Откровенно говорю вам — я искал тогда смерти и если не нашёл её — не моя вина!..
ХIII
Из-за гребня пригорка выехал на белом коне кто-то; за ним на рысях несётся несколько офицеров и два-три казака. В руках у одного голубой значок с красным восьмиконечным крестом... На белом коне оказывается Скобелев — в белом весь... красивый, весёлый.
— Ай да молодцы!.. Ай да богатыри! Ловчинские! — кричит он издали возбуждённым нервным голосом.
— Точно так, ваше-ство.
— Ну, ребята... Идите доканчивать. Там полк отбит от редута... Вы ведь не такие... А?.. Вы ведь у меня все на подбор... Ишь красавцы какие... Ты откуда, этакий молодчинище?.. — остановил он лошадь перед курносым парнем.
— С Вытепской губернии, ваше-ство.
— Да от тебя от одного разбегутся турки...
— Точно так, ваше-ство, разбегутся.
— Ты у меня смотри... чтобы послезавтра я тебя без Георгия не видел... Слышишь? Вы только глядите — не стрелять без толку. Иди вплоть до редута, не тратя пороху... В стрельбе ума нет. Стрелять хорошо, когда ты за валами сидишь и отбиваешься... Слышите?
— Слышим, ваше-ство!
— То-то. В кого ты будешь стрелять, когда они за бруствером? Им от твоих пуль не больно. До них надо штыками дорваться. Слышите?.. А ты, кавалер, не из севастопольцев? — обернулся он к Парфёнову. — За что у тебя Георгий?..
— За Малахов, ваше-ство...
— Низко кланяюсь тебе! — и генерал снял шапку. — Покажи молодым, как дерётся и умирает русский солдат. Капитан, после боя представьте мне старика. Я тебе именного Георгия дам, если жив будешь...
— Рад стараться, ваше-ство...
— Экие молодцы!.. Пошёл бы я с вами, да нужно новичков поддержать... Вы-то уж у меня обстрелянные, боевые... Прощайте, ребята... увидимся в редуте. Вы меня дождётесь там?
— Дождёмся, ваше-ство.
— Ну то-то, смотрите: дали слово, держать надо... Прощайте, капитан.
Доехал генерал до оврага — видит, лежит в нём офицер... Ещё несколько шагов сделал — офицер смущённо поднялся и откозырял... Генерал чуть заметно улыбнулся.
— Что, поручик, отдохнуть прилегли?
— Сапоги... ноги... — забормотал поручик, весь красный, чувствуя теперь только стыд, один стыд и ни искры трусости.
— Вы от той роты?
— Да-с...
— Экий вы рослый да бравый какой... Солдатам будет любо, глядя на вас, в огонь идти. Вы их молодцом поведёте. Догоните поскорей своих да скажите вашему командиру, что я ему приказываю послать вас вперёд с охотниками, слышите?..
Генерал перешёл на серьёзный тон.
— Офицер не смеет трусить... Солдат может, ему ещё простительно... Но офицеру нельзя... Идите сейчас... Ведите в бой свою часть... Ваша фамилия?
— Доронович[73].
— Ну, вот что... Я хочу услышать, что вы первым вошли в редут. Слышите — первым... Тогда и я забуду этот овраг и ваши сапоги... Слышите — забуду и никогда не вспомню... Помните — вы подадите пример... Прощайте! — и генерал, наклонясь, подал поручику руку. Тот с глубокой благодарностью пожал её.
— Обещаюсь вашему превосходительству...
— Верю, поручик... До свидания в редуте!
Ещё одно мгновенье Доронович посмотрел вслед генералу и тотчас же бросился догонять своих.
* * *
По скату лепятся рассеянные солдаты какого-то полка. Они как-то вдруг, массами появились из лощины; точно муравьи поползли вверх. Видимо, перед решительным штурмом отдыхали там, собирались с силами. Густая внизу масса солдат редеет кверху, разбивается на кучки, быстро бегущие вперёд. Кучки разбиваются на одиночных, опередивших своих товарищей... Эти одиночные зачастую вдруг останавливаются, как-то дико вскидывают руками и падают вниз. Вон она — эта подлая желтовато-серая насыпь; вон он — этот проклятый вал!.. Сколько ещё жизней потребует он?.. Масса всё ближе и ближе; расстояние сокращается между её отделившимися кучками и этой серой насыпью. Быстро, быстро бегут люди. Из отставших отдельные солдаты вдруг, точно ни с того ни с сего, выносятся вперёд, быстро перебегают расстояние, отделяющее их от тех, которые идут впереди, ещё момент, и эти, только что казавшиеся отсталыми, уже смело цепляются вверх по скату. Вот обрывки какого-то «ура». «Ура» вспыхнуло направо, перекинулось налево, загремело в центре... Чу, кровожадная, зловещая дробь барабана. Ещё быстрее двигается снизу вверх боевая колонна... Но уже никакого порядка в ней, врассыпную, как попало… Вот целые тучи дыма заслонили редут; гора точно дрогнула и рассеялась с громовым треском... За этим залпом перебегающие выстрелы, новое облако дыма, новый залп... Какой-то, должно быть, офицер на лошади выехал из лощины; за ним солдаты бегут. Смело он шпорит коня; добрый степняк чуть не в карьер выносит его на крутизну ската... Ещё одна минута, и всадник вместе с конём катятся обратно в эту же самую лощину, из которой только что выехали.
