Мое пребывание на Зидре подошло к концу. Все ли я сделал, выполнил ли задание? В голове возникали еще не написанные строчки отчета начальнику нашего управления. Отчет практически закончен. Остался последний, самый важный раздел — мои собственные выводы и рекомендации.
Так что же я должен посоветовать федеральному центру? Военное вмешательство на Зидре бессмысленно. Уничтожение Гифрона невозможно. Но это знаю я после всего, что здесь пережил. Поверят ли мне? Примут ли мои выводы всерьез? Наши генералы до сих пор слишком легко и просто решали возникающие проблемы военной силой… Если они применят свой метод на Зидре, они могут спровоцировать Гифрона на более активные действия, и тогда он проявит всю свою невообразимую мощь…
Но самое худшее даже не это. Главная опасность заключалась в том, что, понадеявшись на военную акцию, федералы не станут слишком строго соблюдать карантин для Зидры, если даже решат его объявить.
Флоту, направленному к этой планете, понадобится постоянное снабжение. Транспортные корабли начнут курсировать между Землей и Зидрой, и на одном из них…
Я представил, как это будет. Сержант из карантинного патруля просмотрит грузовые накладные очередного транспортника, прибывшего из зоны военных действий. Груз будет самым обычным. Раненые, заболевшие, аппаратура, требующая ремонта, эвакуируемые гражданские лица…
Он, как и положено, осмотрит трюмы транспортника. Не слишком внимательно, но все же… И ничего не заметит. Стандартные упаковочные ящики никто не станет вскрывать, и никакие приборы не обнаружат ничего подозрительного.
И снова, в который уж раз, я пожалел о своем отказе. Возможно, согласившись, я бы не сумел справиться с задачей, но, по крайней мере, я должен был попытаться. Сейчас мое возвращение слишком походило на бегство.
Но дело было сделано, мосты сожжены. В качестве посыльного я стал для Гифрона слишком ненадежен.
Я поднялся с койки, отправил ее в нишу, сел к рабочему столу и включил обзорный экран.
На месте глухой стены возникла голограмма овального иллюминатора. Сквозь прозрачное стекло я увидел знакомые рыжие холмы Зидры и цепочки метеоритов, бегущие к Барнуду.
Поселок у шахты словно вымер. Казалось, до нас никому здесь больше не было дела.
Я включил интерком и, не сомневаясь, что Северцев тоже не спит, вызвал управляющую рубку.
— У нас все готово к отлету?
— Почти. Необходима плазма для анабиозных ванн. Корабельный запас был рассчитан только на двух человек. Дезы не нуждаются в анабиозе. Иначе кому-то из вас полгода придется бодрствовать.
— Я подумаю над этим. Мне кажется, Коленский выдаст нам все что угодно, лишь бы поскорее избавиться от «Орешка».
— Тогда закажи замороженные фрукты и овощи, наши давно кончились. Нужно еще пополнить запас воды, остальное — мелочи.
Только сейчас до меня дошел смысл фразы: «Кому-то из вас придется бодрствовать»… Что он имел в виду?
И, упреждая мой вопрос, Северцев добавил:
— Есть разговор, Олег. Я зайду к тебе, если ты не возражаешь…
Я мог бы по пальцам пересчитать случаи, когда капитан называл меня по имени, и каждый раз это не предвещало ничего хорошего.
Он появился хмурый, с помятым от бессонницы лицом, а его взгляд, перебегая с предмета на предмет в моей каюте, словно он здесь никогда не был, так и не встретился с моим.
Сердце сжалось от неприятного предчувствия, но я молчал, и старый капитан, всегда привыкший изъясняться прямо, без обиняков, и на этот раз не изменил себе.
— Мы с Анной решили остаться на Зидре.
Я ожидал чего угодно, но только не этого. Чтобы Северцев добровольно оставил свой корабль… Это не укладывалось в голове.
— А как же флот? — только и смог я спросить.
— Что флот? Ты же знаешь, как только я появлюсь на федеральной базе, меня спишут. Все возрастные сроки службы для меня давно прошли. Но главное не в этом.
— Ты боишься за Анну?
— Если она появится на Земле, за нее всерьез возьмутся ученые. Кстати, и тебе это может грозить. Будь осторожен. Постарайся сохранить в тайне все, что связано с тобой и «голубым громом».
— Я постараюсь. Но кто поведет корабль? — спросил я и сам удивился жесткости своего голоса и этого вопроса. Что делать, не мог я одобрять поступки тех, кто сходил с тропы, не пройдя дистанции до конца.
