Несколько дней я думала. Все взвесила, но согласилась. У меня была еще такая мысль: может быть, я смогу ее удерживать от каких-то опрометчивых поступков, потому что я всегда думаю, что делаю. И вот уже все: она мне заказала и визу, и билет, я заболела гриппом с осложнением на легкие. Врачи сказали: «Ни в коем случае!» Сказать честно, это меня не сильно огорчило. Эта поездка была мне не очень-то по душе, говорю это открыто. Мне пришлось извиниться.
Когда она вернулась, то вновь побывала у меня. Создалось впечатление, что она не совсем довольна поездкой. Она рассказала мне все точно, как было. Я думаю, что этот рассказ и соответствует истине, а не то, что она потом написала.
<…> В Москве она остановилась (по моему совету) в «Метрополе». Я спросила, как же она добралась до Переделкина. «Я заказала такси, заплатила 10 долларов, и таксист повез меня!» — просто ответила она.
<…> Дверь открыла жена Пастернака. Лицо ее было недовольным. Не сказав ни слова, фрау Пастернак указала жестом наверх. Вам знаком этот дом! Рената поднялась по лестнице. Он не знал, что она войдет, ничего не знал. Я рассказываю Вам, как она мне говорила. <…> Потом Пастернак повел ее к Ольге, чтобы представить (все это описывается в книге «Лара»), Позже Пастернак и Рената с дачи уехали. Послушайте, я не знала, что у него была машина. Была у него машина?
Лилия Цибарт-Фогельзанг: У сына.
Лизелотта Лаабс: Итак, они уехали на машине в Москву. В четыре часа Пастернака и Ренаты не было. И в пять они не приехали. Кажется, в половине шестого они явились. Хозяйка дома была очень сердита! Был накрыт длинный стол. В центре было пустое место. Пастернак занял это место и уже совершенно не обращал внимания на Ренату. Вокруг говорили, естественно, только по-русски. Она сказала, что о ней никто не заботился и ей хотелось уйти, но она была очень голодна. Тогда она села на пустовавшее в конце стола место, поела кое-что и удалилась. Попросила кого-то заказать такси и уехала. Больше она его не видела. Я читала письмо, которое пришло от Пастернака уже через пять дней после ее возвращения. <…> Должно быть, это письмо было передано кем-то. Это было самое прекрасное любовное послание из всех, которые мне приходилось читать! (На этом месте Фрау Лаабс сделала большую паузу. — Л. Ф.).
И все же произошла какая-то перемена. Что-то изменилось. <…> Не могу сказать, что именно, но у меня было ощущение, что она была несколько разочарована. Она мне об этом не говорила. <…> Потом я была в Италии с одной из наших сотрудниц. Там я узнала из газет, что Пастернак умер. «Господи! — воскликнула моя спутница, — это будет опять дело! Мы однажды все это уже пережили, когда умер Фуртвенглер! Это будет ужасно!»
Мы вернулись и узнали, что Рената больна. Дней десять или четырнадцать я подождала, потом позвонила ей в Ланквиц, спросила, будет ли она рада, если я приеду? Мне ее очень жаль. Она ответила согласием. Меня удивило ее состояние. Она была совершенно собранной: ни слез, ни отчаяния. Признаться, меня это удивило. Этого я не ожидала. У нее было какое-то оцепенение. Из-за такого ее состояния она была недель восемь на больничном. Тогда она мне сказала, что написала Ольге. Я еще спросила ее, знает ли Ольга немецкий. Она сказала да. Я не видела писем Ольги.
Кажется, в середине августа Рената получила письмо от Герда Руге: «Ольга в опасности, ей нельзя писать. <…>»
…В завещании (курсив[402] мой. — Б. М.) Пастернак упомянул Ренату, оставив ей 83 тысячи долларов. 83 тысячи долларов! На эти деньги Ренатой был куплен домик в Италии. <…> Она была очень образованной, приятной в общении, но сдержанной. Всегда — в гуще жизни. У нее было мало друзей, вернее мало подруг. Была привязана к Фуртвенглеру, как позже — к Пастернаку. Она ведь писала много стихов, и некоторые посылала ему. Он был в восторге.
Лилия Цибарт-Фогельзанг: Вы читали ее стихи?
Лизелотта Лаабс: Некоторые. Я не любительница поэзии, но должна сказать, эти стихи производили впечатление.
Лилия Цибарт-Фогельзанг: Когда вы в последний раз видели Ренату Швейцер?
Лизелотта Лаабс: Я ушла на пенсию в 70 лет, и больше я ее не видела. Мы ведь, собственно, и не общались. Я была два раза у нее в Ланквице, она, может быть, не более двух раз — у меня.
В 1975 году я три месяца лежала в нашей клинике после тяжелого несчастного случая в Амстердаме. Говорят, в это самое время она умерла от рака в этой же клинике, но в другом корпусе. Так мне рассказывали сотрудники, но я не видела ее больше и не говорила с нею. Да мы и не подходили друг другу. Я бы не смогла с нею дружить.
