сильно смахивает на авантюру не только без шансов на успех, но и без ответа на вопрос, в какой мере о ней были осведомлены и согласны (документов с соответствующими санкциями не обнаружено) высшие руководители УНР, в частности М. С. Грушевский. Во всяком случае, в их теоретических и политических воззрениях, насколько это известно, не было (да, судя по всему, и не могло быть) места на допущение подобного безрассудного, реально не гарантированного ничем, шага.
В контексте отмеченного некорректным, да и вообще расходящимся с фактами является утверждение В. Е. Возгрина о том, что «украинцы и немцы… к концу апреля освободили Крым от большевиков»[715]. Видимо, автор недостаточно ясно представляет себе действительное развитие событий, реальное соотношение сил, давая последним не только крайне субъективные, предвзятые характеристики, оценки, но и путая их персонификацию. Он, в частности, пишет, что в Брест-Литовских переговорах «участвовали и представители антибольшевистской Центральной рады Р. Кюльман и О. Чернин – их полномочия были признаны руководителем советской делегации Л. Троцким. Кстати, именно они подписали 10 февраля 1918 г. договор с Германией и Австро-Венгрией»[716].
На самом деле, Р. фон Кюльман являлся государственным секретарем (министром иностранных дел), тайным советником кайзеровского правительства Германии, а граф О. Чернин являлся министром иностранных дел цисарского и королевского правительства Австро-Венгрии. Поэтому признавал Л. Д. Троцкий вовсе не их полномочия, а делегации Украинской Народной Республики в составе В. А. Голубовича, Н. М. Любинского, М. Н. Полоза, А. А. Севрюка и Н. В. Левитского[717].
В силу этого «мирный договор между Украинской Народной Республикой с одной, Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией с другой стороны» (Болгарию и Турцию В. Е. Возгрин почему-то «игнорирует») Р. фон Кюльман подписывал, естественно, от имени правительства Германии, О. Чернин от имени правительства Австро-Венгрии, а от имени Украинской Народной Республики – члены Украинской Центральной Рады А. А. Севрюк, Н. М. Любинский и Н. В. Левитский[718].
Договор был подписан 9 февраля по новому стилю (27 января по-старому), а не 10 февраля, что в общем-то широко известно и нет никаких оснований корректировать документ.
В том же абзаце, который цитировался выше, В. Е. Возгрин пишет о том, что мирный договор РСФСР с Германией «был ратифицирован Третьим Всероссийским съездом Советов», чего никак не могло быть, поскольку Третий съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов состоялся 10–18 (23–31) января 1918 г., упомянутый мирный договор был ратифицирован Четвертым Чрезвычайным Всероссийским съездом Советов рабочих, солдатских и казачьих депутатов, состоявшимся 14–16 марта 1918 г.
Если автор весьма объемного труда допускает столько элементарных ошибок в одном абзаце, невольно возникает вопрос о доверии к изданию вообще. И хорошо еще, что В. Е. Возгрин касается вопросов предмета настоящего исследования, т. е. отношений Украины с Крымом (по крайней мере, в хронологических рамках 1917–1920 гг.) лишь спорадически, иначе бы историографическая ценность четырехтомника заслуживала совсем неутешительных рефлексий.
Иначе как, к примеру, можно оценить чисто умозрительное заключение (просто выдумку), согласно которому совместные действия (а вовсе не коренные разногласия в отношении Крыма) Украинской Народной Республики и Германии будто бы детерминировались желанием уничтожить власть узурпаторов – большевиков на полуострове: «Ни немцы, ни украинцы не могли допустить существования в тылу такого очага насилия и милитаризма, каким весной 1918 г. являлся советский Крым. Отчего и можно было с большой степенью вероятности ожидать продвижения германских и украинских войск на территорию полуострова с установлением там нового правительства»[719].
Конечно, можно было бы принять «правила игры», предложенные В. Е. Возгрином и в духе его же логики задаться вопросами: как это немцы допускали мирное соседство на тысячекилометровом пространстве с Советской Россией и не могли допустить существования с Советской Социалистической Республикой Таврида «в тылу» – за крошечной границей – перешейком; не было ли в то время забот поактуальнее у Центральной Рады и, вообще, были ли у нее хотя бы весьма отдаленные замыслы относительно «нового правительства» Крыма?.. Думается, не стоит продолжать подобные вопросы.
Автору, как представляется, важнее всего и «любой ценой» реализовать поставленную перед собой сверхзадачу: доказать, что единственной демократической силой в Крыму, претендующей на закономерное установление собственной власти (выделено мной. – В. С.) в исследуемый период были исключительно крымские татары (для красного словца обещавшие равноправие всем другим этносом полуострова). Кто в этом сомневался, или – более того – был не согласен, естественно – злейшие, кровные враги. И хотя бы «задним числом» с такими в конце концов надо «свести счеты». Что ж, об исходной научной системе координат, исследовательских критериях в подобной ситуации вести разговор бесполезно и бесперспективно.
Восстанавливая реальный ход событий на полуострове в апреле 1918 г., следует, безусловно, признать, что вопреки отсутствию каких-либо договоренностей, согласования действий с Центральной Радой (т. е. с украинцами) и в нарушение мира с Российской Федерацией, Германия повернула события в Крыму по своему усмотрению, в свою пользу. Хозяевами здесь без какого-либо дипломатического вердикта, по праву сильного, становились немецкие оккупанты.
22 апреля 1918 г. нарком иностранных дел РСФСР Г. В. Чичерин направил в Берлин германскому правительству ноту протеста. В ней говорилось: «Продвижение в Крым является существенным нарушением Брестского мира, так как является вторжением в пределы Советской Республики. Вторжение угрожает нашему Черноморскому флоту, что может повести к столкновениям, вызываемым интересами самосохранения флота. Народный комиссар иностранных дел надеется, что дальнейшее продвижение войск в Крыму будет приостановлено, и просит германское правительство уведомить незамедлительно о последующем»[720].
26 апреля от имени советского правительства России протест против вторжения в Крым кайзеровских войск заявил В. И. Ленин[721].
Германские оккупанты игнорировали демарши со стороны СНК, хотя продвижение к Севастополю далось им очень нелегко – сопротивление большевиков, советских войск оказалось весьма серьезным. Однако, силы заведомо были неравны.
К этому моменту руководивший корабельными командами, личным составом Центрофлот (в нем превалировали соглашательские элементы), не находя конструктивного решения (наиболее целесообразным представлялся вариант эвакуации судов в Новороссийск), счел возможным избрать командующим флотом контр-адмирала М. П. Саблина. Он был решительным противником Германии, пытался найти способ предотвращения захвата флота оккупантами[722].
В это время в окружении М. П. Саблина появился эмиссар Центральной Рады, предложил поднять на судах украинские флаги, доказывая, что это спасет флот от немецкого захвата – ведь последние являются союзниками УНР.
Не находя лучшего решения, контр-адмирал М. П. Саблин, подталкиваемый изменившимся составом Центрофлота (в нем преобладание получили проукраински настроенные элементы), отдал 29 апреля приказ о поднятии на судах Черноморского флота украинского желто-блакитного флага. Так Черноморский флот, хотя не все его команды подчинились распоряжению командующего, стал украинским. Однако лишь на один день
