Несмотря на позднюю пору, никого, однако, не тянуло спать. Мильва грела воду в подвешенном над огнем котле и распрямляла над паром смявшиеся перья стрел. Кагыр ремонтировал полуоторвавшуюся застежку сапога. Геральт стругал палочку. Регис водил глазами от одного к другому.
– Ну хорошо, – сказал он наконец. – Похоже, никуда не денешься. Сдается, я давно должен был вам объяснить..
– Никто тебя не заставляет. – Геральт кинул в костер долго и упорно обрабатываемую палочку и поднял голову. – Мне, к примеру, не нужны твои объяснения. Я – старомодный тип, если протягиваю кому-то руку и принимаю как товарища, то для меня это значит гораздо больше, чем контракт, заключенный в присутствии нотариуса.
– Я тоже старомодный, – отозвался Кагыр, все еще занятый сапогом.
– Я воще других модов не знаю, – сухо бросила Мильва, сунув очередную стрелу во вздымающийся из котла пар.
– Не обращай внимания на треп Лютика, – добавил ведьмак. – Такой уж он есть. А откровенничать перед нами и признаваться в чем-то ты не обязан. Мы перед тобой тоже душу не изливали.
– Однако я думаю, – слегка улыбнулся вампир, – вы соблаговолите выслушать то, что я хочу сказать, отнюдь не будучи обязан? Я чувствую потребность быть откровенным с людьми, которым протягиваю руку и принимаю как товарищей.
На этот раз не ответил никто.
– Начать следует с того, – помолчав, сказал Регис, – что все опасения, которые могут быть связаны с моей вампирьей природой, безосновательны. Я ни на кого не набрасываюсь, не подбираюсь ночью, чтобы впиться зубами в шею спящего. И не только в шеи моих спутников, к которым у меня отношение не менее старомодное, нежели у других присутствующих здесь.., старомодников. Я не касаюсь крови вообще. Вообще и никогда. Отказался и отвык от нее, когда она стала для меня проблемой. Опасной проблемой, разрешить которую мне было нелегко. Проблема, – продолжал он, помолчав, – по сути дела, проявилась и стала опасной чуть ли не строго по учебнику "О вреде кровопийства". Уже в юные годы я любил.., хммм.., поразвлечься в хорошей компании и этим не отличался от большинства сверстников. Вы ведь знаете, как это бывает, сами были молодыми. Однако у вас, людей, действует система запретов и ограничений: родительская власть, опекуны, начальники и руководители, обычаи, наконец. У нас этого нет. Молодежь пользуется полной свободой. И создает собственные образцы поведения, разумеется, глупые, отличающиеся истинно младенческой дурью. Не хлебнешь? Ах, нет? Ну тогда что же ты за вампир? Ах, он не пьет? Ну так не приглашайте его больше, он портит нам всю потеху. Я не хотел портить потеху, а перспектива потерять одобрение друзей меня пугала. Ну.., и я играл, веселился. Гульба и баловство, пирушки и попойки, каждое полнолуние мы летали в деревни и пили из кого попало. Наисквернейшую, самого отвратного качества.., хммм.., влагу. Нам было без разницы, из кого.., лишь бы.., хмммм.., гемоглобин... Какая ж потеха без крови! С вампирками пошалить тоже как-то смелости не хватало, пока не глотнешь.
Регис замолчал, задумался. Все тоже молчали. Геральт почувствовал, что ему ужасно хочется упиться вдрызг.
– Игры делались все развязнее, – продолжал вампир. – Дальше – больше. Порой как пойдет-поедет, так по три-четыре ночи кряду я не возвращался в склеп. От самого малого когда-то количества.., влаги я начинал терять контроль над собой, однако это не мешало мне продолжать пиршество. Друзья – как друзья. Одни по-дружески унимали, так я на них обижался. Другие, наоборот, уговаривали, вытаскивали из склепа на гулянки, да что там, подсовывали.., хммм.., объекты. И веселились, поглядывая на меня.
Мильва, по-прежнему занятая подновлением смятых перьев, забурчала. Кагыр наконец кончил починять сапог и, казалось, спал.
– Потом, – продолжал Регис, – появились тревожные признаки. Шалости и общество отошли на второй план. Оказалось, что я вполне могу обойтись и без них. Меня начала устраивать просто.., кровь, даже та, которую пьешь...
– Чокаясь с зеркалом? – вставил Лютик.
– Хуже, – спокойно ответил Регис. – Я не отражаюсь в зеркалах.
Он какое-то время помолчал.
– Я сошелся с одной.., вампиркой. Все могло быть, да, пожалуй, и было всерьез. Я прекратил кутежи. Но ненадолго. Она ушла от меня. А я принялся пить, как говорится, в два горла. Отчаяние, обида, сами знаете – отличные самооправдания. Всем кажется, будто они понимают. Даже мне самому казалось, что я понимаю. А получилось, что я просто подгоняю теорию к практике. Вам надоело? Я кончаю. Наконец я стал выделывать такое, чего не делал ни один вампир. Начал летать по пьянке. Однажды к ночи парни послали меня в село за кровью. Я нацелился на девушку, идущую по воду, промахнулся и с разгона врезался в венцы колодца... Кметы меня чуть было не прикончили. К счастью, они не знали, как за это взяться... Продырявили меня кольями, отрубили голову, облили святой водой и закопали. Представляете, что я чувствовал, когда проснулся?
– Представляем, – сказала Мильва, рассматривая стрелу. Все удивленно взглянули на нее. Лучница кашлянула и отвернулась. Регис незаметно улыбнулся.
– Я уже заканчиваю, – сказал он. – В могиле у меня было достаточно времени, чтобы подумать.
– Достаточно? – спросил Геральт. – И сколько же?
– Любознательность профессионала? – взглянул на него Регис. – Около пятидесяти лет. Регенерировавшись, я решил взять себя в руки. Было нелегко, но я справился. С тех пор – ни капли. Не пью.
– Совсем? – Лютик принялся было икать, но любопытство пересилило. – Совсем? Никогда? Но ведь...
– Лютик, – слегка приподнял брови Геральт. – Возьми себя в руки. И подумай. Молча.
– Извините, – проворчал поэт.
– Не извиняйся, – сказал вампир. – А ты, Геральт, не делай ему замечаний. Его любопытство понятно. Во мне, вернее, во мне и в моем мифе воплощены все его человеческие страхи. Трудно требовать от человека, чтобы он освободился от страхов. Страхи выполняют в психике человека не менее важную роль, чем все остальные эмоциональные состояния. Психика, лишенная страха, была бы психикой ущербной. Увечной.
– Представь себе, – сказал Лютик, приходя в себя. – Ты не вызываешь у меня страха. Выходит, я калека?
На миг Геральт подумал, что сейчас Регис покажет наконец зубы и вылечит Лютика от предполагаемого увечья, но ошибся. Вампир не был любителем театральных жестов.
– Я говорил о страхах, укоренившихся в сознании и подсознании, – спокойно пояснил он. – Пожалуйста, не обижайся на сравнение, но ворона не пугается развешенных на палке шапок и тряпок после того, как переборет страх и сядет. Но стоит ветру пошевелить лохмотьями, и птица тут же улетит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
