– Кем?
– Любовь моя, никто не знает. Никто никогда этого не выяснил. Но игральная кость уже была брошена, еще до суда и до скандальных статей. Для кардинала пришел конец всему. Он потерял свое состояние, доверие к себе и, что хуже всего, покровительство короля. И все из-за ожерелья, которое королева уже никогда не смогла бы надеть и за которое никто ему не стал бы платить.
Ли ждала продолжения, но Коэн молчал.
– Ну и что ты этим хотел сказать? – спросила она.
– Хелен просила тебя что-то для нее добыть. Возможно, записи данных Шарифи. А возможно, и что-нибудь другое, что, по ее мнению, попадет ей в руки, как только у нее появится эта информация. Если она поручает тебе, то только потому, что она не может запросить об этом Генеральную Ассамблею – или, что еще хуже, потому что она уже запрашивала и получила отрицательный ответ. Будь осторожна, когда будешь платить за ее безделушку. И сделай так, чтобы тебя не застигли врасплох, когда придет пора платить по счетам.
Ли почувствовала, как ее беззаботное состояние улетучивается. Она опустила лицо на руки и принялась разглаживать его холодными онемевшими пальцами.
– Ты советуешь держаться подальше от чего-то мне непонятного, – сказала она. – Как мне это сделать?
– А ты и не можешь, – ответил Коэн. – Голос его звучал по-особенному нежно, хотя, возможно, это был тембр молодого голоса Роланда. – Просто разворачивай корабль до того, как врежешься в берег, вот и все. А пока постарайся узнать состав игроков, что они хотят – и далеко ли они готовы зайти, чтобы получить то, что хотят.
– И это – твой совет? – спросила она, все еще пряча лицо в ладонях. – Я бы лучше на кофейной гуще погадала!
– Но ведь ты всегда можешь подать в отставку, – спокойно ответил Коэн.
Ли оторвала лицо от ладоней и посмотрела на него.
– Ты имеешь в виду сдаться? – Она почувствовала, как кровь прилила к лицу. – Я не сдаюсь.
Коэн положил свою руку на ее и слегка сжал.
– Я и не говорю, что ты должна, – сказал он. – Ты можешь, если дела пойдут плохо. А я помогу. И спрашивай все, что угодно. Все.
Все. В первую очередь, конечно, речь идет о деньгах. А взять их значит стать похожей на любого из его прихлебателей.
– Я сама позабочусь, если до этого дойдет, – сказала она грубовато и тут же солгала сквозь зубы: – К тому же есть и другие возможности: Служба безопасности. Планетная милиция. Но… все же спасибо.
Они посидели немного в молчании, почти не глядя друг на друга, его рука – на ее руке.
– Ты часто здесь бываешь? – спросила Ли, вытащив руку и оглядев зал.
– Иногда.
– Это нелепо, ты понимаешь. И все, кто здесь, нелепы.
– Я знаю.
– Думаю, что ты сейчас скажешь мне, что ты именно поэтому и любишь бывать здесь. Или… как еще ты говорил? Что у меня не хватает реального ощущения абсурда?
Он улыбнулся.
– Я что, действительно такое говорил?
– Тебе просто нравится наблюдать, как другие люди корчат из себя дураков, не так ли?
Она говорила в шутливом тоне, но неожиданно почувствовала острую потребность уязвить его. Он наклонился, откликаясь на эмоции, скрывавшиеся за ее словами.
– Я корчу из себя дурака десять раз в минуту, – сказал он. – И пятьдесят раз в минуту, когда ты со мной. Это называется быть живым, Кэтрин.
– Ну, правильно. Ты просто средний парень, проживающий свою среднюю жизнь. Но только со скоростью обработки данных в миллиарды раз быстрее.
– Что-то вроде этого. Она фыркнула.
– Я не могу расстаться с желанием быть рядом с людьми. Я таким создан.
– Так измени это. Измени свой код. Я бы сделала это. Я бы выбросила Нгуен, Шарифи и всю эту жалкую чепуху в одну секунду, если бы могла.
– Ты так говоришь, потому что знаешь, что не можешь. А теперь успокойся и послушай эту песню. Она очень красива.
На сцене была все та же певица. Она заканчивала цикл горьковато-сладких песен в стиле кантри. Песня была хорошей и могла быть написана вчера или триста лет назад.
– Она сама их пишет? – спросила Ли, кивая головой на освещенную фигуру певицы в другом конце зала.
– Эта песня была написана еще до того, как я родился. Она прислушалась и разобрала два-три случайных слова.
– Что такое Понтчартрейн?
– Понтчартрейн. Это озеро у реки Миссисипи, которая когда-то протекала через Новый Орлеан.
– Ты имеешь в виду до наводнения?
– Даже того раньше. Река Миссисипи, да и вся ее дельта поменяли свое русло.
Инженеры сухопутных войск США потратили целое столетие, углубляя дно, делая отводы, строя дамбы. Открытый вызов природе на уровне мании величия. Люди писали книги, публиковали статьи и целые диссертации об этом. Река в конечном итоге вернулась в свое русло. Она вошла в свои берега, когда уровень воды в океанах начал повышаться. И дельта оказалась посередине Техасского залива. Мне так хотелось бы, чтобы ты представила, как это было – оказаться в Новом Орлеане, в самом центре искусственной пустыни, когда ледяные шапки полюсов активно таяли и все ежедневно наблюдали наводнения в Нью-Йорке и Париже в телевизионных новостях. Это было… незабываемо.
– Я не думала, что на Земле работало оборудование для потокопространства. Тогда ведь они еще не могли даже шунтироваться, правда?
– Нет, не могли. У них существовала примитивная версия ВР. Но и этого было достаточно. У меня есть свои воспоминания и то, что помнили другие люди. Со временем становится все труднее и труднее разделить их. Что, возможно, и неплохо, – Он улыбнулся. – Я, возможно, единственная еще живая личность, которая помнит, как ездили по дамбе через Понтчартрейн на кабриолете.
Ли ухмыльнулась.
– И с красивой блондинкой, без всякого сомнения. Коэн улыбнулся в ответ, но это была грустная тихая улыбка человека, ушедшего в воспоминания о прошлом.
– С вдовой Гиацинта. С первой женщиной, в которую я был влюблен.
Ли ждала, ей хотелось узнать больше, но неудобно было спрашивать.
– Я знаю, – сказал он, отвечая на вопрос, который даже не пришел ей в голову. – Я думаю, что с пуританской точки зрения ты могла бы сказать, что она была мне матерью.
– Ну, не похоже, чтобы у тебя развился этот комплекс.
– Было совсем не так. Я и есть Гиацинт, его самое существо, что ничего общего не имеет с тем, чтобы быть его ребенком, или учеником, или изобретением. За исключением… – Последовала еще одна грустная волнующая улыбка. – Сердце – это сложная штука, будь оно из плоти или из схем. Оно не всегда любит так и тех, как, тебе кажется, должно.
– Перестань исповедоваться передо мной, Коэн.
– У меня есть смешное чувство, что ты подошла к пониманию моей сущности ближе всех. И даже не заставляла меня молиться по четкам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
