Однонефные базилики в Месопотамии
Как много в древнехристианской и византийской базилике элементов эллинистического и римского наследия и как сильна в них связь с эллинистическими колоннадами и портиками, показывает сравнение всех рассмотренных вариантов базиликального типа — римского IV века, восточновизантийского, равеннского VI века — с лонгитудинальными церквами Месопотамии, которые играли там довольно значительную роль наряду с латитудинальными зданиями и другими архитектурными типами.
Сложная дифференцированность внутреннего пространства всех этих сооружений основана главным образом на их трехнефности, на тех внутренних колоннадах, которые отделяют нефы друг от друга, расчленяя внутреннее пространство на сильно отличающиеся друг от друга части, и вводят внутренние портики — боковые нефы. В Месопотамии, где, как мы видим на примере латитудинальных церквей, господствует пещерное понимание внутреннего пространства, исчезает именно трехнефность базилики. Можно наблюдать, как в той или иной форме в восточной школе византийской архитектуры пропадает трехнефность. В Сирии мы видим расширение пролетов между нефами и разложение их на латитудинальные пространства. В Малой Азии, в Бинбиркилиссе, где сохранилось большое количество древних памятников, нефы базилик перекрывают сводами, опирающимися на часто поставленные массивные столбы, которые, вместе со сводами, очень сильно отделяют нефы друг от друга, превращая их в разобщенные коридоры. В Месопотамии нередки однонефные базилики (рис. 311), в которых боковые нефы совершенно отпали, причем от них остались только глубокие ниши на длинных боковых стенах, перекрытые арками и очень напоминающие погребальные ниши латитудинальных церквей (рис. 301), тем более что и однонефные лонгитудинальные храмы Месопотамии перекрыты полуцилиндрическими сводами на толстых стенах. В них пещерный характер внутреннего пространства выражен не менее сильно, чем в латитудинальных зданиях, причем и в однонефных церквах толщину недифференцированной оболочки наглядно показывают глубокие вдающиеся в нее ниши.
Рис. 311. Арнас. ЦерковьStrzygowski J. Amida. Heidelberg, 1910; Preusser С. Nordmesopotamische Baudenkmaler. Leipzig, 1911; Beti G. Churches and monasteries of the Tŭr Abdin. Heidelberg, 1913.
Архитектура больших византийских городов. Антиохия
Мы очень мало знаем постройки наиболее крупных городов Византийской империи, которые были старыми эллинистическими мировыми городами, сильно разросшимися в римское время, главным образом Александрия, Антиохия, Эфес и другие. Среди них особенно большую роль играла Антиохия, которая, по-видимому, имела выдающееся значение в развитии византийской архитектуры в качестве одного из основных центров восточной школы византийского зодчества. Однако, несомненно, что передовая архитектура Константинополя очень сильно отличалась от зданий, определявших собой облик большинства провинциальных византийских городов, гораздо более консервативных, дольше и упорнее сохранивших традиции Рима и эллинизма и перерабатывавших их с точки зрения основных принципов восточной школы византийской архитектуры. Большие византийские города в течение долгого времени сохраняют еще тот смешанный облик, который характерен для Рима IV века, в котором новые христианские базилики включились в общий комплекс языческих зданий с их подчеркнутой телесностью и массивностью. Старое и новое часто жили рядом друг с другом, не сливаясь и взаимно еще не проникаясь.