— Возьмут, капитан, возьмут наши! — бодро кричит Ивкову Доронович.
— Ещё бы не взять!.. — радостно отвечает тот, следя, как расстояние между наступающей чёрной массой солдат и серой насыпью вала всё сокращается и сокращается. — Ещё бы не взять! Один удар только, и кончено.
— Как кстати в барабан-то ударили...
Вон чёрные фигуры солдат всё ближе и ближе; вон несколько копошится у самого вала, видимо, остановились и своих сзывают... А залпы оттуда следуют за залпами. Редут, точно живое чудовище, навстречу ободрившимся солдатам грохочет во все свои медные и стальные пасти, как дикобраз ощетинивается штыками... Близко, близко, у самого вала наши. Могучее «ура» ещё шире, как пламя, взрываемое ветром, раскидывается по всему этому скату...
— Господи!.. Вот подлецы-то! — с ужасом вскрикивает Ивков.
— Что? Что такое?
Капитан молча показывает направо... Трусливая кучка солдат, отставшая от своих в то время как эти почти уже добежали до валов, залегает и открывает по туркам огонь... К ним присоединяется всё больше и больше солдат... Что-то недоброе предчувствуется в этом... «Ура» мрёт, не разгоревшись вовсю; солдаты, бывшие у самых валов, тоже подхватывают огонь и давай подстреливать, тратя на это свою энергию... Ружейный огонь льётся, не умолкая... Наконец, уже всё остановились... Кучка трусов заразила всех паникой... Очевидно, вперёд уже не подадутся. Нельзя идти стреляя, нельзя стрелять на ходу... Стрельба во время наступления — один из признаков трусости... Вот-вот пойдут назад — нельзя же лежать под огнём... Назад ещё хуже, чем вперёд, больше потерь будет, а всё-таки уже ни на шаг не подвинутся...
Полк разбился о редут...
Как будто волны, отхлынули оттуда солдаты и бегут вниз... Сначала задние поддались... Вскочили залёгшие первыми трусы и — стремглав в лощину, за ними и остальные. Не все... то и дело кое-кто спотыкается, падает и остаётся на месте: устилается мало-помалу скат неподвижными телами. Сколько уже чернеет таких! Какая масса их... Толпа разбилась на единицы... Она уже чужда внутренней связи; это люди, почти не узнающие друг друга... Самые храбрые отступают молча, хмуро, в одиночку. Только кучка трусов слепо бежит назад, крича что-то идущим навстречу новым подкреплениям. Эти новые тоже поддаются панике и оборачивают тыл... А мёртвых всё больше и больше... Вон одно место ската совсем почернело. Должно быть, не один десяток там плотно улёгся друг к другу... Не один десяток... Сжав зубы, Ивков подаётся вниз — быстро подаётся. Солдаты тоже понимают, в чём дело.
— Ах ты Господи! — шепчет Парфёнов. — Только бы ещё одним разом, и конец делу...
— Эка беда какая!.. Без всякого толку спужались...
— Стадо!.. Подлое стадо!.. — озлобленно бормочет Ивков, боясь, чтобы и с его ротой не случилось то же самое.
Вот передовые кучки бегущих навстречу.
— Куда вы? — заскрипел на них зубами Ивков. — Трусы! Подлецы! Негодяи!
Все приостановились было... Только один совсем уже перепуганный солдатик сослепу бежит прямо на капитана...
— Трусы!.. У редута были — ушли... Срам!..
Харабов молча идёт вперёд, сознавая всю бесполезность упрёков. Нельзя за себя отвечать в такую минуту... Самый храбрый человек может струсить...
— Ваше высокоблагородие, — ни с того ни с сего набрасывается на него бегущий солдатик. — У самого турецкого редута был... У самого вала, ей-Богу... Только бы скакнуть — и конец... Я под валом первый стоял, — чуть не плачет он. — Только бы скакнуть, а тут кричат: «Назад, назад, назад!» Ну, все и побегли... Ах ты Господи!.. Все и побегли...
Солдатик, весь красный, весь разгоревшийся, отчаянно жестикулирует.
— Кабы дружно было... — подтверждает другой и не оканчивает: пуля догоняет беглеца и укладывает его на мягкую землю...
