Палец Ника почти уперся во впалую грудную клетку Коймана, отчего тот вжался в кресло с испорченным им самим подлокотником. Верхолаз, несмотря на свой немалый рост, казался каким-то жалким и беззащитным.
Да уж, Моратти не зря столько лет занимал свое место – пост главного беза, самого сильного силовика мира. Его напору не смог противостоять даже Койман, которого за неуклонную волю и хищнические наклонности частенько за глаза называли кайманом.
– И не говорите, – согласился Мортенс, входя в кабинет, – государства обнаглели. Они считают, что теперь могут указывать, как поступать Анклавам. Прежнего почтения и боязни потерять надежный источник современных технологий и высокотехнологического оборудования не стало. Ведь так, Пер-Андерс, эмир больше не заискивает перед вами, а скорее ставит условия?
Моратти кивнул столь резко, что с его головы на Коймана посыпалась перхоть. Поиздержался Ник, стало быть, в Цюрихе дела идут не так хорошо, как он пытался преподнести. Даже с обычной гигиеной у главы СБА проблемы. Мортенс знал, сколь щепетильно Моратти всегда относился к собственной внешности, и варианта, что у него просто не нашлось времени на гигиенические процедуры, не допускал.
– Вот видите, Пер-Андерс, у СБА в этом вопросе разногласий нет, – хищно улыбнувшись, констатировал Моратти. Он наконец отстал от верхолаза и повернулся к Мортенсу: – Рад, Мортимер, что ты поддерживаешь мое мнение.
– За одним исключением, – эдинбуржец поднял вверх указательный палец, привлекая внимание Моратти. – За одним небольшим исключением.
Как же они все ему надоели – и Моратти, и Койман, и Бойд, и этот долбаный «Науком», чтоб ему провалиться! Можно подумать, что камнем преткновения во всем мире вдруг стал Анклав Эдинбург – всем от него что-нибудь нужно. И сам Мортенс стоит костью в горле у всех желающих получить свой кусок Анклава. Прямо очередь выстроилась, чтоб урвать шмат пожирней.
Они все спят и видят, когда он, Мортенс, поднимет вверх лапки и на блюдечке принесет им Анклав. Дудки! Если уж суждено было оказаться той костью в горле, то он будет торчать там до конца, пока подавившийся титан не издохнет, задохнувшись или проткнув острым мослом близлежащее сердце.
Моратти изо всех сил старался показать, что не заметил сарказма в словах Мортенса, но, похоже, прекрасно понимал, о чем тот говорит. Однако эдинбуржец все же не удержался от объяснений:
– Вы помните, Ник, тот совет Анклавов? Два года назад. Вы, как обычно, там председательствовали.
– К чему ты клонишь, Мортимер? – Тон Моратти не сулил собеседнику ничего хорошего.
Да и черт с ним. В конце концов, Мортенс здесь на своей территории. И пока играет главную партию, несмотря на потрясание кулаками этого безумного шотландца, который пытается в чем-то убедить верхолазов. Он, бедняга, еще не знает, что кроме Коймана, да еще пары вменяемых богачей, водящих с последним тесную дружбу, здесь никому ничего не надо. Им наплевать на Анклав, на людей. Их беспокоит только, смогут ли они сегодня принять ванну и завтра посетить своего семейного пластика. Но это – во всяком случае, пока Мортенс не даст команду разобраться с наглецом – проблемы Шотландца, пускай поразвлекается.
– Вы помните то голосование? Помните, каким цветом на карте окрасился Эдинбург? А каким – Цюрих? Вы, Ник, и ваши верхолазы проголосовали за поддержку решения, предложенного государствами. Вы дали им повод считать, что отныне государства вправе навязывать Анклавам свое мнение, ставить перед нами условия.
Койман уже улыбался. Странно, что он забыл этот факт – в тот день старик, помнится, бесновался, поливая Моратти всеми известными ему эпитетами максимально нелестного содержания. Хотя Ник профессионал, он умеет и мозги запудрить, и надавить, когда нужно. Только в тот день он не запудрил и не надавил. Не смог или не захотел?
– Теперь то решение не имеет значения.
– А что имеет? Что?! – Мортенс почти кричал.
Какого черта Моратти вообще принесло в Эдинбург? Привез свои планы по управлению войском тритонов? Да он, похоже, головой повернулся на почве необходимости отомстить Мертвому. Он хочет взломать «Науком» – так шел бы и ломал. Вот он, этот «Науком», в соседнем небоскребе сидит, ждет, когда Мортенс скиснет и даст им добро. И ведь дождется – нет у Мортенса иного выхода. Или есть? Сначала, в любом случае, нужно дослушать, что расскажет всем Бойд – сеть сетью, а на улицах порядок тоже необходимо навести.
– Ваш мифический «синдиновый» капкан для тритонов? Вы их вообще видели – сборище тупоголовых ублюдков, опустившихся и отупевших донельзя. Этих идиотов вы собираетесь противопоставить вышколенному машинному отделу Пирамидома? Вы знаете, как их прозвали в народе? «Минусы». Очень точное определение – сеть у них отобрали, а взамен в реальном мире ничего не нашлось. Они словно инвалиды – теперь их стало достаточно, не редкость, как раньше, – кто без руки, кто без ноги. А эти – без мозгов. «Минусы»!
– Мортимер, тебе не кажется, что ты немного забываешься? – Глаза Ника округлились, лицо приняло решительное и вместе с тем какое-то окаменевшее выражение. Он сейчас напоминал быка, готового броситься на красную тряпку, заодно поддев на рога и тореро.
– Совершенно не кажется!
– А ты забыл, каким вообще образом оказался на этом посту? Как стал директором местного филиала СБА? Помнишь, тут был такой Макферсон? Или уже забыл, что его хватил сердечный приступ после того, как он решил подудеть в дудку Мертвого на выборах президента?
Это Мортенс помнил. Хорошо помнил. И даже знал, что Макферсон преставился не просто так – в подробности его не посвящали, однако с результатами медицинского обследования своего предшественника Мортенс ознакомился. Макферсон был признан медиками совершенно здоровым по части сердечно-сосудистой системы утром того дня, вечером которого скончался во сне в своей постели.
И на посту директора Мортенс оказался тоже не случайно – выборы были, но на самом деле, и это все прекрасно понимали, голосование было фикцией. Решение принимал Моратти единолично, поставив на высокий пост своего человека, много лет проработавшего в верхушке СБА Эдинбурга и вынесшего из «Солнечной иглы» немало информации, которая, как считал Макферсон, не дойдет до ушей президента СБА. Ему оказали доверие. Но какое это теперь имеет значение, как сказал сам Моратти?
– Кто старое помянет, как говорят русские, тому – глаз вон, – с угрюмым видом ответил Мортенс.
Боялся ли он Ника? Раньше – да. Еще вчера Мортенс опасался, что может разделить судьбу Макферсона, если пошлет Моратти куда подальше с его бредовыми предложениями. Но сегодня ему стало все равно. Страх исчез.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
