Если теперь мы возвратимся к четырем истинам и рассмотрим их на почве этого мировоззрения, то мы можем гораздо лучше понять их смысл и значение. Пессимизм, который лежит в первом положении: "все есть страдание", коренится именно в признании непостоянства и преходимости всех вещей. Что все представляет собой только образы, которые постоянно созидаются, чтобы затем опять уничтожаться. Безотрадная предопределенность всех существований – вот источник буддийского страдания.
Поэтому пессимизм этот универсален и радикален. Он скорбит не о злополучии в сфере существования, но о самом существовании как о злополучии; не только болезнь, старость и смерть, но и самое рождение и подчинение закону рождения есть страдание. Так как существование всегда есть нечто преходящее, лишенное субстанции, само себя пожирающее, то в буддизме оно обозначалось в образе пламени. "Все, – говорит Будда в "Проповеди огня", – пребывает в пламени. Глаза и все чувства находятся в пламени, зажженном огнем любви, огнем ненависти, огнем соблазна; он зажигается рождением, старостью и смертью, скорбью и воплями печали, заботой, страданием и отчанием. Весь мир стоит в пламени; весь мир окутан дымом, весь мир пожрется огнем; весь мир содрогается". Но из такого мирового пламени можно вынести только одну скорбь. "Как вы думаете, ученики, чего больше: воды, находящейся в четырех великих морях, или слез, которые пролиты и вами забыты, когда вы на этом широком пути блуждаете, странствуете и скорбите и плачете о том, что вам досталось в удел то, что вы ненавидите, и не досталось того, что вы любите?"
Буддийский домашний алтарь
Вторая истина, о происхождении страдания, приводит нас в характерную буддийскую сферу. Страдание возникает в человеке, потому что люди привязаны к бытию. Человеку присуща жажда (tanha, санскр. trshna) не только жизненных наслаждений, но и жажда самой жизни, вообще существования. Так как существование само по себе исполнено скорби, то страдание будет пребывать до тех пор, пока люди желают жизни и стремятся к возобновлению существований; они не только стремятся к существованию, но и производят его, совершая различные поступки и, следовательно, порождая карман, так как из кармана возникает существование. И так как карман является, так сказать, субстратом жизни, то привязанность к жизни в основе становится состоянием связи с карманом. Привязанность (упадана) состоит как в наслаждениях и страданиях, так и в аскетизме и, кроме того, в еретических мыслях, в числе которых в особенности упоминается аттавада, признание того, что "я" существует само по себе. Искусство жизни состоит, следовательно, в освобождении от упаданы, чтобы карман утратил свое могущество и не влек нас от существования к существованию. Каким образом это становится возможным, научает нас теория, которую Будда считает самой важной, но и самой трудной во всем своем учении, именно теория последовательного ряда причинностей, или двенадцати причин (нидана), которые вводят нас в бедствия жизни. Во главе этого ряда как главное зло стоит незнание (относительно четырех истин), потому что оно приводит к санкарам (или карману), а эти опять к сознанию, которое связывает сканды с данным индивидом. В индивиде же действуют чувства, которые через соприкосновение с внешним миром производят ощущения. А из этих последних возникает танха, жажда; из нее привязанность (упадана), в силу которой мы остаемся связанными с процессом переселения душ (самсара). Переселение же душ приводит к рождению, а с рождением приходят болезнь, старость, смерть и прочие страдания. Если теперь устранить незнание, то весь ряд прочих нидан распадается и вместе с ними уничтожается, следовательно, и страдание. Поэтому надо усвоить себе в совершенстве четыре истины; тогда является возможность как бы одним скачком освободиться от самсары и тем самым победить страдание. На вопрос относительно субъекта этих состояний существует самый простой ответ, что формула нидан распространяется на три рождения. Первое рождение состоит из санкар и происходит из незнания; второе – из восьми последующих членов ряда до рождения и страдания, которым обозначается третье рождение.