Рис. 312. Калат-Семан в окрестностях древней АнтиохииПредставление об архитектуре Антиохии может дать святилище Симеона Столпника в ее окрестностях (рис. 312) — блестящий комплекс культовых зданий, привлекавший огромное количество паломников. Восьмигранный центральный открытый двор, обрамленный арками, окружен четырьмя расположенными крестообразно трехнефными базиликами, вмешавшими очень большое количество молящихся. В этом ансамбле своеобразно сочетались черты восточновизантийской и константинопольской архитектуры. В центральном дворе под открытым небом стояла колонна или столб, на котором, по преданию, в хижине, поставленной на этот столб, долгие годы в одиночестве жил святой, которому посвящено все святилище. Нетрудно увидеть в этой общей идее характерную для восточных византийских провинций конкретную святыню для поклонения — столб, связанный с именем человека, жившего в данной местности. Но вместе с тем центрическая архитектурная идея, на которой основывается вся композиция, очень напоминает столичное зодчество, хотя в Калат-Семане, как называется теперь это святилище, нет купола, на месте которого открытый восьмигранный двор. Это очень напоминает, как в Баальбеке идеи римской архитектуры были восприняты, но перетолкованы, примыкая к более старой эллинистической традиции. Калат-Семан особенно напоминает в этом отношении шестигранный двор перед входом в Большой храм в Баальбеке (рис. 231). Калат-Семан весь выложен восточновизантийской техникой тесаного камня и подчеркивает материапьность стен и кубичность наружных масс. Но в базиликах, которыми окружен двор, частые колоннады, разделяющие их нефы, близки к равеннским базиликам. Характерна наружная обработка апсид Калат-Семана, в которых приставные колонки еще напоминают позднеримскую архитектуру и вместе с тем являются прототипами колонок романских церквей.
Рис. 313. Русафа, Городские воротаЧем дальше расположен византийский город от берега Средиземного моря в глубь Азии, тем сильнее выражены черты восточной школы византийской архитектуры даже в городских зданиях. Хорошо сохранились развалины города Русафа, древнего Сергиополис, в Месопотамии. Городские ворота (рис. 313) сильно напоминают Калат-Семан и другие остатки мировых византийских городов на Средиземном море. Тем не менее при ближайшем анализе бросается в глаза, как колонны, расчленяющие их лицевую сторону, соединены друг с другом арками и несут тонкую стену, вырастающую из арок, в то время как главная масса стены, в которой находятся пролеты, помещена сзади. В целом получается сложная композиция слоев, точно колонны являются остатком портика, поглощенного находящимся за ним главным массивом здания ворот. В этом сказалась тенденция к недифференцированным формам, которая в композиции внутреннего пространства привела к вырождению многонефности и которая так характерна для восточной школы византийского зодчества.
Кондаков Н. Археологическое путешествие по Сирии и Палестине. СПб., 1904.
Распространение нового константинопольского стиля в провинции
Уже в VI веке новые композиционные принципы распространяются из столицы по провинции, в первую очередь в значительных зданиях наиболее крупных городов. Естественно, что в провинции константинопольские композиционные принципы соединяются с принципами восточной школы византийской архитектуры, в связи с чем намечается синтез тех и других, который приводит в конце концов к новому византийскому архитектурному стилю и к новому типу зданий X–XII веков, более универсальному и единому, с более или менее значительными вариантами распространенному по всей империи. Этому процессу взаимного проникновения двух больших школ византийской архитектуры способствует также обратная волна архитектурных форм из восточной школы в Константинополь, которая очень заметна уже в VI веке (в перестройке церкви Ирины, в церкви Диакониссы и др.)· Процесс слияния константинопольской и восточной школ византийской архитектуры обусловлен постоянной борьбой и сложным взаимным проникновением интересов, с одной стороны, провинциальных помещиков, с другой стороны, феодалов, связанных с центральным бюрократическим аппаратом. Это столкновение противоречивых интересов закончилось в конце концов, после особенно остро разразившейся борьбы иконоборчества (ср. стр. 443), соглашением в середине IX века, которое касалось, правда, как будто специального богословского вопроса о почитании икон, но за которым скрывалось на самом деле соглашение двух основных группировок византийских феодалов. Спор об иконах и его окончание является глубоко симптоматичным для всей византийской культуры. В VI веке она распадалась на два больших течения, обусловленных двумя основными группами византийских феодалов — столичных и восточнопровинциальных. В течение последующих столетий эти две группировки все больше и больше взаимно друг друга проникали, на основе чего сложилась значительно более единая средневизантийская культура X–XII веков, в пределах которой столичное и восточное течение продолжают существовать только в качестве вариантов, выраженных значительно слабее и менее резко противопоставленных друг другу, чем в VI веке.
