Буддийский колокол
Он, собственно, является не искупителем, но проповедником искупляющей истины. Поэтому он даже не нужен для общины. Надо, однако, заметить, что, напротив, в формуле убежища, где называются три сокровища буддизма (Будда, Дхарма, Самга), Будда занимает первое место и что многие буддийские тексты высоко ценят благословение, связанное с размышлением о Будде, с произнесением его имени, даже с подаянием горсти риса, если оно делается во имя его.
Буддийское учение
В знаменитой проповеди в Бенаресе, которой Будда приобрел своих учеников, тех пятерых монахов, которые раньше относились к нему с презрением за его отречение от аскетизма, он коротко и определенно высказал основную мысль своего учения: "Отверзите ваши уши, монахи, – избавление от смерти найдено! Я поучаю вас, я проповедую учение. Если вы будете поступать сообразно с моим поучением, то еще в этой жизни сами познаете мудрость и узрите ее лицом к лицу… Существуют две крайности, о монахи, от которых человек, ведущий духовную жизнь, должен оставаться вдали. Какие же это две крайности? Одна – жизнь наслаждений, преданная похотям и удовольствиям; это жизнь низменная, неблагородная, противная духу, недостойная, ничтожная. Другая крайность – жизнь добровольных страданий; это жизнь мрачная, недостойная, ничтожная. Совершенный стоит далеко от обеих этих крайностей; он познал путь, который лежит посредине, путь, который открывает глаза, открывает и ум, который ведет к покою, к познанию, к просвещению, к нирване! Это есть святой восьмичленный путь, который называется так: праведная вера, праведное решение, праведное слово, праведное деяние, праведная жизнь, праведное стремление, праведное воспоминание, праведное самоуглубление. Вот это, монахи, есть тот срединный путь, который познал совершенный и который ведет к покою, к познанию, к нирване. Святая истина о страдании такова: рождение есть страдание, старость есть страдание, болезнь есть страдание; соединение с немилым есть страдание, разлука с милым есть страдание; недостижение желаемого есть страдание – короче говоря, пятикратная привязанность (к земному) есть страдание. Святая истина об источнике страдания такова: это есть жажда (стремление к бытию), которая ведет от возрождения к возрождению, вместе с наслаждением и страстью, которая то тут, то там находит свое наслаждение; жажда наслаждений, жажда бытия, жажда могущества. Святая истина о прекращении страданий такова: устранение этой жажды через полное уничтожение желания, чтобы оно совсем ушло, через отчуждение от него, через освобождение от него, через лишение его всякой опоры. Вот святая истина о пути к прекращению страдания, о монахи, – это святой, восемь раз святой путь, он называется так: праведная вера, праведное решение, праведное слово, праведное дело, праведная жизнь, праведное стремление, праведное воспоминание, праведное самоуглубление. С тех пор как я, монахи, обладаю этим познанием четырех святых истин в их полной ясности, с тех пор я знаю, что в этом мире, а также и в мире богов, в мире Мары и Брамы, среди всех существ, аскетов и брахманов, богов и людей я достиг высшего достоинства Будды. И я познал это и созерцал это: искупление уже не может быть потеряно; это мое последнее рождение; впереди для меня нет уже новых рождений".
Вокруг этих четырех святых истин концентрируется все учение Будды; он даже с особенным ударением говорит в одной притче, что он ничему другому не желает учить: насколько меньше число листьев, которые Возвышенный захватил в горсть, сидя в Синайском лесу, числа остальных листьев, которые были в лесу, настолько и то, что он сам познал и не возвестил, гораздо больше того, что он возвестил. Так как все это не приносит никакой пользы, не способствует святой жизни, не приводит к отвращению от земного к миру, к просвещению, к нирване, то Возвышенный и не возвестил этого, но учил только истине о страдании.
Бронзовое изображение Будды
Он стремился принести только то одно, что нужно: избавление от этих страданий: "…подобно тому, как великое море проникнуто одним вкусом – вкусом соли, точно так же и это учение и эти правила проникнуты одним только духом – духом искупления".
