сердцах я столкнула его с балкона. Горшок рухнул на брусчатку, и только тогда я немного пришла в себя. Точно так же, как этот горшок, разбились все мои надежды, все мечты, разбилось мое сердце…
Эпилог
Уехав в Юнавир, который по приказу короля был закреплен за мной и моими возможными детьми пожизненно, я не пожелала на прощанье встретиться с Тристаном. Он рвался поговорить, но король не позволил меня беспокоить. Более того, в довесок к сундуку с серебром он снабдил меня каретой, четверкой резвых лошадей и пятью слугами, которых отобрал сам.
— Это чтобы тебя не прибили на второй же день, Лален, — сказал он мне.
Я только хмуро кивнула в ответ, потому что говорить мне не хотелось не только с Тристаном, но и с королем тоже.
Около года я жила безвыездно в своем каменном доме, на краю лавандового поля, окруженная почтительными и верными слугами. Я решила не полагаться больше на королевские милости и потратила полученное серебро, вложив деньги в торговлю лавандой. Работа занимала все время и отвлекала от воспоминаний об Анжере.
Но забыть было невозможно хотя бы потому, что раза два в месяц, а то и чаще, в Юнавир наведывались посланцы герцога ди Амато, и сам он приезжал тоже. Вернее — прилетал, и бродил по округе, поджидая меня, желая и не смея заговорить.
Я гнала и его, и его посланников, и больше не приняла ни одного подарка.
— Не хочу иметь ничего общего с драконами, — повторяла я раз за разом слугам герцога, и они уходили ни с чем.
В один из летних дней, когда я раскладывала на сушилке пучки лаванды, небо вдруг потемнело, и над домом стрелой промчался золотистый дракон. Он приземлился на поле, смяв кусты лаванды хвостом, и я вышла ему навстречу, чтобы высказать все, что думаю о тех, кто от нечего делать пугает людей и портит мои цветочные грядки. Я ждала, что он превратится в человека, но дракон не спешил менять облик.
«Летим со мной», — раздался в моем сознании драконий голос.
Вот тут я испугалась — не слишком ли была самонадеянна, раз за разом отказывая дракону.
Куда только делись обиды, злость и уверенность в собственной правоте! Я замотала головой и попятилась, готовясь обратиться в бегство, но в голове снова раздался нечеловеческий голос:
«Не бойся. Хочу кое-что тебе показать».
Он изогнулся, подставляя спину, и подвернул хвост, чтобы я могла забраться по нему, как по лестнице. Поколебавшись, я решила подчиниться, и забралась на драконью спину, вцепившись в роговые пластины, растущие вдоль хребта.
Дракон развернул крылья и осторожно взлетел. Я понимала, что Тристан старается лететь не слишком быстро, иначе меня попросту бы слизнуло ветром, но дух все равно захватило, и голова закружилась от высоты. Прижавшись к упругому телу, покрытому чешуей, как броней, я слышала голос: «Не бойся… не бойся».
Когда дракон начал снижаться, я немного приободрилась, потому что мечтала об окончании полета так страстно, как никогда не мечтала получить лавандовые поля.
Я увидела заросли амаранта — он цвел пышно, выпустив алые языки.
Тристан приземлился, и я соскользнула с его спины по гладкому боку, и успела только мысленно застонать, представив, что мне еще надо будет лететь обратно. По золотистой чешуе от шеи до кончика хвоста прошла волной дрожь, и вот уже передо мной не дракон, а человек — Тристан. Голый, красивый, совершенно такой, каким он был в моих воспоминаниях.
— И зачем мы здесь? — спросил я равнодушно, стараясь не показать, что слишком взволнована его близостью.
— Пойдем со мной, — он взял меня за руку, нежно пожимая мои пальцы, — здесь недалеко.
Я позволила ему повести меня, мы прошли немного, раздвигая ветки с алыми цветами, и остановились возле мраморной белой плиты. Тристан смахнул с нее сухие листья и соцветия, и я прочитала выбитую надпись: «Бьянка Корсинари. Возлюбленная жена, любимая мать».
— Нет необходимости проводить панихиду на берегу, — сказал Тристан. — Ее похоронили в каменном гробу, чтобы ведьма не могла вернуться на землю после смерти. Я нашел ее уже давно, и принес сюда.
— Хорошее место, — сказала я. — Здесь везде амаранты. Уверена, здесь ей спокойно.
— Ей нравились амаранты, — Тристан поднес руку к губам, и на его ладони оказалась золотистая жемчужина.
Он закопал ее в изголовье плиты, и сказал:
— Так амаранты будут цвести сильнее.
Потом мы долго стояли у белого надгробия, и рука Тристана нашла мою руку, и пальцы наши переплелись.
— Все еще сердишься на меня? — спросил Тристан.
Я подумала и честно ответила:
— Сейчас — нет. Давно — нет. Сначала — да, злилась. Очень злилась. Но потом подумала, что и я не была честна с тобой до конца. Я считала, что имею право на свои секреты, если действую в твоих интересах. Я была неправа.
— Магали, я тоже… — начал он, но я решительно его остановила.
— Но ты — совсем другое дело, — сказала я строго. — Ты действовал не в моих интересах, а в своих. Использовал меня, обманывал. Я шла вслепую, а ты подталкивал меня к обрыву. Это было низко, жестоко… Ты врал мне. Врал, что хочешь улететь со мной на острова, — я, наконец-то, высказала самую тяжелую свою обиду — выплеснула ее, и сразу почувствовала облегчение. — А сам только и мечтал, как забраться на королевский трон.
— Только когда у меня была драконья жемчужина, — сказал Тристан глухо, не отпуская мою руку. — Когда был без нее — хотел улететь с тобой. Но теперь жемчужины нет… Ты не хотела иметь дела с драконами, может, человеком я буду тебе более приятен?
— Долго же ты на это решался, — съязвила я. — Целый год!
— От нее и в самом деле трудно отказаться, — признался он. — Но с ней холодно. Очень холодно — без тебя. Я мечтаю, что ты будешь рядом со мной, будешь печь свой вкусный хлеб, читать перед сном… читать нашим детям.
Мы еще помолчали, и я задумчиво теребила листья амаранта.
Конечно, я давно простила его. И то, что он решил ради меня отказаться от драконьей сущности — это было лучшим доказательством любви. Дракон — это сила, это очарование стихии, первозданной природы… Но с ними правда холодно — не телом, сердцем.
Я вспомнила сумасшедшую страсть, охватывавшую меня рядом с Тристаном-драконом. Сейчас он был рядом со мной голый, но я испытывала не страсть, а нежность. И ещё любовь.
Он посмотрел на меня искоса, виновато, и я усмехнулась, прижимаясь щекой к его
