В глазах парижан единственным победителем был герцог де Гиз. Его превозносили больше, чем короля, исполняя Te Deum (Тебя, Господи, славим) во время благодарственных молебнов в Соборе Парижской Богоматери 28 ноября, а потом 14 декабря в присутствии двух королев, чтобы возблагодарить Господа, что обе армии наемников были вынуждены покинуть королевство. Восторженная Екатерина писала маршалу де Матиньону – королевскому наместнику в Гиени, что Бог доказал, что он любит короля и королевство: «Эта победа должна обратить всех гугенотов и доказать, что Господь не хочет больше от этого страдать». Но в действительности уход швейцарцев и немцев ничего не менял. Протестантская проблема по-прежнему не была решена, а Наварр, продолжавший удерживать южные провинции, был истинным победителем.
Видимость победы, которой так кичилась Лига, дала возможность устроить пышную церемонию в день возвращения короля в столицу – 24 декабря. Во время праздника были выпущены залпы из двадцати двух больших артиллерийских орудий, устроено шествие по расцвеченному огнями Парижу, пели Te Deum третий раз за несколько дней в Соборе Парижской Богоматери, а у входа в собор в шесть часов вечера был дан фейерверк. Но эти устроенные по приказу почести не могли скрыть злобу и враждебность по отношению к королю. В Сорбонне ученые доктора спорили, «можно ли лишить власти государей, которые оказались не такими, какими нужно, а также отстранить от руководства ставшего подозрительным опекуна». Генрих III созвал их, пригрозив суровым наказанием им и проповедникам, в частности Буше – кюре де Сен-Бенуа, постоянно бранившегося. Но впоследствии проявленное им снисхождение было истолковано как признание бессилия. Его авторитет был полностью уничтожен, даже если и что-то от него оставалось, когда стало известно, что папа прислал герцогу де [380] Гизу почетную шпагу, а герцогу Пармскому – свои поздравления. В отместку Генрих III осыпал самыми великими почестями своего фаворита д'Эпернона: уже бывший генерал-полковником французской инфантерии, правителем Прованса, Булони и Меца, он стал адмиралом Франции, а позже – правителем Нормандии.
Такая чрезмерная награда вызвала резкое ожесточение лигистов. В Париже герцогиня де Монпансье, сестра де Гиза, напоказ носила на своем поясе ножницы, для того чтобы, как она говорила, дать «третью корону брату Генриху де Валуа» – две первых были короны Франции и Польши, а последнюю – монашескую – она хотела выстричь на голове короля перед тем, как заточить его в монастырь по примеру Меровингов.
В Лотарингии в середине февраля 1588 года Гизы и другие предводители собрались в Нанси на тайные совещания. Они составили статьи, в которых повторялись и уточнялись их требования: предоставление безопасных городов, смещение д'Эпернона и его брата Ла Валетта, издание постановлений Тридентского собора, учреждение «святой Инквизиции», по крайней мере, «в добрых городах», содержание в Лотарингии вооруженных дворян для наблюдения за границами, продажа имущества еретиков, обращенных после 1560 года, немедленная казнь всех заключенных протестантов, если только они не поклянутся обратиться в католичество и выплатить наличными стоимость всего своего имущества. Они согласовали свои действия с Филиппом II, который готовился бросить свою великую Армаду против Англии. Их цель состояла в том, чтобы вынудить короля полностью передать свою власть Гизам и возобновить гражданскую войну в королевстве.
У Генриха III помутился разум. Чтобы снова бросить вызов Гизам, он решил устроить своему покойному фавориту герцогу де Жуайезу грандиозный триумф, достойный героя и короля. На эти похороны он истратил колоссальные суммы. По его приказу 8 марта 1588 года городские старшины отправились вместе с лучниками, арбалетистами и аркебузирами за телом Жуайеза и его брата де Сен-Совера в [381] церковь Сен-Жак-дю-О-Па. Нескончаемый кортеж под охраной королевских швейцарцев, состоящий из кающихся грешников всех оттенков, советников королевских трибуналов, епископов и тысячи двухсот бедняков с факелами, сопровождал катафалк до церкви августинцев, где состоялась вечерняя заупокойная служба. На следующий день в присутствии короля и всего двора состоялась пышная панихида.
