Сулейман. Я разговаривал с владельцами ночных клубов, которые хорошо разбираются в музыке, чтобы мир мог узнать о таланте Махинур. Клуб «Солнечный свет» – лучший из многих. Время от времени я не мог удержаться от того, чтобы не прогуляться мимо магазинчика бузы наших оборотистых родственничков. Не поймите меня неправильно: вовсе не для того, чтобы побаловать свое раненое сердце или чего-то в этом роде; просто ради смеха, конечно.
Ферхат. Пойманные богачи не оплачивали счета, потому что им либо было на все наплевать, либо их счета иногда пропадали на почте. Таким образом, долги богачей росли ежеминутно. Самым быстрым способом преподать подобным людям урок было просто отрезать им провода, даже не постучавшись в дверь. В те времена, когда электричество поставляло государство и посылало своих инспекторов для сбора платежей и предупреждения должников о предстоящем отключении, богатые просто говорили: «Ох, дорогой мой, похоже, я забыл заплатить!» – и отмахивались от угроз. В редких случаях, когда честный инспектор отключал электричество, эти ублюдки бежали в Главное управление по электроснабжению на Таксиме и, вместо того чтобы заплатить, звонили какому-нибудь знакомому политику. В результате бедного инспектора выкидывали с работы. Но когда электроснабжением стала заниматься банда безжалостных капиталистов, все эти богатые сволочи начали бояться нас. Мои начальники были родом из Центральной Анатолии – из Кайсери – и никогда не придавали значения крокодиловым слезам избалованных стамбульских богатеев. Если я хотел показать богачам их настоящее место, я отключал им электричество вечером в пятницу, как раз перед выходными. Проведя два дня в темноте, они очень быстро приучались уважать закон и оплачивать свои счета. В прошлом году Курбан-байрам был близко к Новому году, так что в преддверии длинных, десятидневных, выходных я решил преподать урок очередным богатым должникам.
После четырех часов я спустился в подвал дорогого многоквартирного дома в Гюмюшсую. Ржавые счетчики всех двенадцати квартир скрипели, как старые стиральные машины, в самом темном и дальнем углу узкого, пыльного коридора. Я спросил привратника:
– В одиннадцатой кто-нибудь дома?
– Хозяйка, – сказал привратник. – Эй, братец, что ты делаешь, не отключай их!
Я не слушал его. У меня заняло меньше двух минут достать из своей сумки для инструментов отвертку, пару кусачек и пару специальных гаечных ключей. Счетчик квартиры номер одиннадцать перестал трещать.
– Поднимись наверх примерно через десять минут, – велел я привратнику. – Скажи, что я поблизости и что ты знаешь, где меня найти. Я буду в кофейне внизу спуска.
Пятнадцать минут спустя привратник пришел в кофейню и поведал, что ханым-эфенди очень расстроена и ждет меня. «Скажи ей, что я занят, но постараюсь зайти попозже», – ответил я. Однако задумался. Зимой темнота наступает очень рано.
– Господин, ханым-эфенди очень обеспокоена. Она ждет гостей вечером, – продолжал привратник.
Естественно, люди всегда беспокоятся, когда им отключают электричество. Жены звонят мужьям; кто-то становится агрессивным, кто-то использует мягкий подход. Некоторые без всяких рассусоливаний предлагают взятку: «Может быть, я могу заплатить штраф вам прямо сейчас наличными?» Когда вы отвергаете их предложение, они поднимают цену. У дамы из одиннадцатой квартиры накопился большой долг за свет, а с учетом инфляции он вырос в двадцать раз. Так что если ей не удастся убедить меня, то ей с мужем и детьми предстоит провести десять самых холодных дней зимы без света.
Выйдя из кофейни, я направился назад к тому дому. Я вошел в лифт с деревянными дверями и сеткой с потертой старой позолотой и весело ждал, пока он со скрипом вез меня наверх, к квартире номер одиннадцать.
Сулейман. В один морозный день ближе к концу февраля я наконец-то зашел к «Своякам» как обычный покупатель.
– Продавец, буза у вас сладкая или кислая?
Мевлют сразу узнал меня.
– Ах, Сулейман! – воскликнул он. – Рад тебя видеть!
– Надеюсь, у вас все хорошо, дамы, – обратился я к Райихе и Самихе с фамильярностью старого друга, который просто проходил мимо.
– Добро пожаловать, Сулейман, – сказала Райиха, занервничав, что я могу что-то устроить.
– Слышал, ты теперь замужем, Самиха. Поздравляю, наилучшие пожелания.
– Спасибо, Сулейман.
– Это было десять лет назад, – сказал Мевлют. – Тебе потребовалось столько времени, чтобы пожелать Самихе добра?
Выходит, Мевлют-эфенди был счастлив в этом маленьком магазинчике с двумя женщинами. «Осторожнее, – хотелось мне сказать, – тебе лучше внимательно следить за этим заведением, ты же не хочешь, чтобы оно лопнуло, как „Бинбом“». Но я сдержался.
– Десять лет назад мы были всего лишь компанией горячих молодых парней, – сказал я. – В том молодом и буйном возрасте легко потерять голову из-за вещей, о которых спустя десять лет даже не вспомнишь. Я хотел принести тебе свадебный подарок, Самиха, но Ведиха не давала мне ваш адрес, только сказала мне, что вы живете где-то далеко, в квартале Гази.
