Когда в 1928 году Новиков-Прибой вернулся к работе над давно задуманной «Цусимой», одним из первых, кому он отправил письмо с просьбой поделиться своими воспоминаниями о походе 2-й Тихоокеанской эскадры и печально знаменитом сражении, стал Максим Иванович Воеводин.
Максим Иванович отнёсся к просьбе друга-писателя очень серьёзно и довольно скоро отправил в Москву свою рукопись вместе с деревенскими гостинцами. Новиков-Прибой сразу же откликнулся открыткой:
«Дорогой Максим Иванович!
Большое Вам спасибо за гостинец. Очень жаль, что не могу к Вам попасть в село. Подсобрал бы я там литературный материал. Рано или поздно, а всё-таки приеду я к Вам. Если будете в Москве, обязательно заходите ко мне. Буду очень рад повидаться с Вами. Скоро у меня выйдет новый морской роман „Солёная купель“. Вышлю Вам немедленно. Спасибо за рукопись о Цусимском бое. Воспользуюсь ею обязательно.
Жму руку.
А. Новиков-Прибой. 24. XII — 1928».
И вот снежным морозным январём 1930 года Новиков-Прибой отправился в Собчаково. Он провёл здесь несколько недель, продолжая писать новые и редактируя уже написанные главы будущего романа. Долгие разговоры с Воеводиным более чем способствовали этому. Память у Максима Ивановича, по воспоминаниям его сына Константина, была очень хорошей. И бывший боцман броненосца «Орёл», возглавивший во время боя команду трюмно-пожарного дивизиона, подробно рассказывал, что происходило на верхней палубе и в трюмах корабля, как ложились неприятельские снаряды, как гибли люди и корабли.
Рассказал Воеводин и о том, как в начале 1908 года приехали к ним в село жандармы и допытывались, известно ли ему, кто такой матрос Затёртый и где его можно найти. Псевдоним «Затёртый» Воеводину был знаком, поскольку именно на эту фамилию он отправлял другу несколько писем в Финляндию. Причину же этого давнего происшествия объяснил ему теперь сам Алексей Силыч. После нелегального выхода в 1907 году очерка «Безумцы и бесплодные жертвы», подписанного А. Затёртым, книга была срочно конфискована и изъята из продажи. И поиски её неблагонадёжного автора начались с допросов всех тех, кто был назван в очерке. Но, как нам уже известно, действия жандармов не увенчались успехом: автора обнаружить не удалось.
О судьбе Максима Ивановича Воеводина стоит сказать отдельно. После освобождения из японского плена он был, как и большинство участников Цусимского сражения, награждён Георгиевским крестом, медалями, серебряной позолоченной чаркой и значительной суммой денег. По возвращении на родину он трудился в своём крестьянском хозяйстве, но в 1930-е годы был раскулачен. При этом у него забрали не только позолоченную чарку, но и все боевые награды. Зная, что его должны арестовать, он тайком покидает село, отправляется в Москву, где какое-то время работает извозчиком. Туда постепенно перебираются пятеро его сыновей. Максим Иванович был частым и желанным гостем в доме Новиковых.
Избежать ареста боцману Воеводину, однако, не удалось. Попытки Новикова-Прибоя заступиться за друга были безрезультатны. Воеводин умер в июле 1942 года в заключении. Алексей Силыч тяжело переживал утрату, как и вообще тяжело переживал то, что любой человек в те времена мог в одночасье оказаться «врагом народа». Из его окружения в их число попал не один десяток людей. Понимая всю абсурдность происходящего, Алексей Силыч всё равно истово верил Сталину и, как многие, полагал, что во всём виновато сталинское окружение, обманывающее вождя.
В марте 1930 года, несмотря на огромную загруженность, но очень беспокоясь о ситуации, сложившейся в его родном Матвеевском, Алексей Силыч обратился с письмом к «всесоюзному старосте» Калинину.
Прочитаем внимательно это любопытное свидетельство эпохи.
Автор, вернувшись к канцелярскому стилю, который когда-то был им вполне освоен, пытается быть объективным и беспристрастным. Но неудержимо прорываются эмоции. И, пожалуй, было бы странно, если бы Силыч, говоря о бесчинствах в родном селе и бедах односельчан, оставался спокойным и гладким, как море в штиль. Штормит его душу, штормит, и никакой канцелярщиной этого не скрыть.
«Председателю ВЦП К (Всероссийский центральный исполнительный комитет СССР, формально — высший орган государственной власти. — Л. А.) товарищу Михаилу Ивановичу Калинину
Члена общества Пролетарских писателей „Кузница“… — А. С. Новикова-Прибой
Заявление.
За последнее время в газетах появилось много статей о всяких перегибах на местах в проведении политики колхозов и раскулачивания. Прежде чем перейти к сути моей просьбы, разрешите и мне немного приподнять завесу того, что творится у меня на родине — в селе Матвеевском, только что перешедшем в Сасовский РИК (районный исполнительный комитет. — Л. А.) Рязанского округа. Я буду откровенен.
Насколько мне удалось выяснить из бесед с крестьянами, в сельсовет попали люди, совсем не подходящие для своей роли: пьяницы, взяточники, а женщины плюс ко всем качествам — самогонщицы. Они проводили раскулачивание под лозунгом: „Наша власть, а потому, что хотим, то и делаем“. И началось рвачество. Брали у крестьян при раскулачивании не только скотину и орудия производства, но и всё, что только можно взять: одежду, подушку, сапоги, детское бельё, табуретки, стенные календари, кухонную посуду, вёдра, корыта, кадушки, яблоки сушёные и т. д. Были случаи, когда брали иконы и, кстати сказать, тут же делили между бедняцкими активистами, а те их ставили у себя на божницах. При изъятии вещей не выдавали хозяину никаких квитанций, не оставляли после себя никаких письменных следов. А потому большая часть конфискованного добра расползлась по частным рукам, попадая председателю и членам сельсовета и уполномоченному РИКа. По ночам, собравшись у какой-нибудь активистки, эти, по словам крестьян, урядники от революции пьянствуют, закусывают жареной солянкой, а в заключение занимаются развратом. О всех таких проделках местной горе-власти знают крестьяне. Вот где сеется настоящая контрреволюция.
Кто же такие кулаки, на которых обрушилось такое бедствие? Один крестьянин-трудовик, Иван Моханов, никогда не занимавшийся торговлей, имеющий восемь малолетних детей, теперь раскулачен, стал лишенцем. („Лишенцами“ называли тех, кто был лишён избирательных прав за „неправильное“ социальное происхождение или за „излишки“, чаще всего заработанные непосильным трудом членами всей семьи. — Л. А.) Он провинился тем, что когда-то обидел на словах председателя Гришкова, — личные счёты. Раскулачили также одного 80-летнего старика, Дмитрия Попова, вспомнив, что лет 40 тому назад он был старшиною. Старик этот не имел никакой скотины, на себе возил из лесу дрова, побирушка, ходил по чужим дворам, выпрашивая картошки поесть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
