраивают нескончаемые дебаты, строители вынуждены работать, не имея типовых, отвечающих современным требованиям планов. В качестве примеров Градов приводил школы и больницы – общественные здания, относившиеся как раз к сфере деятельности возглавляемого им института. По его словам, еще три года назад Академия постановила, что в каждой новой школе должен иметься спортзал, однако до сих пор не разработала никаких проектов. Поэтому строительство школ, сообщал Градов, так и «идет по старым проектам без спортивных залов». Но, что еще хуже, продолжал он, больницы тоже строят в отсутствие типовых проектов по проектам школ. По-видимому, строителям приходится импровизировать на ходу: например, вместо классных комнат сооружать операционные залы[842]. Так явная неспособность Академии претворять абстрактные идеи в жизнь приводила к полной неразберихе на стройплощадках.
По мнению Градова, виноваты во всем происходившем были исключительно люди, руководившие Академией архитектуры. И Градов, давно набивший руку на письмах с жалобами в редакции газет и вышестоящие инстанции, продолжал делать это и по окончании сталинской эпохи. В феврале 1954 года, при поддержке Иванова и небольшой группы других «заговорщиков», Градов написал открытое письмо первому секретарю ЦК КПСС Никите Хрущеву. Годами письма Градова оставались без ответа, к его предупреждениям никто не желал прислушиваться… Наверняка он удивился, когда в 1954 году его письмо чрезвычайно заинтересовало новоиспеченного лидера СССР.
Георгий Градов на совещании строителей
Открытое письмо, которое Градов отправил Хрущеву в феврале 1954 года, было сокрушительным и испепеляющим. В нем Градов поименно обвинял ведущих советских архитекторов в нежелании эффективно использовать имеющиеся в их распоряжении промышленные и научные достижения и, если смотреть шире, в отклонении от партийной линии. В первых четырех страницах своего послания Градов обращался непосредственно к первому секретарю, излагая причины и суть своего беспокойства. Но главное Градов сосредоточил в приложении на ста страницах, где с самыми сочными подробностями рассказывал об интригах и заговорах. Наверняка Хрущев, любивший драматические эффекты и заинтересованный в подобных «сигналах снизу», с увлечением прочел послание Градова в тот неопределенный момент политических преобразований[843].
Это письмо было результатом труда терпеливого и кропотливого человека, который годами дожидался подходящей возможности высказаться. И вот теперь, по окончании сталинской эпохи, он воспользовался ею. До выступления Хрущева с докладом на ХХ съезде оставалось два года, и Градов еще не догадывался, что в этот момент вносит весомый вклад в дело грядущей десталинизации. Но дело обстояло именно так. Градов, в высшей степени последовательный, повторял все те же аргументы, которые он, Иванов и их единомышленники уже не раз излагали в предыдущих письмах и выступлениях. Градов утверждал, что в 1930-е годы советская архитектура пошла по неверному пути, свернув в сторону от научно-технических достижений. Вместо этого восторжествовало «рабское преклонение перед архаикой, массовое беспринципное копирование архитектурных приемов и форм, ушедших в прошлое, культ преимущества уникальной архитектуры перед массовой»[844]. Градов писал, что «все это не соответствует идеалам нашего общества и противоречит указаниям партии и Ленина о создании новой социалистической материальной и духовной культуры».
За последние 20 лет, заявлял Градов, «новаторство в архитектурном творчестве ликвидировано»[845]. И кто виноват в сложившемся положении, по мнению Градова, было совершенно ясно.
Хотя внимательного читателя Градов дождался именно в пору десталинизации, само его письмо Хрущеву насквозь пропитано риторикой сталинизма. Градов сообщал первому секретарю, что в области архитектуры царит «аракчеевский режим» украшательства и подражательности[846]. И заправляет этой «аракчеевщиной», продолжал Градов, Мордвинов (илл. 8.1), окруживший себя «беспринципными» людьми, к которым относились Сергей Чернышев, Николай Колли, Николай Былинкин и прочие, «безоговорочно соглашающиеся» с ними приспешники, «не возражающие против гнилого уклада академической жизни». Противостоят же им «активные коммунисты, поднявшие голос критики», – вроде самого Градова, – однако их попытки перенаправить советскую архитектуру в нужное русло и спасти честь профессии неоднократно наталкивались на сопротивление начальства[847].
Илл. 8.1. Аркадий Мордвинов, архитектор гостиницы «Украина» и президент Академии архитектуры СССР, с коллегами и макетом гостиницы, строительство которой продолжалось до 1957 г. 1951 г. Собрание Музея Москвы
Письмо Градова было написано в правильное время и попало в нужные руки. Хрущев, скорее всего, уже готовил масштабную атаку на главных сталинских архитекторов, которая должна была произойти в конце 1954 года на Всесоюзном совещании строителей в Москве. Но письмо Градова должно быть подпитало планировавшийся натиск. В декабре, выступая на Совещании строителей, Хрущев напал персонально на ведущих архитекторов Академии, в том числе на тех, кто построил – и, как Мордвинов, еще продолжал строить – московские небоскребы. В обличительной речи Хрущева эти монументальные сооружения были названы яркими примерами «излишеств» в сталинской архитектуре.
На Всесоюзном совещании строителей, которое продолжалось целую неделю (с 30 ноября по 7 декабря), присутствовали более двух тысяч представителей советской строительной отрасли, съехавшихся со всех концов СССР. Газеты публиковали выдержки из наиболее важных докладов, делавшихся на совещании, чтобы с ними могла ознакомиться вся страна.
Новости о развернувшейся в Москве драме быстро долетели и до зарубежных наблюдателей.
Если бы в 1954 году Хрущев не вмешался непосредственно в градостроительные дела, то, возможно, Совещание строителей прошло бы, как обычно, по заранее подготовленному сценарию. На протяжении недель, предшествовавших этому мероприятию, ораторы писали и редактировали тексты будущих докладов, репетировали свои реплики перед коллегами, которые собирались за закрытыми дверями и, готовясь к официальным выступлениям, заранее обменивались в узком кругу мнениями и критическими замечаниями. Восемнадцатого ноября 1954 года собралась группа архитекторов, чтобы прослушать предварительный доклад Михаила Посохина – главного архитектора небоскреба на площади Восстания. В ходе этой привычной процедуры Посохин выслушал ожидаемые возражения коллег. Мордвинов отметил, что в тексте выступления недостает «самокритики»[848]. Но если к критике со стороны коллег советские архитекторы привыкли, то яростный разнос, который устроил им на Совещании строителей глава государства, застал их врасплох. Хрущев приберег свое выступление на последний день совещания, но отдельные реплики он вставлял и раньше. Сидя в зале, Хрущев перебивал ораторов во время разных заседаний[849]. Это зрелище – лица архитекторов-тяжеловесов, застывавшие
