Нижегородско-ярославское ополчение приближалось к тому земскому «идеалу», который виделся при создании Первого ополчения. В Ярославль также приезжали служить и бывшие тушинцы, и бывшие сторонники царя Василия Шуйского, дворяне и казаки. Но дело было поставлено основательней и без той спешки, в которой создавалось ляпуновское ополчение. П. Н. Милюков в «Очерках по истории русской культуры» давно заметил сходство титула князя Дмитрия Пожарского «по избранию всех чинов людей у ратных и у земских дел стольник и воевода…» с преамбулой Приговора 30 июня 1611 года. Историк сделал далекоидущий вывод о сохранении обязательности его положений для ополчения в Ярославле[505]. Вряд ли речь шла о буквальном следовании нормам Приговора, но он, несомненно, оставался лучшей основой для компромисса разрозненных земских сил. Указы и приговоры созданного в ополчении «Совета всея земли» признавали не повсеместно, а лишь на ограниченной территории Замосковного края, Понизовых и Поморских городов. Однако другого правительства, пользовавшегося значительной поддержкой «Земли», не существовало.
«Богата пришли из Ярославля, и сами одни отстоятся от етмана (то есть от приближающихся войск гетмана Ходкевича. — В. К.)»[506] — такими словами встретили казаки ополчение Минина и Пожарского, пришедшее под Москву 20 августа 1612 года. Главной задачей для земского войска в это время стало не допустить прохода в Москву свежих польско-литовских сил. Из Троицесергиева монастыря давно твердили князю Дмитрию Пожарскому: «Аще прежде вашего пришествия к Москве гетман Хоткеевичь приидет со множеством войска и з запасы, то уже всуе труд вашь будет и тще ваше собрание»[507]. В Ярославле хорошо это понимали и, едва получив первые достоверные сведения о подходе гетмана к Москве, немедленно стали готовиться в поход под столицу. Примечательно, что сведения о приходе гетмана шли к ним не только от князя Дмитрия Трубецкого, но и «от Заруцково», что не смог скрыть автор «Нового летописца».
Первым был выслан передовой отряд во главе с воеводами Михаилом Самсоновичем Дмитриевым и арзамасцем Федором Васильевичем Левашевым. Однако князь Дмитрий Пожарский продолжал соблюдать несгибаемую осторожность. Посланным «наспех» воеводам было заказано входить в «табары», они должны были поставить свой острожек у Петровских ворот. Следующий отряд во главе с князем Дмитрием Петровичем Лопатой Пожарским и дьяком Семейкой Самсоновым, служившим ранее в подмосковных полках, встал также отдельно у Тверских ворот. Вскоре под Москву подошли и основные силы ополчения во главе с князем Дмитрием Пожарским и Кузьмой Мининым. Свой стан они устроили у Арбатских ворот и тоже не поддались ни на какие уговоры князя Дмитрия Трубецкого, звавшего земское войско «к себе стояти в таборы». «Князь Дмитрей же и вся рать отказаша, — писал о князе Пожарском автор «Нового летописца», — что отнюдь тово не быти, что нам стати вместе с казаками»[508]. Естественной границей между двумя ополчениями оказалась река Неглинная. С самого начала между подмосковными казаками и нижегородско-ярославским земским ополчением воцарилась, по слову летописи, «нелюбовь».
Твердое решение «с казаками не стаивать» едва не стало роковым во время решающих боев с войском гетмана Карла Ходкевича 21—24 августа 1612 года. Гетман со своим отрядом наступал со стороны Донского монастыря и дошел почти до стен Кремля. Иосиф Будило, сидевший в столице в осаде, вспоминал в своих записках, как, «удалившись за реку, русские опустили руки и смотрели, скоро ли гетман введет в крепость продовольствие». Гетман же «рад бы был птицей перелететь в крепость с продовольствием»[509]. Но в Кремль ему пробиться не удалось. Объединенное ополчение извещало позднее об итогах «Хоткеева боя»: «И августа в 21 день пришел под Москву гетман Литовской Карло Хаткеев со многими полскими и литовскими людми и с венгры, да Наливайко со многими черкасы московским сидельцом с запасы: и мы против его выходили со всеми людми и с ними бились четыре дни и четыре ночи, не сходя с лошадей». Главные события пришлись на 24 августа — день памяти святого Петра Митрополита, что для людей, служивших в ополчении и присягавших в том, что они воюют за освобождение Москвы — «Дома московских чудотворцев», — не могло не показаться символичным. Произошло же, согласно грамоте ополчения, объединившегося под командованием князя Дмитрия Трубецкого и князя Дмитрия Пожарского, следующее: «Гетман Хаткеев и Наливайко о всеми людми по за Москве реке пошли прямо к городу, жестоким обычаем, надеясь на множество людей… а московские сиделцы вышли из города на вылазку: и мы бояря и всяких чинов люди, видя такое их свирепство и напрасное нашествие полских и литовских людей, выходили против их со всеми людми и бились с ними с первого часу дни до другого часу ночи, и милостию Божиею и Пречистыя его Богоматери и Петра Митрополита и всех святых молитвами, многих у них побили и живых взяли, и знамена и литавры поймали, и убили у них болши пятисот человек, а с досталными людми гетман пошел от Москвы к Можайску, а из Можайску в Полшу с великим страхованием»[510].
В грамоте не сообщалось, что исход боев решили казаки: слишком это расходилось с предшествующим стремлением представить казачьи станицы как безусловных врагов земских сил. Предводители казаков не послушались воеводу князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого и вступили в бой. Вот как «Новый летописец» пишет об этом драматичном моменте в истории «Хоткеева боя»: «Етману же наступающу всеми людми, князю же Дмитрею (Пожарскому. — В. К.) и всем воеводам, кои с ним пришли с ратными людми, не могущу противу етмана стояти конными людьми, и повеле всей рати сойти с коней, и начаша битися пешие: едва руками не ималися меж себя, едва против их стояша. Головы (начальники дворянских сотен из войска Пожарского. — В. К.) де те, кои посланы ко князю Дмитрею Трубецкому, видя неизможение своим полком, а от нево никоторые помочи нету, и поидоша от нево ис полку бес повеления скорым делом. Он же не похоте их пустить. Они же ево не послушаша, поидоша в свои полки и многую помощь учиниша. Атаманы ж Трубецково полку: Филат Межаков, Офонасей Коломна, Дружина Романов, Макар Козлов поидоша самовольством на помощь и глаголаху князю Дмитрею Трубецкому, что "в вашей нелюбви Московскому государству и ратным людем пагуба становитца". И придоша на помочь ко князю Дмитрею в полки и по милости всещедраго Бога етмана отбиша и многих литовских людей побита»[511].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
