— Вы — прекрасная актриса! — глумливо воскликнул банкир. — Меня предупреждали, но я и представить не мог такого! Стоит только на вас взглянуть — и любой грех хочется отпустить без исповеди! Вы думаете, так и будете безнаказанно всю жизнь прятать свою натуру под личиной благопристойной дамы, которая выше любых подозрений? А, как же, я забыл! Выйти замуж за доктора — какой великолепный ход! Это сразу придало вам веса! Вам, конечно, нравится строить из себя важную даму…
На лице Гийома Герена читалась такая ненависть, что Мари почувствовала себя в опасности. Она узнавала в поведении этого молодого мужчины жестокость Макария, его манеру оскорблять, его немотивированную злобу, удовольствие от того, что кому-то больно… Она выпрямилась и посмотрела на дверь. Уйти, чтобы не выслушивать эти бредни, или защищаться? Нет, она останется и не позволит себя оскорблять ни секунды больше!
— Мсье, с какой стати вы обращатесь со мной столь неучтиво? Я пришла поговорить с банкиром, а не с потомком Макария, достойным своего отца. Прошу вас, возьмите себя в руки и говорите со мной вежливо! Я не понимаю, какую цель вы преследуете. Ваш отец относился ко мне плохо. Долгие годы он считал меня незаконнорожденной. Но это дело прошлое. Уверяю вас, я никогда не делала ничего, чтобы ему навредить. Ваше поведение утвердило меня в мысли, что он как следует постарался очернить меня…
Ее ответ, спокойный и полный достоинства, заставил молодого банкира растеряться. Он помолчал. Мари он напомнил хищника, готового прыгнуть на свою жертву, ищущего самый верный способ атаковать ее и сразить!
— Мадам, повторяю, вы абсолютно зря стараетесь меня одурачить! Я с презрением отношусь к вам, и не я один… Вы сеете несчастья, сохраняя при этом вид эдакой святоши!
Рассерженная Мари встала. Этот человек попросту не воспринимал сказанное ею. Ей удалось сохранить самообладание, она попыталась с помощью ясных и логичных аргументов опровергнуть обвинения Гийома, но тот не желал ничего слышать. Складывалось впечатление, что он унаследовал от отца все его худшие качества и, судя по всему, его глубокую ненависть к ней, Мари. Этот молодой человек заслуживал хорошей трепки, которая, возможно, вернула бы ему способность мыслить здраво. Ей вдруг захотелось схватить его за шкирку и как следует встряхнуть, словно шаловливого ученика, который сделал что-то дурное. Однако ей было любопытно услышать продолжение, и она все еще с трудом верила в услышанное. Это помогло Мари сдержать свой порыв. Раз уж она здесь, нужно покончить с этим ужасным недоразумением!
— Как вы можете говорить такие глупости?! — возмутилась она. — Вы ведь совсем меня не знаете! И позволю себе заметить, что как раз ваш отец обладал даром сеять вокруг себя несчастья, а не я! Вы ведь выросли в «Бори», не так ли? Так вот, это — дом моего отца, и я много лет жила в нем со своими детьми, пока Макарий нас оттуда не выгнал! Просто взял и вышвырнул нас за порог!
Гийом разразился циничным смехом. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы он смог выговорить со злобной радостью в голосе:
— Я бы поступил так же, поскольку по закону дом принадлежал моему отцу! И вы потом бесились от злости, признайте! И долгие годы варились в этой злобе, чтобы потом самым мерзким образом ему отомстить! И не стройте из себя божьего ангела! Я знаю, мадам, что это вы виноваты в смерти моего отца! Его расстреляли, когда освобождали Тюль, прямо на улице, по доносу, как коллаборациониста! Точнее, по вашему доносу! Он умер из-за вас, и я никогда это не забуду! Ваш сын может хоть всю жизнь ждать ссуды, он ее не получит! Пусть переезжает в другой регион, обращается в другой банк… мне нет до него никакого дела! Пока я жив, он не получит ни су! И вот ирония судьбы: ваш дорогой супруг, доктор Меснье, — он-то точно работал на немцев! Мне все про него рассказали… А вы, вы лишили меня отца! Как мы с матерью вас проклинали, знали бы вы…
Эти сочившиеся ненавистью слова напомнили Мари о недавних событиях…
— От кого вы услышали всю эту ложь, мсье? — спросила она, пытаясь сохранять спокойствие. — От кого? Покажите мне хотя бы одну живую душу, которая может подтвердить ваши обвинения! Я не боюсь этих клеветнических нападок! Нас с мужем уже обвиняли во многих грехах, но вы перешли все границы!