— Зарегон поведет. Он был капитаном военного корабля, у него огромный опыт и знания. Я оставляю корабль в надежных руках. Прости меня, Олег, и не обижайся. Ты должен понять. Анна не сможет жить на Земле, и раз уж я встретил ее на старости лет…
— Где вы собираетесь жить? Коленский вас не примет.
— Зачем нам Коленский? Барнуд большой… Для всех найдется место. Там человек может затеряться, исчезнуть. Никому до нас не будет дела.
— На что вы собираетесь жить?
— Мне полагается пенсия, довольно приличная, за выслугу лет. Попроси, чтобы ее переводили на Зидру. Адрес почтового отделения и свой официальный рапорт об отставке я оставил на столе в рубке. Это, собственно, все… Так что прощай.
— Возьмите корабельный кар. Можете продать его в Барнуде. Мы проследим, чтобы никто не помешал вашему отъезду.
Он не решился подать руки, и мне самому пришлось, забыв о своем разочаровании и горечи, обнять старого капитана.
Глава 41
Шли последние часы перед стартом. Зарегон заканчивал погрузку полученных от Коленского материалов.
Как я и ожидал, профессор удовлетворил нашу заявку немедленно и без всяких вопросов. Было прислано все, кроме анабиозной плазмы. Нелепо было надеяться найти ее здесь. В конце концов, база повстанцев — не космодром.
Но с этим мы как-нибудь справимся. Мы договорились с Зарегоном разделить дежурство на двоих. Каждому достанется примерно по три месяца бодрствования. Не такой уж большой срок.
Гораздо хуже то, что корабль без своего старого капитана словно осиротел. Я скитался по «Орешку», не находя себе места. Недобрые предчувствия не оставляли меня. Мы словно катились по гладко накатанной, подготовленной специально для нас колее. И уже не могли остановиться.
Тревога то и дело заставляла меня включать внешний интерком и требовать от Зарегона в десятый раз проверить содержимое очередного ящика, доставленного роботом-погрузчиком в трюм корабля.
У меня были основания не доверять Коленскому, и Зарегон просвечивал детектором буквально каждую банку. Но приборы молчали, и опасность, очевидно, подстерегала нас не здесь.
В конце концов, оставив в покое Зарегона, которому я успел уже изрядно надоесть, я попытался закончить свой отчет федеральному центру. Это необходимо было сделать еще до старта.
Кассета с отчетом вставляется в передающий автомат, и через каждый час полетного времени тот выбрасывает в космос пакет радиосигналов, без конца повторяя свою передачу.
Если с кораблем что-нибудь случится, информация не должна пропасть. Рано или поздно один из этих пакетов будет принят земным радиобуем и попадет в наше управление.
Я сидел за большим штурманским столом в рубке корабля и старательно стучал по клавишам компьютерного терминала. Слова, превращаясь в знаки, ползли по дисплею сухими колючими строчками…
Кто в это поверит? Как убедить чиновника из информационного отдела управления в том, что это серьезно? Скорее всего он решит, что я сам нанюхался того наркотика, о котором докладывал в своем отчете. Нелепее всего то, что он будет почти прав.
Даже сейчас я толком не знал, где проходила грань между реальностью и иллюзией в проклятом мире бесконечных Барнудов.
Торопливо скомкав раздел выводов, я перешел к рекомендациям. Здесь по крайней мере для меня все выглядело однозначно. Немедленный полный карантин планеты по разряду «супер», закрытый космос, уничтожение любого корабля, попытавшегося вопреки запрету покинуть планету. Ликвидация всех подразделений «Феникса» на всех земных колониях. Тотальная проверка крови всех его сотрудников на содержание меди, изоляция тех, у кого…
Строчка повисла на дисплее, не завершившись. Все это выглядело бессмысленно. Прежде всего потому, что практически невыполнимо. Гораздо честнее было бы признать, что мы бессильны перед лицом надвигавшегося на нас космического рока.
Горечь поражения давила меня, словно каменной плитой. Может быть, я слишком спешу с отлетом? Может быть, следовало остаться? Отправить Ланию на Землю, а самому остаться здесь?
Я понимал, что и такое решение бесперспективно. Без корабля, без поддержки, окруженный врагами со всех сторон, я не продержусь и одного дня.
Больше того, я совершенно точно знал: меня раздавят, словно назойливую козявку, если я попытаюсь свернуть с предназначенной колеи…
