Более всего был потрясен Петр тем, что, как получается со слов Авксентия, царь был в курсе этих планов, с легким сердцем направляя Федора, а может, и все посольство, на смерть. Поразило Петра и то, что о злодеяниях своих будущих Ипатов говорил с гордостью, словно о чем-то почетном и праведном. И все это — когда кровь братьев их еще свежа, когда трупы не убраны и не схоронены.
Лицо Ипатова, слушавшего гневную речь Петра, все более и более приобретало презрительное выражение, без малейших следов сомнения в своем превосходстве над простым ремесленником. «Верно назвал я его холопом смердящим, каким был, таким и остался. Дальше своего носа да поучений попа Михаила ничего не видит».
Наконец Ипатов воскликнул:
— Экий же ты простак! Да впрямь, откуда тебе знать, всю жизнь с кожами провозившись, что именно так политика и делается! Да и какая разница, когда Сулеймана, безбожника и басурманина, убить — в бою открытом или ударом кинжала отравленного в спину. Хоть так, хоть иначе, да цель достигнута — истребить поработителя земель христианских, на наше отечество зарящегося, врагов наших поддерживающего. Вопросы государственные именно так и решаются, да не нами одними, а всем миром. А ты и тебе подобные, совестью прикрывающиеся да соображениями моральными, — на самом деле руки запачкать боитесь, трусы, не достойные не только в посольстве служить, но и по земле ходить!
Видно, крупица правды есть все же в словах Авксентия, думал Петр, но если бы все посольства убивали неугодных правителей, их работа вообще бы прекратилась. Некому было бы говорить о мире, а разве только в войнах заключены интересы отечества, о которых так печется Ипатов? Нет, неправильно это, не для того ехал он в туретчину, чтобы убийцей стать. Приняв решение, жестко сказал боярину:
— Федору сам царь указание дал, тебе — лишь слуга его, хоть и важен этот человек в государстве. Потому принимать решение не тебе, а Адашеву. Даст Бог, поправится, или хотя бы перед смертью скажет, что нам делать. Твоему же коварству я не пособник, и не тебе, от боя спрятавшемуся, товарищей предавшему, говорить мне о трусости да о доблести!
Тут Авксентий в ярость пришел, понял, что помощи ждать неоткуда, упрямого не переспорить. Забыл и о страхе перед Петром, поймавшим его со слугой на низком поступке, затопал ногами, закричал, плюясь во все стороны:
— Ты, ничтожество, как смеешь спорить со мной? Я здесь главный! Выпорю, до смерти засеку. Не выполним царского веленья — вместе на плахе головы положим, и бабу твою, и отродье еще и пытать будут!
Посмотрел на него Петр, увидел, что мелет боярин невесть что, уже не в себе, вроде и не отвечает за слова свои, потому молча повернулся и покинул комнату.
Холодный ветер приносил запах моря. Далеко внизу, на равнине, выщербленными драконьими зубами поднимались развалины города. Кони нетерпеливо переступали ногами, фыркали, готовые нести своих всадников в бой — на победу или на смерть. В первом ряду воинов был Петр. В прочной броне, выкованной русским оружейником, на вороном скакуне, с мечом в руках, он сразу бросался в глаза в ряду османских воинов, выделяясь и лицом, и доспехом.
Петр смотрел на солнце, что поднималось над далекими горами. Он думал об Аграфене, что ждала его дома, о сыне, которого не видел так давно. Узнает ли его Алешенька, когда увидит? Не сочтет ли чужим? Да и доведется ли вообще вернуться домой?
Рядом с Петром был Спиридон. Конь его, полученный для посольства, не годился в бою, и юноше дали арабского скакуна. Поскольку он не был опытен в верховой езде, выбрали жеребца покладистого, прошедшего вместе с воинами султана не один поход. В случае опасности, конь мог сам позаботиться и о себе, и о своем хозяине, что хоть немного успокаивало Петра.
Будь его воля — не разрешил бы сыну выходить на поле. Но понимал, что ни запрещать, ни даже советовать Спиридону остаться права не имеет. В конце концов, это его ждали дома жена с сыном, он должен был думать о семье и беречь свою жизнь. Однако Петр не мог пройти мимо несправедливости, не услышать крика о помощи. Сражаться за правое дело было его долгом не только как человека, но и как участника посольства, задачей которого было защищать мир на Босфоре.
Тревогу нового друга разгадал Рашид. Глядя на Спиридона, он видел перед собой Измира, — юного воина, что погиб на его глазах от когтей великого нетопыря. Он ничего не сказал Петру, понимая, что не может обещать сохранить жизнь юноше, спасти его от любой опасности. Но себе дал слово, что сделает все для этого.
Как бы хотелось Петру увидеть сейчас рядом с собой Потапа, — вот на кого мог он положиться всецело. Но плотник находился далеко, не подозревал об опасности, которая грозила другу, — и кожевник искренне радовался, что тот не станет лишний раз рисковать собой.
Место Потапа, по левую руку от Петра, сейчас занимал Хорс. На лице его по-прежнему играла улыбка, то ли насмешливая, то ли грустная — понять было сложно. Вот уж кого никто не ждал дома; кто ничего не хотел и никуда не стремился. В который раз, Петр подумал, что Хорс живет как бы по привычке, сам не зная, зачем. Сердце тронула тревога — сможет ли поберечься, не подставится ли по неосторожности под удар?
Но вот уже скачет гонец, над головою которого гордо реет флаг Османской империи. Возле Петра — русское знамя, держит его Корней, который, вместе с Карпом, тоже настоял на своем участии в битве, несмотря на полученные раны.
— Пора! — разносится по рядам голос.
Всадники пришли в движение. Волна за волной, понеслись они вниз со склона, к развалинам древнего города. Мгновение назад казалось, что все вокруг вымерло. Но вот две серые тени поднялись с ближайших к горе развалин. То дозорные нетопыри предупреждали других тварей о появлении людей. За ней всколыхнулась вторая, третья, — и вот уже вся стая поднялась в воздух. Кружат нетопыри, рты оскаливая, ждут, чтобы обрушиться на воинов.
Только теперь смог увидеть Петр гнездо, о котором говорил мудрец. Высокое, в два или три роста человеческих, формою оно напоминало осиное. И хоть велико было логовище, монстров вокруг летало гораздо боле. Изумился кожевник — как полчища такие внутри умещаются. Потом понял, что домом служит гнездо не всем тварям, что таились меж развалин, а только великому нетопырю.
Стоило первым всадникам достигнуть руин, как серым дождем устремились к ним чудовища. Были они различны и видом своим, и размерами. Встречались из них мелкие, с обычную летучую мышь, — а были и такие, что не уступали доброму коню. Некоторые походили на змей летучих, другие — на собак, третьи же имели облик почти человеческий, с лицами, ногами обычными, но с кожистыми крыльями вместо рук.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
