покалывания. Чувствовать его всего. И даже слова Мухаммеда сейчас растворились среди этих прикосновений. Они стерлись из памяти, даже тот страх, что она пережила. Это расплата за любовь? Она стоит того.
– У меня для тебя подарок. – Саид взял ее за руку и потянул в каюту, где девушка, вновь оказавшись на мягком ковре, вспомнила, что она босиком. Господи! Как она дойдет до дома? Но эти мысли исчезли так же внезапно, как и появились – Саид протянул коробку из голубого бархата. Вирджиния замерла, боясь коснуться ее.
– Когда я увидел его, то подумал о тебе, о твоих глазах. – Он открыл коробку, и Вирджиния ахнула, ослепленная блеском золота вперемешку с блеском голубых сапфиров. Ожерелье с арабским орнаментом загипнотизирует любую женщину, даже если она христианка.
– Саид… – Все, что он говорил о золоте на Бали, она помнила. Так мужчины проявляют свою любовь. Но принять такой дорогой подарок может только женщина из его мира. – Оно же стоит целое состояние.
– Но ты стоишь дороже. Это лишь легкое дополнение к твоей красоте.
«Легкое дополнение» стоило не менее сотни тысяч дирхам и весило почти полкило – Вирджиния точно знала это, часто гуляя по золотому рынку. Она всегда с недоумением смотрела на арабских женщин, которым мужья выбирали нечто подобное. Те радовались, пытаясь купить как можно больше золота. Но им можно, их не осудят за массивное ожерелье, висящее на шее, и длинные серьги, которые касаются плеч. В ее мире страшно представить реакцию тех же родителей.
Но сложно устоять перед такой красотой. Она вынула из коробки драгоценность и впервые в жизни приложила к себе арабское украшение, подчеркивая то, что голубые сапфиры действительно сочетаются с цветом ее глаз.
– Оно прекрасно. – Пальцы касались золота, ощущая выпуклость камней. Вирджиния никогда не примеряла арабские украшения. Даже зарплата отца не позволяла купить такую роскошь. – Но, боюсь, мне некуда его надеть.
– А как же я? – Саид подошел к ней близко, руками касаясь застежки, и тут же послышался щелчок – он застегнул ожерелье, и теперь Вирджиния почувствовала всю тяжесть, что приходится носить на себе мусульманским женщинам. Тяжело, но красиво. – Ты можешь носить его для меня.
Она улыбнулась, отгоняя прочь мысли о том, сколько раз ей придется застегнуть эту застежку для него. Один? Десять? Сколько еще раз они встретятся перед его свадьбой? А потом…
– Крестика мне было достаточно, по крайней мере, я всегда ношу его у сердца. – Она коснулась груди, слегка улыбнувшись.
Саид прижал ее себе, нежно губами касаясь ее лба:
– Просто мне хочется, чтобы ты улыбалась. Разве золото не повод для этого?
– Повод для моей улыбки не золото, Саид, – она слегка отстранилась, всматриваясь в темные глаза, – ты нашел меня там, где это было невозможно сделать. Вот повод для улыбки. Ты обнимаешь меня, и это тоже повод. Поцелуй меня, и это будет повод. Я буду улыбаться всегда, когда буду видеть тебя.
Его губы коснулись ее губ. Теплых, нежных, чувственных. Сладкий пьянящий поцелуй дурманил мозг, заставляя забыть все законы ислама. Его пальцы касались бархатной кожи на ее щеке, медленно спускаясь ниже, касаясь золотого изделия. Еще ниже, к ее груди, ощущая ткань купальника и тонкую ткань легкого шелка платка. Хотелось сорвать платок, но Саид остановился, убирая руку.
– Прости, но ты пьянишь мой разум.
Она слегка улыбнулась, беря его руку и поднося к своим губам. Странный жест, говорящий то, что она благодарна за его выдержку. Ни один христианский мужчина сейчас не стал бы медлить. Саид достоин уважения.
Двумя пальцами он поднял ее подбородок, смотря в глаза:
– Я тебя люблю, Вирджиния, именно поэтому не прикоснусь к тебе. Аллах свидетель. Ты можешь верить мне и не бояться.
Она кивнула, потупив взгляд, снова вспомнив слова Мухаммеда: прелюбодеяние карается законом. Не хотелось его нарушать. Но они уже наполовину нарушили, приплыв сюда, оказавшись вдвоем посередине залива, а сладкие поцелуи имели привкус горечи.
Потом они вышли на палубу, лежали и смотрели, как меняется небо, как земля поглощает солнце и на смену дню приходит ночь, зажигая звезды, как фонарики.
Вирджиния прижалась сильнее к Саиду, слушая его рассказ про звезды. Он показывал пальцем созвездия, но ее внимание было рассеянным. Низкий голос с арабским акцентом, запах с нотками кардамона гипнотизировали, завораживали, заставляли прерывать его рассказ поцелуями.
– Для меня все звезды одинаковы.
– Это я уже заметил.
Они смеялись, пытаясь визуально соединить одной линией несколько звезд сразу, но мало что получалось, их пальцы переплетались, а губы встречались вновь.
– Скажи, что ты любишь меня.
– Я люблю тебя, хайяти.
Слушать бы эти слова бесконечно. Записать на диктофон, поставить на повтор и слушать, слушать с утра до ночи. Но даже так будет мало.
– И я люблю тебя.
Он целовал ее, нежно пальцами перебирая локоны волос и ощущая их мягкость. Яхта монотонно покачивалась на волнах, успокаивала и манила в сон. Как бы хотелось уснуть, проснуться завтра и все так же касаться этой девушки. Но, видимо, жизнь не так проста, как кажется.
– Вирджиния, – его тихий шепот долетел до ее слуха, она перевела взгляд на Саида и пальцами провела по его щеке, по губам; он тут же поцеловал ее пальцы, слегка приподнявшись на локте. – Я хочу, чтобы ты кое-что услышала от меня лично, а не от работников аэропорта.
Она молча смотрела на него, понимая, к чему он клонит. К своей помолвке. Нетрудно догадаться – его рука сильнее сжала ее пальцы.
– Тебе не надо ничего говорить, Саид. Я все понимаю. Ты женишься не по своей воле, ты связан с авиакомпанией, и тебе надо думать о своих людях. Иначе твой отец рассвирепеет и начнет их увольнять, а с тебя снимет погоны, навсегда лишая права летать. Я все это знаю.
Вирджиния мудрая девушка. Она понимала его без слов, но промолчать он все равно не мог:
– Я не могу идти против воли отца, хайяти. Но я не намерен тебя терять…
Она не дала ему договорить, целуя в губы, заставляя молчать. Больно. От слов, от правды, от этой жизни. И поцелуй
