— Хо! — весело сказал один из тех, что сели с ним рядом, и, дружелюбно похлопав его по щекам, положил во внутренний карман его пиджака паспорт, а потом шутливо позвал: — Пс-пс-пс-пс-пс.
Но пьяный не отозвался.
«Нива» выехала на Малый проспект и через несколько минут затормозила невдалеке от корабля, на котором уже празднично светились разноцветные огни иллюминации. Пассажиры весело, громко переговариваясь по-испански, стали высаживаться из машины, а сойдя, заботливо спустили на землю и своего товарища. Только теперь стало заметно, что вся компания находится в легком подпитии.
Один из них, сунув несколько бумажек водителю, помахал ему рукой и послал воздушный поцелуй. Машина сразу отъехала, а недавние пассажиры, заботливо обняв своего товарища, по-прежнему смеясь, подошли к пограничному посту у трапа.
— Спасибо! До свидания! — выкрикнули они хором русские слова русским дежурным.
Тот, что расплачивался с водителем, собрал у всей компании паспорта. Для этого ему пришлось залезть в карман пиджака к приятелю, которого друзья обнимали с обеих сторон и чья голова лишь пьяно болталась.
— О-о-о! — объяснил он пограничникам, вручая все паспорта вместе. — Водка! Русска водка! О-о-о!
Пограничники тем не менее проявили бдительность и сверили каждую из фотографий с пьяным оригиналом. А еще через минуту два веселых пассажира уже потащили своего соотечественника и собутыльника по пружинящему трапу на борт, а третий, приплясывая, подталкивал их в спины.
К кораблю с разных сторон подъезжали таксисты и частники и высаживали точно такие же развеселые компании, которые сразу направлялись к трапу. До отправления судна оставалось полчаса.
В полночь недавний водитель серой «Нивы» включил ноутбук, подсоединенный к его сотовому, и прочитал на экране очередное электронное послание:
«Дорогой друг! Февральские друзья выражают Вам признательность за точно пройденный путь и сообщают о том, что все взятые ими на себя обязательства выполнены по стандартной схеме.
Примите также и мои поздравления!
Ваш Координатор».
ПОСЛЕДНЕЕ ПРОСТИ
На Васильевском острове в Петербурге есть старинное кладбище. Его называют Смоленским. Там среди крестов, памятников и дорогих надгробий находится могила знаменитого инженера Людвига Нобеля, осветившего в начале XX века всю Россию дешевым керосиновым светом. Это его дети после смерти отца первыми придумали давать премию Нобеля лучшим изобретателям России. А уж спустя несколько лет, воодушевленный таким примером, самый богатый человек мира, динамитный король Альфред Нобель завещал свое состояние тем, кто своими изобретениями способствовал упрочению мира среди людей. Но его прах покоится в другой земле.
Здесь же, на Смоленском кладбище, захоронена и святая юродивая Ксения Петербургская, покровительница города, к стенам часовни которой и сегодня прикладываются те, кто надеется получить от нее благость.
Почти посередине между этими двумя знаменитыми могилами, над недавним братским захоронением поставлена стела из розоватого мрамора со странным рисунком: сквозь едва прочерченный, словно выступающий из небытия силуэт человека просматривается другой — в котором при желании можно узнать кого-либо из святых апостолов.
В нижней части стелы выбито несколько имен, ничего не говорящих тем, кто проходит мимо. Это — имена молодых людей, чьи тела, лишенные кожи, так и не удалось индентифицировать. Лишь одно имя может обратить на себя внимания «Антон Шолохов». После многих согласований с комиссаром Симоном Пернье Дмитрию Самарину удалось транспортировать в Россию тело мужчины, которое наводило ужас на сотрудников парижского морга. Генетическая экспертиза подтвердила, что именно в этой оголенной замороженной плоти несколько лет назад обитала душа художника. И поэтому тело было разрешено похоронить в той же братской могиле. А стелу со странным рисунком сделал друг его детства Кирилл Агеев.
Ева Захарьянц, получив после долгих печальных хлопот то, что осталось от ее сына, увезла эти останки на родину, где и осталась сама навсегда.
И Нина, спасенная Брамсом от грабителей и насильников, не зря везла, рискуя жизнью и честью, прядку волос исчезнувшего жениха. Генетическая экспертиза помогла идентифицировать его обезображенное и обезличенное тело. К великому горю родителей и невесты. Но самая страшная правда все же лучше, чем годы безнадежной неизвестности.
