– У отца была сестра!
Полу почудился тихий ровный голос отца, рассказывающего семейную историю. Может, все она врет, эта беременная девчонка, про встречу с его отцом в старом доме?
– Знаю. Джун. Она похоронена на склоне горы рядом с домом. Там мы тоже были.
Иглы гнева проникли глубже, Пол часто, прерывисто задышал. Почему его злит, что она это знает? Какая ему разница? И все же он кривился, представляя, как она вслед за его отцом поднимается на какую-то гору, к месту, которого он в жизни не видел.
– Ну и что? – выпалил он. – Ну и что, что вы там были, что с того?!
Она хотела ответить, но передумала, повернулась и направилась к кухне. Длинный хвост при каждом шаге бился о спину. У нее были прямые, изящные плечи, и она шла медленно, с осторожной грацией танцовщицы.
– Подожди! – крикнул Пол, но, когда она оглянулась, он не знал, что сказать.
– Мне нужно было где-то остановиться, – тихо произнесла она. – Больше тебе обо мне знать нечего, Пол.
Он проводил ее взглядом. Она исчезла в кухне. Он слышал, как открылась и закрылась дверца холодильника. Пол отправился наверх и достал из нижнего ящика стола папку с фотографиями, которые хранил после того памятного разговора с отцом.
Сунув папку под мышку, он прихватил гитару и вышел на крыльцо, без рубашки, босой. Сел на качели и начал играть, поглядывая на девушку, бродившую по дому: из кухни в гостиную, оттуда в столовую. Она съела йогурт и долго стояла перед книжными полками матери, пока наконец не вытащила какой-то роман и не устроилась с книжкой на диване.
Музыка успокаивала Пола как ничто другое. Он попадал в иную реальность, где его руки двигались сами собой, зная, какой струны коснуться. Прозвучала последняя нота, и Пол замер с закрытыми глазами, позволив мелодии раствориться в воздухе.
Никогда больше. Ни этой музыки, ни этого момента, никогда, никогда не будет.
– Ух ты!
Он открыл глаза. Девушка стояла, прислонившись к дверному косяку. Она вышла на крыльцо со стаканом воды и села.
– Твой отец прав, – протянула она. – Потрясающе!
– Спасибо. – Он опустил голову, скрывая довольную улыбку, и взял аккорд. Музыка освобождала его, гнев исчез. – А ты как? Играешь?
– Нет. Хотя училась на пианино.
– У нас есть пианино, – Пол кивнул на дверь, – пойдем.
Она улыбнулась, но улыбка не затронула глаз.
– Я не в настроении. И потом, ты действительно очень-очень хорошо играешь. Как настоящий профессионал. Мне было бы стыдно при тебе барабанить «К Элизе» или что-нибудь в том же духе.
Он улыбнулся:
– «К Элизе». Знакомая штука. Можем сыграть дуэтом.
– Дуэтом, – кивая, повторила она и слегка нахмурилась. Затем подняла глаза и спросила: – А ты единственный ребенок?
Он удивился:
– И да и нет. То есть у меня была сестра-близнец. Она умерла.
– Ты о ней когда-нибудь думаешь?
– Конечно. – Он смутился и отвел взгляд. – Вернее, не то чтобы о ней, я ее не знал. О том, какой она могла быть.
Он вспыхнул – надо же, разоткровенничался с девчонкой, которая свалилась к ним как снег на голову и к тому же бесила его.
– Вот так вот, – сказал он. – Теперь твоя очередь. Расскажи о себе. Что-нибудь, чего не знает мой отец.
Розмари испытующе посмотрела на него.
– Я не люблю бананы, – выдала она в конце концов. Он засмеялся, а следом за ним и она. – Нет, правда, не люблю. Что еще? В пять лет я упала с велосипеда и сломала руку.
– Я тоже, – ответил Пол. – Тоже сломал руку, в шесть лет. Упал с дерева. – Он вспомнил, как его подняли с земли и как сияло небо, пока отец нес его к машине, – небо, полное солнца и листвы. – Слушай-ка! Хочу тебе кое-что показать.
Он отложил гитару и взял тонкую стопку черно-белых фотографий.
– Это то самое место? – спросил он, протягивая ей одну из них. – Где ты встретилась с моим отцом?
Она взяла снимок, рассмотрела, кивнула:
– Да. Только там теперь все по-другому. Здесь симпатичный домик – видишь, цветочки на окнах, занавесочки. А сейчас там никто не живет, окна разбиты, ветер гуляет. Когда я была маленькая, мы забирались туда с двоюродными братьями и сестрами. Нас отпускали играть на холмах, и мы договорились, что это будет понарошку наш домик. Братья нас пугали – вроде там водятся привидения, а мне он всегда нравился. Даже не знаю почему. Бывало, я забиралась туда и мечтала, кем стану, когда вырасту.
Пол забрал фотографию и, как много раз прежде, стал разглядывать людей перед домом, словно надеясь узнать от них все о своем отце.
– О таком ты не мечтала, – сказал он через некоторое время, поднимая глаза.
– Нет, – тихо отозвалась она, – никогда.
Пару минут оба молчали. Солнце косо пробивалось сквозь кроны деревьев и бросало тени на крашеный пол крыльца.
– Твоя очередь, – сказала она.
– Моя очередь?
– Расскажи что-нибудь, чего не знает твой отец.
– Я поступаю в Джуллиард, – выпалил Пол. Слова прозвучали ярко, как музыка. Он еще никому об этом не говорил, только матери. – Я был первым в списке, а на прошлой неделе меня приняли. Пока отец пропадал.
– Здорово. – Она улыбнулась, немного грустно. – Хотя если честно, я рассчитывала услышать, например, что ты любишь из овощей. Но колледж – это здорово, Пол.
– Ты тоже хотела поступать, – догадался он, лишь сейчас сообразив, как много она потеряла из-за беременности.
– Я и поступлю. Обязательно.
– Мне, наверное, придется самому за себя платить, – сказал Пол в попытке сравнять шансы: под ее решимостью явно прятался страх. – Отец-то против. Хочет, чтобы я выбрал что-нибудь понадежнее. Затея с музыкой ему категорически не нравится.
– С чего ты взял? – резко бросила она. – Думаешь, все про него знаешь? Ошибаешься.
Пол не нашелся с ответом.
От улицы их отделяла шпалера, густо увитая белым и фиолетовым клематисом, поэтому, когда к дому одна за другой подъехали две машины, отца и матери, – странное дело, среди дня! – Пол увидел лишь ослепительные хромовые проблески. Ребята переглянулись. Хлопнула дверца, затем другая, за крыльцом раздались шаги и негромкие, напряженные голоса родителей. Розмари открыла рот, словно собираясь их окликнуть, но Пол приложил палец к губам и помотал головой.
– Подумать только – именно сегодня, – говорила мать, остановившись на дорожке. – На этой неделе! Если б ты только знал, Дэвид, сколько боли ты нам причинил.
– Прости. Ты права. Надо было позвонить. Я собирался.
– По-твоему, этого достаточно? А может, мне тоже испариться? Вот так просто, как это сделал ты, – уехать и вернуться бог знает с кем, безо всяких объяснений. Как бы тебе это понравилось?
