Кстати, именно тогда будущий император сказал свою знаменитую фразу. Адресовалась она Ожеро.
— Генерал, вы ростом выше меня ровно на одну голову. Но если вы будете мне грубить, то я немедленно устраню это отличие.
Кроме того, он всерьез взялся за снабжение, расстреливая без пощады воров-интендантов. Однако положение армии это улучшило мало — основные казнокрады сидели в Париже. Тогда Наполеон сказал:
— Солдаты, вы не одеты, вы плохо накормлены. Я хочу повести вас в самые плодородные страны на свете…
Теперь армия готова была идти за ним хоть к черту в зубы. Осталось всего лишь прийти и победить.
И тогда звезда Наполеона ярко засияла на небосклоне. Отчаянно рискуя, он провел солдат по берегу моря, где в любой момент могли появиться английские корабли — в этом случае армии пришел бы конец. Молодой генерал обрушился на итальянцев с той стороны, откуда его не ждали. 12 апреля 1796 года произошло первое сражение — победа! Он тут же бросил армию снова в бой — еще раз победа!
«Здесь впервые проявилось в действии золотое правило наполеоновской тактики — собирать свои силы в кулак и бить противника по частям, не давая ему собраться с силами. Главное тут — не заморачиваться на всякие сложные комбинации. Лупить всех, кто попадется на пути. Наполеон, а не Ленин сказал фразу: "главное — ввязаться в драку, а там видно будет".
Итальянская эпопея получила название "шесть побед в шесть дней" и является с тех пор одной из самых ярких страниц не только в биографии Наполеона — но и вообще в истории военного искусства. Ее изучают будущие офицеры всех стран. Как единодушно говорят историки, даже если бы Бонапарт больше ничего не совершил, он и этими битвами уже обеспечил бы себе почетное место в истории».[22]
Кроме полководческого гения, новый командующий демонстрировал и личную храбрость — но только тогда, когда это было необходимо. Армию того времени генералом, идущим в атаку впереди своих солдат, было не удивить. Бонапарт считал это глупостью: смерть командующего ставит под удар всю кампанию. Но когда войско три раза штурмовало Аркольский мост, и все три раза неудачно, Наполеон сам возглавил атаку. Судьба по-прежнему улыбалась ему. Почти все, кто шел рядом с ним, были убиты, а неистовый корсиканец не получил ни одной царапины.
Бонапарт блестяще выиграл итальянскую войну и прославился на весь мир как полководец. Его возвращение в Париж было триумфальным. (Кроме прочего, он получил самую дорогую для себя награду — Национальный Институт избрал его в число «бессмертных». Если пользоваться современными аналогиями, это что-то вроде звания академика.) Но он хотел большего. Молодой генерал все чаще задумывался: а с какой стати он должен работать на «этих адвокатов» из Директории?
Но прежде был Египет. Не правы те, кто считает, что молодой Бонапарт не знал поражений и все его неприятности начались с русского похода. Впервые это случилось в Египте, причем все было очень похоже на Россию. Он так же успешно завоевал страну, но…
Однако началось все с невероятной удачи. Суда, переправлявшие в Египет французские войска, были собраны с бору по сосенке, зато Англия, контролировавшая тогда эту территорию, имела лучший флот в мире. Узнав, куда на самом деле направляются французы, те рванули на всех парусах к египетскому побережью и… прибыли туда раньше Наполеона, который со своей «армадой» к тому времени дотуда попросту не дошел. Увидев, что противника нет, англичане ушли — и через два дня пришли французы. Если бы не эти два дня, им бы даже к берегу не дали подойти. Вот и не верь после этого в удачу!
Страну они захватили, но дальше все пошло плохо. Наладить взаимоотношения с местным населением французам так и не удалось. Начались восстания, их подавляли, они вспыхивали снова. 1 августа 1798 года англичане навязали-таки сражение на море и уничтожили французский флот — армия оказалась отрезанной от родины. Началась война с турками — правда, турок Наполеон разбил, но вот задуманный им сирийский поход провалился, пришлось возвращаться в Египет, где перспектив не было никаких. И тогда Наполеон совершил поступок, вообще-то для военного позорный: бросив голодную и раздетую армию на генерала Клебера, он вернулся во Францию.[23]
Но на родине дезертировавший генерал неожиданно встречает такой же триумфальный прием, как и после итальянского похэда. За время его отсутствия Директория окончательно развалила страну. Еолод, разруха, бандитизм… Срочно необходим был «спаситель Отечества». Именно эту фигуру и увидели в знаменитом молодом генерале. А поражение в Египте никого, в общем-то, и не волновало — тем более что другой кандидатуры на роль спасителя отечества попросту не было.