А останки Василия Афиногенова удалось получить одной пожилой даме, чье имя в городе известно многим. По слухам, она подхоронила их в могилу своего мужа.
Пока никому так и не удалось выяснить, в чьей частной коллекции спрятана главная часть несостоявшегося «иконостаса» — распятие, которое Шолохов нанес на собственную грудь. Но время от времени фотографию этого творения можно увидеть в журналах, посвященных современному боди-арту.
В последний месяц перед сдачей рукописи Агния работала днем и ночью. Некоторые страницы будущей книги она, словно Лев Толстой, переделывала по многу раз. С той лишь разницей, что Толстому будущие тома переписывала многодетная супруга Софья Андреевна, Агния же занималась этим сама. Слово рукопись теперь имеет, скорее, условный смысл. Агния держала в руках четыреста страниц текста, набранных на компьютере и распечатанных на лазерном принтере.
И наконец назначенный день настал. Она сошла с поезда и решила выполнить тот самый план, который так неудачно сорвался в день, когда она приехала подписывать договор. Для этого ей снова надо было обменять бумажку в сто долларов. Стрелка на Каланчевке рядом с выходом из вокзала по-прежнему указывала вниз, на подземный переход. И курс был опять намного выгодней, чем в Петербурге.
Агния спустилась по ступеням и пошла направо в тупичок к обменнику. Как и в прошлый раз, у окошечка не было клиентов, но только она стала доставать свою купюру, как оно захлопнулось, и появилась табличка «технический перерыв».
— Какая обида! — Тот же самый интеллигентного вида мужчина, который обманул в прошлый раз, уже стоял за ее спиной. — Мне так срочно надо купить сто долларов! Ну что делать?! Что делать?! — спросил он у Агнии, и в голосе его прозвучало искреннее отчаяние. — Поможете мне? У вас ведь как раз сто долларов! И на проценте мы вместе выиграем.
Агния отошла от двери обменника и обнаружила, что важного вида напарник уже встал наизготовку.
— Они у вас настоящие? — спрашивал интеллигент, смущаясь. — А то, знаете, я недавно нарвался и мне так от жены попало!
— Даже не знаю, — проговорила Агния, разыгрывая растерянность.— Мне говорили, что можно менять только в кассе. Вон тот человек говорил. — И она указала на его важного напарника.
— Но вы же видите деньги. Тут как раз на сто долларов. Следите внимательно, я их буду пересчитывать.
— Нет, вы знаете, я передумала, — весело объявила Агния. — И вообще вы у меня оба уже описаны.
— Чего? — произнес человек с интонацией оскорбленного уголовника. Вся интеллигентность спала с него мгновенно.
— Я вас описала в своей книге. Скоро прочитаете. — И Агния гордо пошла вверх по лестнице.
В пространстве между двумя вокзалами среди торговых — киосков тоже были обменные кассы. И там вроде бы не обманывают. Да, Москва, дорогая моя столица — ну никаких перемен…
Зато в издательстве за несколько месяцев кое-какие перемены произошли. Например, стало меньше охранников и заработал наконец лифт. А в лифте носом к носу она столкнулась с самим директором. Его сопровождал широкоплечий верзила в строгом костюме, белой сорочке и при галстуке.
«Все-таки телохранитель остался — значит, нужен», — подумала Агния.
Сам же директор выглядел как молодой хиппи — в потертых джинсах, с косицей, стянутой на затылке резинкой.
Она поздоровалась на всякий случай, и директор блеснул памятью:
— Рукопись привезли? О художнике Шолохове?
— Да, она здесь, — показала Агния на сумку.
— Ну и как, удалось пофилософствовать? Вы вроде бы этого хотели? Нашли ответы на все свои вопросы к Богу?
— Не знаю, — сказала Агния. — Боюсь, что нет. Вопросов стало еще больше.
* * *
«Дорогой друг!
Ваши февральские друзья уточняют: туристическое судно «Корона Карибов» должно прибыть в Санкт-Петербург 22 июня, и надеются, что к этому дню Вы приготовите груз к отправке. Они еще раз напоминают: груз им необходим в ЖИВОМ ВИДЕ. Детали его передачи будут согласованы с Вами за день до прибытия судна».
Брамс никогда ничего не записывал, у него была прекрасная память. До назначенного дня оставался еще целый месяц.
