этапом, исходя из вашей логики, станет воздействие на другие участки коры головного мозга, отвечающие за интеллект и творческие способности, — со скорбью в голосе предположил он.
— А ведь верно! В самую точку попали! — хлопнув себя по коленке, воскликнул молодой экспериментатор. — Такие работы уже ведутся, причем, довольно успешно!
— Таким образом, — игнорируя его восторги, продолжал профессор, — вы замахиваетесь на создание идеального человека — homo perfectus, так сказать.
— Да. И что криминального вы в этом находите? — удивился тот.
— В общем-то ничего, за исключением того, что, во-первых, вы пытаетесь создать заместо человека с его свободой воли, программируемое существо, а во-вторых, вступаете в прямой конфликт со Всевышним, пытаясь отредактировать его земные творения. Вам, что, слава докторов Фауста и Франкенштейна не дает спать спокойно по ночам? — нетерпеливо осведомился в свою очередь патриарх. Гумилев опять одобрительно посмотрел на своего недавнего идеологического противника.
— Про Фауста ничего не могу сказать. Не знаю. Не знаком. А про Франкенштейна читал. Довольно забавное чтиво. А почему вы думаете, что мы пытаемся создать антропоморфного робота?! Ничего подобного! Мы всего лишь стимулируем развитие уже имеющихся у него качеств, только по какой-то причине еще не использующихся. И потом, мы всего лишь задаем общие параметры и общую направленность, а уж внутри этого могут быть всяческие вариации, связанные с его свободой воли. Что же касается Всевышнего, то кто вам сказал, что он будет против того, чтобы мы ему немножечко помогли?! Иначе, зачем ему было создавать Рай, как не в помощь себе?!
На этот раз у оппонентов не нашлось достойных аргументов для возражения кроме невнятного бурчания по поводу того, что «горе той цивилизации, в которой превалируют техногенные устремления над морально-нравственными устоями». Выждав еще какое-то время, молодой ученый встал, наклонил голову, как бы завершая диспут, и отправился на свое место, где его уже ждала раскрасневшаяся от танцев супруга. «Ну что ж, основную информацию для размышлений я уже получил, хоть и не из того источника, на который уповал. Ну, да и ладно! Какая разница, из какого колодца пить? Лишь бы вода была чистой» — подумал про себя Захария, занимая свое место за столом. К нему тотчас присоединилась Ирия.
— Ну что, закончили вы свои околонаучные разговоры? — полюбопытствовала она у него.
— Почему, околонаучные? — удивился тот.
— Потому, — ответила она и показала ему язык, в качестве решающего аргумента своей точки зрения. Эта детская непосредственность до крайности умилила его, пребывавшего до сего момента в серьезной сосредоточенности.
— Скажи, — глядя Захарии прямо в зрачки, спросила она, — а тебе со мной не скучно?
— Честно?!
— Разумеется! — нахмурила она брови.
— А разве может быть скучно с такой красивой и одновременно умной девушкой?! Ведь это же редчайшее сочетание качеств, что тут в Раю, что там — на Земле. А если серьезно, то я и отдыхаю с тобой, и заряжаюсь от тебя энергией. Тихая и послушная, как река средне-русской возвышенности женщина — не для меня. Со мной она сама скоро станет болотом и утянет в болото житейской обыденности меня самого, своими вечными бигудями и засаленным халатом. Мне больше по нраву женщины, как горные реки, низвергающие свои струи со скал, яростные и непокорные, по каждому вопросу имеющие свое мнение, сами находящиеся в тонусе и держащие в тонусе своего партнера. Именно такой ты мне и кажешься, хотя, сначала, я и имел о тебе другое мнение. Напротив, это мне кажется, что тебе со мной скучновато.
— Почему ты так думаешь?! — искренне удивилась она.
— Все-таки разница в нашем с тобой возрасте весьма велика, — с сомнением предположил он.
— Разница в возрасте велика, когда ей восемнадцать, а ему пятьдесят лет. А после пятидесяти лет, когда основные жизненные навыки уже получены, возрастные грани нивелируются и уже не важно сколько лет разделяет людей, ничего радикально нового в жизнь друг друга они уже не привнесут.
— Ты серьезно так считаешь? — внимательно посмотрел он на нее.
— Абсолютно, — уверенно кивнула она. — К тому же, знаешь, я всегда считала для себя, что мужчина должен быть терпким, основательным и крепко настоянным…
— Прямо как коньяк, что мы давеча пили, — перебивая ее, улыбнулся Захария.
— Да. И к тому же немного дубоватым, — дополнила она, уже откровенно смеясь, своим чарующим смехом, слегка запрокидывая голову назад.
Вечер подходил к концу, зажигая на небосводе немногочисленные в этой части Галактики звезды. Гости еще немного поговорили на отвлеченные темы и стали понемногу собираться по домам. Большинству из них в понедельник предстояло начинать новую рабочую неделю. Еще раз поблагодарив хлебосольных хозяев за гостеприимство и взяв с них твердое обещание пригласить на бракосочетание, гости стали разбредаться восвояси. Эзоп, Гумилев и Гермоген ушли вместе, поддерживая друг дружку, чтобы не упасть подобно кеглям из боулинга. Как две испанских каравеллы, отплыли домой Гавриил с женой. Стана с мужем скооперировалась с парочкой Тацит-Вершинин и тихонько умелись и не по домам, а, кажется на соседний участок. Растроганная усилиями Захарии по устроению ее личной жизни, бабка на прощанье приникла к его груди, как малый ребенок, бормоча между всхлипами:
— Захарушка! Соколик! Ангел ясный! Век не забуду!
— Это что, бабушка, угроза?! — засмеялся он над ее последними словами, крепко обнимая старуху.
— Что ты?! Что ты?! — отчаянно замахала она, отстраняясь от него, но не выдержала и тоже засмеялась тихим и слегка дребезжащим старческим смехом.
Уходили вчетвером. Захария пошел на принцип и не отпускал Ирию с родителями:
— Раз я обещал собственноручно доставить в целости и сохранности вашу дочь до подъезда к 23.00, так значит и будет! — безапелляционно заявил он.
Родители благосклонно и по достоинству оценили умеющего держать свое обещание полковника. И только Ирия поняла, что он просто ищет повод еще немного побыть в ее обществе. Уже у подъезда, пропустив вперед себя супругу, прощаясь, Евстафий протянул свою мозолистую руку Захарии:
— Ты, полкан, извини, если что не так! Сам понимать должен, что дочь у нас единственная. А в общем, ты, ничего! Молодец! В разведку с тобой идти можно. — В устах бывалого вояки, такие скупые слова, дорого стоили.
— Я не против! И в разведку, и еще куда, — многозначительно ответил он, пожимая протянутую руку.
— Ну, насчет, «еще куда» об этом мы с тобой потолкуем более обстоятельно. Время будет еще, — озорно подмигнул он Захарии, и уже обращаясь к дочери, добавил. — А ты егоза, долго тут не прохлаждайся, а то утром опять мать тебя не добудится.
Еще раз кивнул на прощание Захарии и развернувшись неслышной тенью исчез в темном проеме подъезда.
— Ладно. Давай и мы