Общество давно уже созрело для переворота. Были люди, готовые его финансировать, готовые работать в новом правительстве, народ ждал «сильной руки». Нужно было, чтобы кто-то посмел. Это было как в октябре семнадцатого — власть валялась на земле, оставалось только ее подобрать. Наполеон посмел, и дальше все пошло как по маслу. Подготовка государственного переворота — от начала до конца — заняла около трех недель. Директория развалилась сама, а с парламентом, который отказался признать «узурпатора», Наполеон разобрался просто: привел гренадеров и приказал: «Вышвырните отсюда всю эту сволочь!»
Вечером остатки парламента послушно утвердили декрет, согласно которому власть передавалась трем консулам. Первым консулом стал Наполеон, остальные два были фигурами чисто декоративными.
Так Наполеон Бонапарт стал главой Франции. Все остальное — как он наводил в стране порядок, как стал из консула императором, как завоевывал Европу — было уже делом техники[24]. Правда, кончил он плохо. «Построив» всю Европу, он совершил ту же самую ошибку, какую полтора века спустя совершил Гитлер, — и тогда счастливая звезда Бонапарта стала злой звездой. Но когда говорят о «бонапартизме» — имеют в виду, естественно, не конец, а начало…
Глава 14. «КРАСНЫЙ БОНАПАРТ»
Ну вот, мы и добрались до главного героя. Михаилу Николаевичу Тухачевскому крупно не повезло: в середине 50-х годов он попал в центр политических разборок, и с тех пор, что бы о нем ни писали, это было так плотно завязано на политику, что человека за всем этим ворохом пропагандистских клише и не видно было (да никто им и не интересовался). Хрущевские времена воздвигли памятник репрессированному маршалу Тухачевскому, невинному герою-страдальцу тридцать седьмого года, гениальному стратегу и любимцу армии и народа. Разоблачения времен перестройки камень за камнем выбивали фундамент из-под ног монумента, пока не пришел Суворов (не фельдмаршал, а автор «Ледокола») и не заклеймил. И на месте многопудья хрущевской бронзы оказался амбициозный недоучка, бездарный карьерист, идеи которого едва не угробили Красную Армию, позер и палач, у которого руки по локоть в крови крестьян и кронштадтских матросиков. Узнаваем незабвенный стиль нашей истории — мазать все одной краской: розовой ли, черной — главное, чтобы в одном цвете. И все правильно, так и должно быть: когда история становится дворовой девкой в передней у политиков, иначе и не бывает.
Между тем Тухачевский — это была-таки личность. И еще какая! По масштабу и яркости он вполне вписывался в созвездие персонажей того времени. В основах своих он с детства до самой смерти так и остался неизменен. Извилистый, как ствол ружья, маневренный, как асфальтовый каток, и деликатный, как мина на душманской тропе: задел растяжку — получи! Вот что позер — это верно, но при этом умный, страстный, упорный. И карьерой своей был сильно озабочен, да… но для военного это только плюс — плох тот солдат, который не хочет стать генералом.
А может быть, кстати, и не был озабочен карьерой, а она шла сама, как следствие преданности делу. Но когда говорят о том, что Тухачевский приспосабливался, что он мог вести хоть какую-то политическую игру — это просто смешно. Ну не такой был человек!
А еще это персонаж безусловно трагический. Жизнь, даже в самые жестокие времена, богата на драмы, но небогата трагедиями, ибо для трагедии требуется величие души — или хотя бы ее величина…
Нынешние времена — мелкие, и мелкие люди задают в них тон. И они, эти люди, все желают мерить по себе. Отсюда, кстати, и безумное увлечение мелкой политикой, которой прямо-таки больна наша история. Любое событие в ней рассматривается сквозь призму партийно-парламентских разборок, жизни под микроскопом в ложке воды — кто с кем против кого группируется, и прочее… и подается это так, как будто важнее ничего прямо-таки в жизни не бывает. А те времена были эпическими, и личности там были крупные, яркие, и у большинства из них на первом месте было дело. Доказательство? Да хотя бы то, что они удержались. Каких еще надо доказательств? Это первое.