– Они теперь переехали в Джихангир, – сообщил идиот Мевлют.
– Спасибо, буза у вас очень-очень вкусная, – сказал я, сделав глоток из поданного ими стакана. – Я возьму немного с собой.
Я попросил налить целую бутылку. Своим визитом я показал, что справился со своим наваждением. Но главной моей целью было предупредить Мевлюта. Когда он вышел проводить меня, я крепко обнял его и сообщил:
– Скажи Ферхату, пусть ходит осторожно.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Мевлют.
– Он знает.
3. Электрическая страсть Ферхата
Давай сбежим отсюда
Коркут. Однокомнатный дом – вот и все, что мой покойный дядя Мустафа сумел построить на земле, которую огородил с моим отцом на Кюльтепе еще в 1965 году. Мевлют приезжал из деревни, чтобы помочь ему, но дело далеко не пошло, и вскоре они выдохлись. Мы на нашем участке на Дуттепе начали с двухкомнатного дома. Мой отец посадил в саду тополя, как у него было в деревне; могу поспорить, что их теперь видно от самого Шишли. Когда моя мать в 1969 году уехала из деревни к нам на Дуттепе, мы за ночь добавили маленькую красивую комнату, а потом еще одну, в которой я слушал по радио лошадиные бега. В 1978 году, примерно в то время, когда я женился на Ведихе, мы пристроили к дому гостевую комнату и еще одну большую комнату с собственным туалетом, и очень скоро наш разрастающийся дом стал как дворец. В нашем царском саду было даже две шелковицы и фиговое дерево, которые выросли сами по себе. Вокруг сада мы построили стену и поставили железные ворота.
Хвала Всевышнему, семейный бизнес процветал, так что шесть лет спустя (официальное свидетельство о праве собственности на землю у нас уже было) мы решили добавить к дому целый новый этаж, ведь все соседи на холмах уже сделали это. Мы построили лестницу прямо на второй этаж снаружи дома, так что матери теперь не приходилось постоянно волноваться, куда пошла Ведиха и вернулись ли домой мальчики. Вначале маме, папе и Сулейману не терпелось переселиться наверх, где все было новым и откуда открывался вид получше. Но вскоре родители спустились вниз; наверху было слишком просторно, слишком пусто, слишком холодно и слишком одиноко. По требованию Ведихи я установил на втором этаже ванную с синей фаянсовой плиткой и самую новую, самую дорогую сантехнику, но она все равно не переставая пилила меня: «Давай переедем в город». Я ей неизменно отвечал: «Дуттепе считается Стамбулом», но это было все равно что разговаривать с кирпичной стенкой. Некоторые ублюдки из богатых семеек, которые ходили в среднюю школу в Шишли с Бозкуртом и Тураном, дразнили их, что они живут в районе гедже-конду. «Мои родители никогда не переедут в Шишли. У них здесь сад с замечательной прохладой, их бакалейный магазин, их куры и их деревья, – говорил я. – Мы что, оставим их здесь одних?»
Ведиха ругалась по поводу любой ерунды: за то, что я прихожу домой поздно, за то, что уезжаю по делам на десять дней, и ревновала меня к косоглазой женщине с крашеными волосами, работающей в нашем офисе в Шишли.
Это правда, что иногда я исчезал на десять дней или на две недели, хотя дела строительства этого не требовали. Мы ездили в Азербайджан. Тарык и еще несколько друзей-националистов из нашего старого движения пантюркистов ругались: «Правительство поручило нам это святое дело, но у нас нет никаких денег». Из Анкары передали, что им надо найти спонсоров для нашего переворота среди частных предпринимателей. Как я мог сказать «нет» этим патриотам, которые пришли просить моей помощи? В России коммунизм кончился, но азербайджанский президент Алиев был членом КГБ и советского Политбюро. Так что хотя он и был тюрком, но единственное, чего он хотел для соотечественников, – только чтобы они подчинялись руководству русских. У нас было несколько секретных встреч с кое-какими военачальниками в Баку. Абульфаз Эльчибей был первым демократически избранным азербайджанским президентом. Он набрал большинство голосов славного азербайджанского народа (азербайджанцы на самом деле турки с небольшой долей русских и персидских кровей), но он был свергнут обычным для КГБ переворотом и, оскорбленный, вернулся в свою деревню. Он страдал от предателей, которые отдали врагу победу в войне против Армении; он устал от некомпетентности окружавших его и от русских шпионов, которые привели его к падению. Он отказался встречаться с нами, потому что подозревал и в нас русских агентов, так что Тарык и я убивали время в барах и гостиницах Баку. Еще до того, как мы получили возможность поехать в деревню к Эльчибею, чтобы выразить наше уважение этому великому человеку и сказать ему: «Америка на нашей стороне, будущее Азербайджана связано с Западом», мы получили известие, что планы нашего турецкого переворота провалились. Кто-то в Анкаре запаниковал и сообщил Алиеву, что мы приехали свергнуть его правительство. Мы также узнали, что Эльчибей был под домашним арестом и даже не мог выйти в свой собственный сад, не говоря уже о том, чтобы присоединиться к нашему перевороту. Так что мы поспешили в аэропорт и вернулись в Стамбул.
