значительно изощреннее. Что есть, то есть.
Нет, правда. Сам этому удивляюсь.
Заклятие высвобождало самую что ни на есть простую кинетическую энергию – совсем немного, чуть больше, чем у бейсбольного мяча после подачи питчера из школьной команды. Не как у Роберта Редфорда в «Самородке». Для жизни оно было абсолютно безопасно, зато произвело много шума и разбило пару бутылок, осыпав кассира градом стеклянных осколков.
– Мать честна́я! – вскричал кассир. Я прочитал его имя на бейджике: Стэн. – Чувак! – Он втянул голову в плечи и закрыл ее руками. – Не стреляй!
Я наставил на него бумажный пакет:
– Гони все деньги, Стэн!
– Ладно-ладно! – выпалил Стэн. – О господи! Не убивай меня!
– Деньги! – рявкнул я.
Он послушно повернулся к кассе и принялся отпирать ящик, путаясь в ключах.
В этот момент я ощутил за спиной чье-то присутствие. Почти эфемерное. Что-то подобное ожидаешь ощутить, стоя в очереди, – безмолвное, неосязаемое давление другого живого существа у тебя за спиной, временно делящего с тобой общий кусочек пространства. С той лишь разницей, что в очереди я не стоял. Я в ужасе крутанулся на месте.
– Ka-bang! – выкрикнул я еще раз.
От нового разряда моей энергии со звоном вылетела дверь холодильника-витрины с мороженым.
– О господи! – застонал Стэн. – Пожалуйста, не надо меня убивать!
За моей спиной никого не оказалось. Я сделал попытку смотреть во все стороны одновременно, и это мне более или менее даже удалось.
В магазине не было никого, кроме нас…
И все же чье-то присутствие никуда не делось – я ощущал его загривком сильнее и отчетливее, чем минутой раньше.
Какого черта?
– Беги! – произнес сочный баритон.
Я повернулся и наставил бумажный пакет на игровой автомат.
– Беги! – повторил голос из видеострелялки. – Я жив! Я… я… Страшила!
– Ни с места! – скомандовал я Стэну. – Просто положи деньги в пакет.
– Деньги… в пакет… – пропыхтел Стэн, едва не плача. – Мне ведь надо делать все, как ты сказал. В инструкции для кассиров так и написано. Чтобы я отдал тебе деньги. Без базара, так?
– Так, – подтвердил я, беспокойно шаря взглядом по помещению. – Не та сумма, чтобы за нее помирать. Так ведь, Стэн?
– Я все понял, понял, – бормотал Стэн. – Мне всего пять баксов в час платят. – Ему удалось наконец открыть кассу, и он принялся запихивать бумажки в пластиковый пакет. – Все путем, чувак… Сейчас, секундочку…
– Беги! – произнес игровой автомат. – Беги!
И снова нематериальное давление на мой загривок усилилось. Я медленно повернулся на месте, но там ничего не оказалось. По крайней мере, ничего такого, что я мог бы увидеть.
Но что, если там все-таки что-то было? Нечто такое, чего не увидеть глазами? Я никогда не видел существ, призванных из Небывальщины, но Джастин часто рассказывал о них, и я сомневался, чтобы он сочинял. Из подобной твари вышел бы идеальный охотник – в самый раз для того, чтобы натравить его на вздорного ученика, не желающего по-хорошему надевать смирительную рубашку.
Я сделал два медленных шага к игровому автомату, глядя на его экран. Я не обращал внимания ни на звездолет, ни на астероиды, ни на огромный, парящий над горизонтом череп. Меня не волновали полосы помех, начинавших перечеркивать экран по мере моего приближения, – даже моего слабенького магического поля хватало, чтобы компьютерная начинка реагировала на мое присутствие. Нет. Я смотрел только на стеклянный экран и на то, что в нем отражалось.
Я видел отражение своего долговязого силуэта. Различал расплывчатые очертания магазина – стеллажей и проходов между ними, а также стеклянной входной двери.
И твари, стоявшей перед ней.
Тварь была огромна. Я хочу сказать, своей величиной она превышала размеры двери, сквозь которую она неизвестным мне образом прошла. Очертаниями она более или менее напоминала человека, только неправильных пропорций. Плечи слишком широкие, руки слишком длинные, ноги слишком толстые и скрюченные. Все тело ее заросло шерстью, а может, каким-то мхом. Или и тем и другим. И глаза – пустые, бездонные, в глубине которых тускло светилось какое-то фиолетовое сияние.
Я почувствовал, как начали дрожать мои руки. Что там дрожать – трястись. Точнее говоря, дергаться, как в конвульсиях. Бумажный пакет ритмично похрустывал. У меня за спиной стояло существо из потустороннего мира. Я ощущал его – всего в семи или восьми футах от меня, реальностью не уступавшее Стэну. Воспринимал всеми чувствами, кроме зрения. Мне потребовалось сделать над собой нешуточное усилие, чтобы повернуть голову и бросить взгляд через плечо.
Ничего. Стэн продолжал совать в пакет купюры. Никого другого в магазине не было. Дверь не открывалась с того момента, как я вошел. Над ней висел колокольчик – он бы зазвенел, если бы ее открыли. Я снова посмотрел на отражение.
Тварь стояла на пару футов ближе.
И улыбалась.
Форма ее головы плохо распознавалась из-за покрывавшей ее чешуи либо сбившихся в бесформенные дреды волос. Но ниже глаз я ясно видел рот, слишком широкий для настоящего, полный неправдоподобно острых зубов, – в нашем мире таких не бывает. Подобную улыбку можно было бы отыскать только в кошмарах Льюиса Кэрролла, вызванных опиатами.
Мои ноги угрожали превратиться в кисель. Я не мог совладать с дыханием. Не мог пошевелиться.
Страх пробегал по спине ледяными спазмами и стекал холодным потом. Я ощущал исходившую от твари враждебность – не бездумную злобу обиженного мной одноклассника, не холодную, расчетливую ярость Джастина. Нет, эта злоба была совсем другой: шире и бездоннее океана. Ядовитая ненависть, древняя и порочная настолько, что почти способна убивать сама по себе. Казалось, эта злоба клубится вокруг чудовищной головы зловонным, отравленным облаком.
Тварь хотела меня уничтожить. Причинить мне боль. И при этом наслаждаться процессом. И что бы я ни сказал, что бы ни сделал, это не могло ничего изменить. Я представлял собой объект, подлежащий ликвидации, причем по возможности наиболее замысловатым способом. В твари не ощущалось жалости. И страха. И еще: эта тварь была древней, невообразимо древней. И терпеливой. Каким-то образом я понимал, что, если разочарую ее, терпение ее лопнет и то, что им сдерживалось, разъест меня быстрее самой крепкой кислоты. Я ощущал себя испачканным – одним присутствием этой твари, оставившим на мне пятно, которое невозможно стереть или смыть.
А потом оно оказалось прямо у меня за спиной, так близко, что почти могло до меня дотронуться, возвышаясь надо мной исполинской, наводящей ужас громадой.
Оно наклонилось. Из-за частокола острых, как у акулы, зубов высунулся раздвоенный язык.
– То, что ты сейчас ощутил, – прошептала тварь негромко, спокойно, с британским произношением, – настолько близко от тебя, насколько разум