Лилия Цибарт-Фогельзанг: Фрау Лаабс, вы говорите, что не были особенно близки с Ренатой, и все же вам она показывала письма Пастернака и это замечательное последнее письмо. Все это свидетельствует о большом доверии с ее стороны к вам. Об особенном доверии.
Лизелотта Лаабс Пожалуй да. Многие знали, что она переписывается с Пастернаком, но некоторые подробности были тогда известны только мне. Понимаете ли, это все связано с моей профессией социального работника. Мое дело было — и это десятилетиями! — выслушивать людей. Так и она ко мне пришла.
Лилия Цибарт-Фогельзанг: Когда Рената Швейцер издала свою переписку с Пастернаком…
Лизелотта Лаабс: Да, но не всю!
Лилия Цибарт-Фогельзанг: …подарила ли она вам экземпляр?
Лизелотта Лаабс: Да. С посвящением. Кстати, мою фамилию с ошибкой написала.
Лилия Цибарт-Фогельзанг: А то замечательное письмо, о котором вы особенно упоминали, оно вошло в книгу?
Лизелотта Лаабс: Нет! Нет.
Лилия Цибарт-Фогельзанг: Те письма, которые не вошли в книгу, публиковались когда-нибудь позже?
Лизелотта Лаабс: Нет, не думаю. Я ей тогда уже говорила, что дохода ей эта книга не принесет, вряд ли книгу будут покупать. Тогда она сама мне говорила, что спроса не было.
Лилия Цибарт-Фогельзанг: Зато теперь!
Лизелотта Лаабс: Вот и она это предвидела. <…> Она была очень самоуверенной. И красивая была в молодости. Она мне показывала как-то свою раннюю фотографию <…>.
Апрель 2004 г.
Так завершилась беседа-интервью моей доброй знакомой из Германии Лилии Цибарт-Фогельзанг со столетней жительницей Берлина Лизелоттой Лаабс, близко знавшей Ренату Швейцер в те годы, когда Рената вела переписку с Борисом Пастернаком. Видимо, только Лизелотте удалось услышать реальный рассказ Ренаты о встрече с Пастернаком в апреле 1960 года, за месяц до его смертельной болезни и кончины. И где-то у родственников Ренаты в Германии находится то восхитительное «любовное» письмо к Ренате от поэта, осознавшего неминуемость близкой кончины.
В ноябре 2007-го я обратился к Алене Денисевич, живущей в Берлине, знакомой мне по Цветаевским кострам. Попросил ее узнать о здоровье Лизелотты Лаабс и передать ей некоторые новые материалы об Ольге Ивинской. 3 декабря 2007 года Алена сообщила мне прискорбную весть о том, что долгожительница Германии Лизелотта Лаабс скончалась в Берлине 20 сентября 2006 года в возрасте 102 лет.
Мир ее праху, и пусть земля будет ей пухом.
В одном из моих разговоров с Ивинской о последнем годе жизни Пастернака возникла тема его переписки и встречи в Измалкове с Ренатой Швейцер. Ольга Всеволодовна сказала мне:
— Я благодарна Ренате за то, что она дала последний импульс Боре, как умирающему лебедю, сделать прощальный порыв — взлететь к звездам.
Ольга Ивинская вспомнила слова из парижского письма Марины Цветаевой к Борису Пастернаку: «Ты, Борис, как и все поэты, лечишься любовью».
* * * * *
• Рената Швейцер (справа) — главный адресат писем Бориса Пастернака в Германии.
Эта фотография, переданная специально для этой книги, поступила от Л. Лаабс через Л. Цибарт-Фогельзанг. Снимок 1965 г. Публикуется впервые.
• В этой комнате на Большой даче в апреле 1960 г. беседовали Борис Пастернак и Рената Швейцер. 2008 г.
• Веранда на Большой даче, где в апреле 1960 г. прошел пасхальный обед с участием Бориса Пастернака и Ренаты Швейцер. 2008 г.
• Лилия Цибарт-Фогельзанг в гостях у Лизелотты Лаабс (слева) в дни ее 100-летнего юбилея. Берлин, апрель 2004 г.
Приложения
Ольга Ивинская
…бездне унижений
бросающая вызов женщина!
Я — поле твоего сраженья.
Борис Пастернак. «Август»
Ольга Всеволодовна Ивинская родилась 27 июня 1912 года в Тамбове[403]. Ее отец Всеволод Федорович Ивинский происходил из известной в Тамбове богатой семьи. Обаятельный молодой человек с яркой внешностью, он во время учебы на естественном факультете Московского университета влюбился на одной из студенческих встреч в красавицу с курсов Герье — полуукраинку-полупольку Марию Демченко. В семье родилась дочь, которую назвали Ольгой. На мой взгляд, в облике и характере Ольги Ивинской удивительно сочетались красота, необыкновенная ясность и благородство, унаследованные ею от родителей.