Многие истины, о которых Будда умолчал перед своими учениками, составляют без сомнения, его взгляды на проблемы метафизического характера, которыми занимались тогда все образованные люди: вопросы о происхождении, о возникновении и уничтожении мира и т.д. Он не хотел высказывать этих взглядов, потому что он не считал их спасительными и не имел нужды излагать их своим ученикам, ибо они могли очень хорошо понять из коротких изречений его учения все направление его мысли. Но что говорится для индусов в четырех словах, то для нас остается рядом загадок, пока мы не знаем образа того мира, который в виде подразумеваемого предположения составляет общий фон всего учения. Будда, как индус, имел обычные представления об устройстве Вселенной, которые мы знаем из брахманских писаний; в некоторых взглядах о душе, жизни и существовании он, однако, весьма значительно удаляется от своих современников; в известной мере мы можем составить себе понятие об этой философии Будды из метафизических книг канона (Абхидхарма), которые, правда, исходят не от Будды и не относятся к его времени, но которые, конечно, заключают в себе его мировоззрение и необходимы нам для уяснения его учения.
Только в качестве внешней рамки мы ставим в начале космологию буддистов. Она не имеет непосредственной связи с учением, но столь отлична от нашего представления о мире, что нам необходимо вкратце сказать о ней как о подкладке буддийских воззрений на жизнь. На земле, представляющей цилиндрический диск, возвышается как срединный пункт из глубины моря гора Меру, в 300 000 миль высоты и глубины, окруженная семью концентрическими кольцеобразными морями и столькими же кругами гор, разделяющими моря (колоссальными "золотыми горами"). Снаружи от последней горной цепи находится то море, которое доступно взорам людей, на нем лежат четыре мировые острова. Срединный пункт "треугольного острова", к которому принадлежит Индия, составляет дерево Будды. В недрах земли, которая держится в пустом пространстве, находится восемь адских пещер (Naraka), обитатели которых, живущие по меньшей мере 1600 000 лет, беспрестанно и страшно мучаются, терзаются, раздробляются, кипятятся, поджариваются и все-таки трепещут от страха смерти. Над землей возвышаются шесть небес, принадлежащие богам (Devaloka), выше них опять двадцать небес Брамы; чем выше небесная сфера, тем легче и духовнее в ней жизнь, тем меньше там находится материи, органов, представлений и способностей человеческой жизни. В последних четырех Brahmaloka нет больше никаких образов (тел) и никаких возрождений; здесь блаженные уже вкушают нирвану. Такая система небес с землей и ее преисподними образует в совокупности Вселенную (cakravala), и таких вселенных в неизмеримом пространстве существует бесконечно много.
Еще колоссальнее становится картина мира в учении о мировых периодах. Как возникла каждая вселенная, так же через некоторое время она и погибает, и в бесконечном ряду следуют один за другим мировые века (kalpa). Вообще буддийское мировоззрение во всех отношениях носит в себе элементы чудовищно громадного и беспредельного: колоссальные величины, бесчисленность миров, головокружительный ряд бесконечностей, который образует течение времени, и все это без начала и без конца, все представляется в состоянии возникновения и исчезновения, и на этой сцене, согласно взгляду буддистов, разыгрывается драма жизни.
Хотя буддизм и населяет небо бесчисленными богами, однако эта религия в своей основной идее совершенно атеистическая. Девы – такие же существа, как и все другие; они подвержены общему изменению вещей, и на них следует смотреть только как на добавочные фигуры, которые своим согласием и подчинением должны еще более возвышать чудесность Будды и его совершенных: "…велик Брама, но что значит он в сравнении с одним из сынов совершенного". Но атеизм буддизма, как бы решителен он ни был, все же не составляет положительного тезиса этого учения или догмата веры. И здесь также мы имеем дело с невысказанным, подразумеваемым предположением; о боге в собственном смысле в буддизме вовсе нет и речи, нет для него и места. В этом буддизм сходится с философией Санкьи, а по отношению к брахманизму вместе с его философией Веданты стоит в решительном противоречии. Он не знает ни Брамы, ни Атмана как мирового духа, вообще никакого существа, которое утверждалось бы само собой и через которое существовали бы вещи. В буддизме нет прочной опоры для существования, нет и настоящего бытия; все находится в движении и изменении, все возникает и погибает; очень верно указано было то характерное противоречие между брахманизмом и буддизмом, что "брахманская метафизика во всяком возникновении усматривает бытие, а буддийская во всяком кажущемся бытии видит лишь возникновение" (Ольденберг).
