Я включил вентиляционную установку, занял боевую позицию. Первым стрелял я, вторым Борис, третьим Седой. Трудно передать словами то, что сделали наши гранаты и ракеты. Трудно вообразить, какая разрушительная сила может таиться в лежащем на плече сравнительно небольшом предмете. Крепенькие на вид домики рушились, как картонные, что-то загорелось, обломки летели во все стороны. Я старался не особенно вглядываться в происходящее, не изучать мелкие детали. Стрелять, куда прикажет Седой, и не более. Как ни крути, на базе находились люди. Седой вдоволь налюбовался картиной разрушений, повернулся ко мне.
— Остается надеяться, что Джаббар не соврал и на базе не было укрепленных подвалов, — сказал он. — Ну, что? На заслуженный отдых? Или мы про кого-то забыли?
— Нет-нет. — Я двинулся к дверям, остальные за мной. — Ничего не забыли. Всем спасибо за сотрудничество. Вы очень славно поработали. Без вас… ничего бы не было без вас. Ты, Боря, заслужил высшую израильскую награду. Есть там у вас звание «Герой Израиля»?
— С вручением Золотой Шестиконечной Звезды, — сказал брат. — А як же? Будет! Черт! Ну, я и устал! И оглох. А дома у меня… Господи, там же разгром почти как на той базе.
От великого до смешного один шаг. Я проводил брата в Петах-Тикву. Вернувшись, сотворил Седому внушительный долларовый гонорар и проводил суперсолдата в Ригу. При желании, он теперь мог отойти от дел и зажить спокойной обеспеченной жизнью. Или опять примется за авантюры со своим агентством и наемниками?
А я остался один. Не считая дрожащего за стеной Фарука Джаббара. Ну, это временный компаньон. И абсолютно несущественный. А что вообще существенно в этой жизни?
Только что я потерял очередных врагов. Туда им и дорога. Хотя, учитывая, что жизнь — борьба, мне надо срочно подбирать новых. Или жизнь — не обязательно борьба? Возможно, я просто испорчен революционным советским воспитанием?
Я сидел в кресле и думал, чем занять руку: бокалом спиртного или чашечкой кофе. В ушах еще грохотали ракеты, перед глазами, как в замедленной съемке, пролетали обломки домов и поднимались клубы дыма. Возможна ли жизнь без борьбы? Не пропадет ли интерес к жизни вместе с врагами?
И тут до меня дошло, что пропадать ему рано. Ой как рано! Несмотря на лавину приключений в разных вариантах, я прекрасно помнил о неком долге. Моральном долге. Клятве, если быть более точным. Поторопился я отпустить своих верных помощников. Вряд ли я найду с кем еще посоветоваться перед экспедицией в мир скелетов.
ЭПИЛОГ
Я сидел на веранде в гостях у своего сводного брата и дегустировал оригинальный китайский чай и арабские сладости. Чай, на удивление, пах не чаем, а соленым морем. Сласти же были липкими и тягучими, как окружающий нас зной. Растягивая минуты покоя, я учился наслаждаться непривычными вкусовыми ощущениями. К тому же, впервые после долгого перерыва я мог говорить без оглядки на чужие уши, не заботясь, чтобы моя очередная ложь стыковалась с предыдущей. Увы, даже самый доверенный собеседник далеко не всегда согласен с тем, что ему говорят. Так и здесь. Только что Борис отказался от приглашения сопровождать меня в мир скелетов.
— Я сугубо гражданский человек, — сказал братишка. — Недавняя стрельба из гранатомета — случайный эпизод. В любой экспедиции я буду в тягость. Но это неправда, что я волнуюсь только об успехе экспедиции. На самом деле я куда больше забочусь о детях. Если бы ты был семейным человеком, ты бы понял. Оставить детей сиротами…
— Вообще-то, я собираюсь вернуться, — меня удивил такой пессимизм. — Да и тобой жертвовать я тоже не планировал. — Кто знает, кто знает…
Я понял, что как попутчик Борис потерян, а слушать его дальше — у самого пропадет желание действовать. Тем более, Седой говорил, что уже почти подобрал отличную команду: сербы, специалисты по диверсиям, двое наших, бывшие десантники, еще кто-то. А здесь пора было менять тему.
— Кстати о детях, — сказал я. — Твоему старшему скоро будет тринадцать. Ты не хочешь, чтобы я научил его пользоваться Домом? У парня может получиться. Гены у него такие же как у меня.
— Хочу ли я? Не знаю, как насчет хотения. Скорее — я боюсь, что он научится. Понимаю, это выглядит странно. Ведь ты — человек куда более могущественный, чем я. Это ты выручаешь меня деньгами, а не наоборот. Но я боюсь возможности, что мои дети овладеют таким… такой мощью. Власть и сила — не всегда в радость. Лично я не хотел бы взваливать на себя твою ответственность. Разобраться с мусульманскими террористами… Разобраться со скелетами… Это даже не простой страх.
— То есть ты считаешь, что мое богатство мне не в радость, — пробормотал я.
— Вот! Вот! — брат подпрыгнул на стуле и шлепнул себя ладонью по лбу. — Вот что мне это уже давно напоминало. «Богатые тоже плачут.»
— Кто плачет? — не понял я.
— Это такой долгоиграющий сериал по телевизору, — объяснил брат. — Название такое. Жена иногда смотрит. Там действуют отец и мать главного героя. Очень важные персонажи. Но в какой-то момент они вдруг становятся не нужны сценаристу. И их отправляют в Европу. Без всякой на то причины! Дальнейшее действие происходит без них.
— У тебя чай, случайно не с градусами? — пошутил я. — При чем здесь сериал?
— Наш отец, — Борис не обиделся. — То он был, тебя на подвиги вдохновил, меня в Израиль упек и… исчез. Нет его. Какому сценаристу он мешал? И в какую Европу его послали вместе с твоей матерью?
— Вообще, он сам кого угодно может послать, — неуверенно сказал я. — Именно это тебя и озарило?
— Цепочка ассоциаций такая: твое заявление, что богатым тоже бывает хреново, исчезнувшие отцы и, главное, твое упоминание о генах. В одном из последних разговоров, когда отец в миллионный раз уточнял подробности твоего исчезновения, он сказал, что разгадка таится в твоей наследственности. — Что?
— Да-да. Мы, мол, зря пренебрегали фактом, что ты одарен сверх меры. Это — неспроста. Он, отец, не мог творить чудеса. Наш дед, его отец, тоже не мог. Лезть глубже в этом направлении смысла нет. Надо разобраться по твоей материнской линии.
Я подумал о матери. Что тут разбираться? Ведь мать — человек со стороны, не из Дома. Неужели… Неужели во время частых «командировок» отца она ему изменила? И отец — не мой отец?
Решив не обсуждать подобный бред вслух, я отдал должное остывающему чаю. Как китайцы добиваются такого удивительного результата? Коптят они его, что ли?
— Лично я, — философствовал тем временем Борис, — несмотря на все свои гены просто не могу заставить себя поверить в Дом. Я подозреваю… Мне кажется, что этот многоэтажный серый ящик — просто огромный прибор по производству галлюцинаций. Этакий огромный сверхмощный иллюзион. Уж не потому ли я его боюсь? Мне страшно не то, что кем-то выдуманные типы сдерут с меня кожу, набьют заговоренными травами и заставят мое чучело работать на плантации. Мне страшно, что зайдя в Дом, я отключусь и навсегда погружусь в мир иллюзий.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
