Филлипса; он счел Дайсона безнадежным и отправился домой, чтобы отдаться изучению примитивных каменных орудий, присланных другом из Индии. Оказалось, что домовладелица, узрев на столе какие-то грубые, бесформенные штуковины, отправила коллекцию в мусорное ведро, кое и опустошила, когда настало время обеда; вторую половину дня пришлось потратить на ее поиски в зловонной среде. Услышав, как постоялец именует камни очень ценными ножами, миссис Браун без зазрения совести назвала его «бедным мистером Филлипсом», и он, мучимый гневом и дурными запахами, провел время образом, достойным сочувствия. Спасательные работы завершились, когда часы уже пробили четыре пополудни; Филлипс, истерзанный вонью гнилой капусты, решил пройтись, чтобы нагулять аппетит к вечерней трапезе. В отличие от Дайсона, он шел быстро, не отрывая глаз от тротуара, погруженный в свои мысли и не обращая внимания на происходящее вокруг; он сам не знал, по каким улицам шел, но в какой-то момент поднял взгляд и обнаружил, что находится на Лестер-сквер. Трава и цветы ему приглянулись; обрадованный перспективой короткого отдыха, он осмотрелся и увидел скамейку, на которой сидела всего одна дама – поскольку незнакомка заняла один конец, Филлипс пристроился на другом и начал сердито перебирать в уме события второй половины дня. На пути к скамейке он успел заметить, что находящаяся там особа опрятна и, по-видимому, молода; ее лица он не разглядел, поскольку дама отвернулась, созерцая кустарник, да к тому же прикрылась рукой; но было бы несправедливо по отношению к мистеру Филлипсу мнить, будто его выбор места был продиктован какими-либо надеждами на амурную историю, он просто предпочел компанию одной леди компании пятерых грязных детишек и, усевшись, без промедления погрузился в мысли о своих бедствиях. Он уж было вознамерился сменить квартиру, но, с судейской беспристрастностью изучив все детали происшествия, прислушался к здравому смыслу, который подсказывал, что домовладелицы подобны листьям в дубравах древесных[97] и выбирать между ними практически не из чего. И все же он решил поговорить с миссис Браун, преступницей, очень хладнокровно и в то же время сурово; указать на крайнюю неосмотрительность ее поступка и выразить надежду на то, что в будущем все улучшится. Запечатлев сей вывод в своих мыслях, Филлипс хотел встать и удалиться, как вдруг с немалым раздражением услышал сдавленный всхлип – очевидно, вырвавшийся из уст дамы, которая продолжала созерцать кусты и клумбы. Он отчаянно сжал трость и был готов сию же секунду ретироваться, однако дама повернулась и с немой мольбой воззвала к его вниманию. Она действительно была молодой, с лицом скорее своеобразным и притягивающим взгляд, нежели красивым, и явно находилась в бедственном положении. Мистер Филлипс снова сел и от души проклял себя за невезучесть. Молодая леди устремила на него взгляд очаровательных, сияющих карих очей, в которых слез не было и в помине, хотя в руке незнакомка сжимала носовой платок; закусив губу, она словно боролась с каким-то непреодолимым горем, и вся ее поза выражала мольбу о снисхождении. Филлипс сидел на краю скамейки, неловко глядя на незнакомку и гадая, что будет дальше, а она отвечала ему молчаливым взглядом.
– Что ж, мадам, – проговорил он наконец, – по вашей мимике я понял, что вы хотели поговорить со мной. Могу ли я что-нибудь для вас сделать? Хотя, вы уж простите, нельзя не отметить, что сие кажется в высшей степени маловероятным.
– Ах, сэр, – пролепетала дама, – не будьте со мною столь резки. Я в бедственном положении, и по вашему лицу мне показалось, что вас можно смело просить о сочувствии, если не о помощи.
– Соблаговолите объяснить, что случилось? – спросил Филлипс. – Может, хотите чаю?
– Я знала, что не ошиблась, – ответила дама. – Предложение свидетельствует о великодушии. Но чай – увы! – бессилен меня утешить. Если позволите, я поведаю о приключившейся со мной беде.
– Буду рад, ежели вы так и поступите.
– О да, и я постараюсь быть краткой, хотя многочисленные сложности вынуждают меня, невзирая на молодые годы, трепетать пред загадочной и жуткой тайной бытия. И все же у горя, которое прямо сейчас терзает мою душу, простейшая из причин: я потеряла брата.
– Потеряли брата! Господи, как же такое могло случиться?
– Вижу, придется обременить вас кое-какими деталями. Видите ли, мой брат, который на несколько лет старше меня, работает наставником в частной школе на северной окраине Лондона. Нехватка средств лишила его преимуществ университетского образования; не имея ученой степени, он не в силах претендовать на положение, кое могли бы ему обеспечить знания и способности. Таким образом, моему брату пришлось заняться преподаванием классической литературы в Хайгейтской академии доктора Сондерсона для мальчиков из благородных семейств, и он в течение нескольких лет выполнял свои обязанности к немалому удовольствию директора. Моя личная история вас не касается; достаточно лишь сказать, что на протяжении последнего месяца я работала гувернанткой у хозяев в Тутинге. Мы с братом всегда питали друг к другу самые теплые чувства; и хотя обстоятельства, о которых нет нужды рассказывать, на некоторое время разлучили нас, все же мы не расстались насовсем. Мы решили, что за исключением тех случаев, когда один из нас окажется прикован к постели, страдая тем или иным недугом, будем встречаться раз в неделю, и некоторое время назад выбрали эту площадь в качестве места рандеву, поскольку она расположена в центре города и сюда удобно добираться. О да, после тяжкой недели мой брат не склонен много ходить пешком; мы часто проводили на этой скамейке два-три часа, беседуя о перспективах и счастливой поре нашего детства. Ранней весной так холодно и промозгло, и все же мы наслаждались короткой передышкой; думаю, нас нередко принимали за любовников, ибо мы сидели рядышком, оживленно беседуя. Каждую субботу мы встречались здесь; и мой брат даже из-за инфлюэнцы не отменил наше воссоединение, невзирая на предупреждение доктора о том, что такое поведение являет собой пример безумия. Так продолжалось до недавнего времени; в прошлую субботу мы провели здесь в радости полдня и расстались веселее обычного, внушив себе, что предстоящая неделя будет сносной, а наша следующая встреча окажется – если судьбе будет так угодно – еще приятнее. Я прибыла сюда в условленное время, в четыре часа, села и стала высматривать брата, каждую секунду ожидая, что он направится ко мне от тех ворот на северной стороне площади. Прошло пять минут, а он все не появлялся, я решила, что он мог опоздать на поезд, и мысль о том, что наша беседа сократится на двадцать минут, а может быть, и на полчаса, опечалила меня; я надеялась,