Состояние, в котором прекращается страдание, есть известная нирвана (на языке пали – ниббана). Нирвану, которая в брахманизме является лишь гипнотическим состоянием покоя, в джайнизме – бессознательным продолжением жизни, в буддизме следует понимать как угасание танхи, страстей. Так описывается уничтожение страдания в третьей истине. Но прекращение "жажды" достигается только с погашением винньяны, познания, и нирвана становится, следовательно, после этого прекращением сознательного состояния духа. Но вопрос в том, есть ли она в то же время и прекращение жизни. Против этого говорит то, что нирвана может быть достигнута уже при жизни, а также то, что сам Будда, находящийся в нирване, представляется живущим и теперь. Между тем естественная последовательность буддизма требовала бы представления о нирване как об окончательном уничтожении существования, ибо даже в самом факте существования заключается зло, от которого нужно освободиться, именно страдание. Но Будда не сделал такого последовательного вывода. Он избегает всякого решительного ответа на вопрос, есть ли нирвана бытие или небытие, и теология заклеймила именем ереси как то учение, что нирвана есть уничтожение, так же точно и то, что она не есть уничтожение. Ее можно определить лишь отрицательно: это не-желание и не-сознание, не-жизнь, но также и не-смерть; положительного о нирване можно сказать лишь то, что это есть такое состояние, в котором освобождаются от переселения душ; и лишь с точки зрения бесконечных возрождений с их последовательным рядом смертей и жизней является возможным связать какое-нибудь понятие со словом "нирвана". Позднейший буддизм не мог сохранить этой полнейшей неопределенности понятия и представляет себе нирвану как блаженство, состоящее в свободе и одухотворении.
Четвертая истина учит, как достичь нирваны. Праведная вера, освобождающая от незнания, является здесь важнейшим условием, но рядом с ней стоят две группы понятий, заключающихся в словах: праведная жизнь и праведное самоуглубление. Первая группа заключает в себе этические заповеди; она дает нам ясное понятие относительно этики и положения этики в буддийской системе. Добро не представляет для буддистов самого высшего, потому что добро всегда есть действие и должно быть побеждено, как всякий карман. Но как предварительная ступень к высшему, добро необходимо в слове, в деле и в жизни; зло приводит ко все более низким, более удаленным от нирваны возрождениям; добро же посредством лучших возрождений предрасполагает к дальнейшим успехам на пути к нирване. Имеет большее значение и более характерна для буддизма идея праведной мысли и праведного самоуглубления. Последнее в особенности выражает собою не столько правильность размышления и глубокомыслие, сколько известные проявления экстаза, которые должны подготовлять дух к воспринятию высшего просветления. Таких экстазов (Dhyana), которые все состоят в созерцании и телесной пассивности, существует четыре группы, которые различаются между собою все более и более полной бездеятельностью и бесчувственностью. Во время первой дианы уже отсутствует желание и человек погружен лишь в обдумывания и взвешивание; во время второй он уже превзошел это обдумывание, но еще существует радость и приятность экстаза, во время третьей он освобождается и от чувства радости, во время четвертой, когда он больше не дышит, исчезает и всякая приятность, и душа достигает полного безразличия. Экстаз, в особенности в позднейшем буддизме, возбуждается не без внешних средств, которые предпосылаются в определенном порядке выполнения и представляют удивительную смесь волшебства и благоговения, добродетели и безмысленных душевных действий. Совершенно магический характер имеет упражнение с "кругами" элементов. Нужно окружить себя землей, водой, огнем и воздухом и, наконец, различными цветными кругами; затем в молчаливом созерцании размышлять о значении этих кругов, причем вполне рассмотреть их, и до тех пор пристально глядеть на них, пока совершенно ясно не будешь видеть их с закрытыми глазами. Отвратительным представляется долгое рассматривание трупа, причем нужно думать о том, что таковая же участь предстоит нашему собственному телу; другое упражнение состоит в том, чтобы все время думать, что пищу принимают только против своей воли. Вместе с такими упражнениями являются другие упражнения в благожелании, симпатии и беспристрастности, равно как размышление о Будде, его законе и учреждениях и т.д., употребление которых в качестве искусственного средства для возбуждения экстаза очень подозрительно. Упражнение в этих дианах сообщает человеку не только чародейственную силу, которая возносит его за пределы земного, позволяет ему познавать его прежние существования и может перенести его (соответственно степеням его экстаза) на одно из четырех небес дианов, но и делает его познание святых истин непосредственным, и лишь такое непосредственное, интуитивное знание заключает в себе достаточно силы, чтобы устранить роковое незнание.
