Отдельный приказ Казанского и Мещерского дворца был создан в Ярославле для управления Сибирью[495]. 7 мая 1612 года из Ярославля «по совету всее земли» была отправлена грамота на Верхотурье воеводе Степану Степановичу Годунову об отсылке в сибирские города денег и хлебных запасов «служивым людям» из Вятки, Перми Великой и Соли Вычегодской[496]. Однако сказывалась старая проблема российских пространств. Судя по пометам, распоряжения земского ополчения достигли Верхотурья только 14 декабря 1612 года, когда вся политическая ситуация в Русском государстве кардинально изменилась.
Разветвленная приказная система в Ярославле так и не была создана. Однако это не слишком повлияло на деятельность ярославского правительства. Иногда для решения какого-либо вопроса оказывалось достаточно, что в ополчении находился дьяк, имевший ранее опыт службы в приказах царя Василия Шуйского. Те, кто приезжал в Ярославль (особенно выборные представители в земский совет), били челом о своих нуждах; в ответ на эти челобитные следовало принятие земского приговора, по которому раздавались грамоты, проводились дозоры земель, назначались воеводы и другие должностные лица местного управления, делались различные распоряжения. Так, например, 5 мая 1612 года в ответ на челобитную «земских и посадских людей» с Белоозера был принят «приговор всей земли» о городовом деле в Белоозере. В грамоте предлагалось «по нашему всей земли указу» немедленно начать возводить крепостные укрепления, а всех ослушников строго наказывать. Из дела выясняется очень любопытная деталь: одновременно с белозерцами в Ярославле пытались добиться у «всей земли» облегчения городовой повинности мужики Шушбалинской, Череповецкой и Робозерской волостей, привезшие «волостных людей челобитную за руками». Однако в Ярославле они были посажены в тюрьму и бежали оттуда обратно к себе домой. А следом появилась грозная указная грамота на Белоозеро «бояр и воевод и Дмитрия Пожарского с товарищами», в которой ослушников Вешнячка Тимофеева с товарищами предлагалось уже на месте «за воровство… вкинута в тюрму на месяц». Ополчению важно было с самого начала продемонстрировать свою непримиримость в борьбе с «ворами». «А будет, господа, которых волостей Белозерского уезда мужики не станут вас, по нашему всей земли приговору, слушать в земских делех, — говорилось в грамоте, — и вы б о том к нам в Ярославль отписали, и мы к вам на Белоозеро пошлем ратных многих людей и велим мужиков воров за непослушанье переимав вешать»[497].
Со временем указные грамоты ярославского ополчения распространились на широкий круг «земских дел». Разнообразные решения принимались чаще всего по общему приговору «Совета всея земли». Так, 25 июля 1612 года в ответ на челобитную старца Стефана Бекбулатова (бывшего «царя» Симеона Бекбулатовича) его должны были перевести с далеких Соловков в Кирилло-Белозерский монастырь. В грамоте, отосланной из Монастырского приказа ополчения в Кириллов монастырь, говорилось о принятом решении: «И по совету всей земли велели есмя старцу Стефану Бекбулатову быта в Кириллове монастыре»[498]. Конечно, эти земские приговоры имели силу только там, где признавалась власть ополчения князя Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина и не было никакой другой верховной власти.
Память о пребывании земского ополчения в Ярославле оказалась связана с историей строительства Спасо-Пробоинской обыденной церкви. В Сказании о видении иконы Нерукотворного Спаса протопопу Ярославской Успенской соборной церкви Илье приводятся сведения о том, что в дни стояния ополчения Кузьмы Минина и князя Дмитрия Пожарского город едва не постигло моровое поветрие. (Не случайно, видимо, ярославские «таборы» устроили в предместье.) «Умножившихся грех ради наших около града Ярославля Божиим попущением смертоносная язва. И во граде Ярославле бысть велия скорбь и туга. И месяца мая с 15-го числа день от дне вельми множество народа внезапною тою смертию помираше. Чесого ради быша в недоумении и сего града людие»[499]. Избавление от эпидемии было приписано явившейся во сне протопопу Илье и обретенной им чудотворной иконе Спаса Нерукотворного, в честь которой за один день 24 мая 1612 года была построена деревянная обыденная церковь. К сожалению, само Сказание записано было поздно и вызывает сомнения в достоверности. Так, ростовским и ярославским митрополитом в нем назван не находившийся тогда в городе Кирилл, а сменивший его позднее на кафедре митрополит Варлаам. Возможно, составитель Сказания запутался в датах митрополичьего служения, потому что формально в 1612 году ростовским и ярославским митрополитом был всё еще томившийся в польском плену Филарет Романов. Однако долгое время сохранявшиеся особенности управления этим храмом, бывшего на общественной руге, и сама традиция почитания иконы могут свидетельствовать о том, что в Сказании была своя историческая основа, связанная с участием города в земском движении.
Несколько месяцев, которые ополчение простояло в Ярославле, потребовалось еще и для того, чтобы подготовить достаточное количество пищалей, свинца и пороха. Видимо, князь Дмитрий Пожарский уделял этому немало времени. Примечательно, что известное покушение на него произошло именно в тот момент, когда он осматривал «наряд» (артиллерию). Автор «Нового летописца» рассказал об этом в статье «О умышлении Заруцково и о посылке ис-под Москвы на убиство»: «Бывшу ж ему в съезжей избе, и поиде из съезжей избы смотрити наряду, которому идти под Москву. И пришед ста у дверей розрядных. Казаку же именем Роману, приемшу его за руку, той же Степанка казак, которой прислан ис-под Москвы, кинулся меж их и их розшибе и хоте ударити ножем по брюху князь Дмитрея, хотя его зарезати». Всё произошло «в тесноте», и удар ножом пришелся в казака Романа. Князь Дмитрий Пожарский даже не успел понять, что произошло. Когда же был найден нож и казака Стеньку допросили с пристрастием, открылся заговор. Примечательно, что Пожарский не дал казнить раскаявшегося казака, и «землею ж» всех соучастников покушения разослали «по городам, по темницам, а иных взяша под Москву на обличение и под Москву приведоша и объявиша их всей рати»[500]. Для собравшихся в Ярославле ответ на вопрос «кому выгодно» покушение на князя Пожарского был очевиден: во всем обвинили главу казачьего войска под Москвой Ивана Заруцкого. Своим милосердием к несостоявшимся убийцам Пожарский немало выиграл в противостоянии с казаками.
Автору «Пискаревского летописца» тоже было известно о покушении «на съезжем дворе», только в его версии казак случайно «поколол» ножом «сына боярского», сопровождавшего Пожарского. Какие-то ярославские раны еще долго преследовали земского воеводу: «Ивашка Заруцкой прислал в Ярославль, а велел изпортити князя Дмитрея Пожарского, и до нынешняго дни та болезнь в нем».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