Гийом с ухмылкой передернул плечами. Мари, раздражение которой росло, продолжала:
— Насколько я поняла, вы обвиняете меня в том, что я донесла на вашего отца. Поскольку мы не имели чести знать друг друга, должна вам объяснить, что на мой счет вы заблуждаетесь. Видите ли, я выросла в приюте в Обазине, где сестры учат своих воспитанниц милосердию и терпимости. Воспитанная на принципах любви и уважении к ближнему, я живу, как подобает христианке. Как могла я желать чьей-то смерти и тем более способствовать убийству, пусть даже такого человека, как ваш отец? Мне бы и в голову не пришло такое, не говоря уже о том, чтобы так поступить! Могу только еще раз повторить: все, что вы сказали, — неправда! Но вы вольны верить во что хотите. Моя совесть чиста, и мне не в чем оправдываться.
Мари снова опустилась на стул. Ей нужно было подумать. Было бы проще рассказать правду… Однако внутренний голос советовал ей оставить при себе свои секреты, к которым имел отношение Макарий, особенно учитывая то, что факты были слишком интимного свойства, чтобы упоминать о них в подобной беседе, тем более перед человеком, который ее слепо ненавидел.
Погрузившись в свои мысли, Мари на минуту забыла о присутствии Гийома. Склонив голову и глядя перед собой, она, не отдавая себе в этом отчета, щелкала застежкой своей сумочки.
«Если Гийом принял эту версию прошлого, то неудивительно, что он меня ненавидит! — говорила она себе. — Он, разумеется, обожал отца, возвел его на пьедестал… Но как могло случиться, что он не знал, чем занимался Макарий во время войны? Послушать этого юношу, так его отец был героем Сопротивления, достойным получить награду из рук генерала Кенига этим летом в Бриве… Если бы, конечно, он был еще жив…»
Мари так глубоко задумалась, что вздрогнула, когда ее собеседник крикнул:
— Я достаточно насмотрелся на вас, мадам! Выйдите вон! Я мечтал увидеться с вами, мечтал заставить вас заплатить за смерть отца и за весь тот стыд, который я испытал в юности, ловя на себе косые взгляды! Еще бы, ведь я был для всех сыном коллабо! Вам не понять моих страданий, когда я видел, что тем временем настоящие мерзавцы живут припеваючи, в свое удовольствие… в Обазине, например! Но что сделано, то сделано, и ничего теперь не исправишь… И вставлять палки в колеса вашему дорогому сыночку кажется мне слишком незначительной местью. Вам не на что жаловаться, вы еще легко отделались!
Расстроенная Мари подняла голову. Она какое-то время смотрела на Гийома своими золотисто-карими глазами, прежде чем сказать:
— Господи, как же вы, должно быть, несчастны! Мне очень жаль, что вам пришлось столько перенести, и именно поэтому я предпочитаю промолчать. Не хочу причинять вам новую боль. Прощайте, мсье Герен! Оставляю вас наедине с вашей никчемной ненавистью!
Мари надела перчатки, встала и твердым шагом направилась к двери. Ее финальная тирада попала прямо в десятку. И это притом, что она говорила без всякой задней мысли и ее сочувствие по отношению к молодому человеку было искренним.
Уязвленный в самое сердце, поколебленный в своих убеждениях, Гийом не знал, как вести себя дальше — посмеяться над этой невероятной женщиной, которой было не занимать элегантности и уверенности в себе, или же попытаться узнать больше… После секундного раздумья он вскочил и резко схватил свою собеседницу за руку. Он не отпустит ее так просто после этих слов! Она должна объяснить! Он воскликнул в ярости:
— Зачем вы сказали, что предпочитаете молчать? Что вы знаете такое, о чем я не знаю? Говорите же!
После недолгого колебания Мари высвободила свою руку и открыла сумочку.
— Я оставлю вам номер телефона моего супруга. Кто знает? Вы можете передумать…