Оставшийся в живых фаворит д'Эпернон стал мишенью для нападок Лиги. Архиепископ Лионский Пьер д'Эпинак, которого д'Эпернон публично обвинил в прелюбодеянии с родной сестрой, вместе с кюре-фанатиком Сен-Бенуа сделал перевод Трагической истории Гаверстона англичанина Уолсингейма. В предисловии д'Эпернона сравнивали с Питером Гаверстоном – фаворитом Эдуарда II Английского, который приобщил этого короля к содомии и чьи расточительность и высокомерие стали причиной восстания баронов, которые отрубили ему голову в 1312 году. Никогда раньше не осмеливались настолько открыто клеймить гомосексуальные наклонности Генриха III и так прямо угрожать его доверенному человеку.
Всеобщее возбуждение, поддерживаемое проповедниками и надменностью лигистов-аристократов, только разжигала война памфлетов. Король, отрезанный от народа и Гизов, оказался в трагической изоляции. Королева Екатерина, в тот момент серьезно болевшая (колики, ревматизм и сильная зубная боль), была безумно напугана и отправилась к Гизу и Майенну просить их «доставить удовольствие» королю. Они пообещали это сделать. Но уже с давних пор их слова оказывались всего лишь ложью.
Тем не менее для них было желательно успокоить королеву, потому что они рассчитывали на то, что она станет их союзницей. Она была бабушкой маркиза де Пон-а-Муссона – наследника герцогской короны Лотарингии, которого она надеялась женить на старшей дочери своего кузена Франческо Медичи – великого герцога Тосканского. Она практически удочерила Христину – одну из дочерей герцога Карла III и занималась поисками мужа для девушки. [382] Сначала она предполагала выдать ее замуж за одного из сыновей герцога и герцогини де Немур, единоутробным братом которой был Гиз; потом она ухватилась за возможность устроить брак девушки с новым великим герцогом Тосканским, экс-кардиналом Фердинандо Медичи. Он стал преемником своего брата Франческо, который, как и его жена Бьянка Капелло, 9 октября 1587 года умер ужасной смертью, причиной которой якобы был яд. К этим тесным семейным связям с Лотарингцами добавлялись дружеские отношения, связывавшие королеву с некоторыми членами семьи Гизов. Несмотря на оскорбительные речи пылкой Екатерины-Марии Лотарингской, герцогини де Монпансье, королева-мать продолжала у нее бывать. Ее дружба с мадам де Немур, непринужденность в обращении с Гизом и его братьями, давняя дружба с кардиналом Бурбонским и многое другое – например, ее тайное соперничество с великим фаворитом д'Эперноном, делали ее одной из тех, кто скрыто симпатизировал руководителям Лиги.
Вполне вероятно, что во всех этих принцах, которых она называла сыновьями, племянниками или кузенами, она видела побеги будущего от королевского корня. Раньше она возлагала надежду на короля Наваррского, но он потерял ее уважение, отказавшись обратиться в католичество, чтобы получить французский престол. Окончательный разрыв в семье Наварров и полная невозможность того, что с этой стороны может родиться ребенок, в жилах которого будет течь ее кровь, еще больше отдалили ее от легкомысленного Беарнца. Конечно, ее не могли обмануть уловки Лиги, но родственные и дружеские связи, здравый смысл и ее стремление к выгоде заставляли ее к этому приспособиться, чтобы сохранить не только Корону, но еще и жизнь своему сыну.
В связи с этими благоприятными для Екатерины заблуждениями лигистов на ее счет она могла, в определенной мере, продолжать защищать своего сына. Но этого уже не могли сделать молодые вельможи, которых король хотел сделать своей защитой и своим оружием против людей и бедствий. Похоронный звон раздавался по великим [383] фаворитам: блестящий Жуайез был мертв, впрочем, его повелитель почти лишил его милости и подозревал в тайных связях с Лигой; умного и властного д'Эпернона, окруженного смертельными врагами, глас народа приговорил к высшему возмездию.
Единственной защитой от великой ненависти дворян и народа была старая неутомимая королева, постоянно бывшая настороже. Даже не особенно надеясь на будущее, с помощью горстки верных слуг она продолжала поддерживать гибнущее дерево монархии Валуа. [384]
Глава V. Ужасный год
Год 1588 начался плохо. Ненависть Лиги к королю и д'Эпернону выразилась в необычайной жестокости. С ужасающей очевидностью проявилась тщетность военных усилий, направленных против гугенотов. Екатерина и государственные секретари, обескураженные безнадежными переговорами с Генрихом Наваррским и оставшиеся без указаний безвольного короля, видели единственное решение в том, чтобы не мешать лигистам удовлетворять их кровожадность. Никогда еще будущее не предвещало быть таким мрачным.
