нисколько не удивительно, быть молодым петербургским писателем, что означает – ходить на собрания и учиться уму-разуму. Иначе говоря, быть хоть Гоголем, хоть Львом Толстым на одних только словах решительно недостаточно – необходим сертификат соответствия (вот и начальник склада проснулся, когда его уже решительно никто не ждал!)
В общем, наш местечковый Гоголь пока не подошёл не только на роль хэдлайнера, но даже и просто на разогрев, в качестве группы поддержки для более маститых и увешанных сертификатами молодых петербургских авторов. Впрочем, ключевое слово здесь, безусловно, «пока» – ибо, безусловно, мы ещё поборемся за место в вечности. Чтобы потом, спустя десятилетия, когда мы с вами уже давно отпадём за ненадобностью, и народится новое поколение, способное ценить силу печатного слова в силу наступления коммунизма и массовой праздности народонаселения, так вот – тогда какой-нибудь праздный ценитель, праздно листая всякие допотопных лет издания в поисках недооценённых жемчужин, вдруг споткнётся глазом об слово «поелику», изумлённо вскинет бровь, вчитается и внезапно вскричит, испытав ликование первооткрывателя, наткнувшегося в каких-нибудь вдоль и поперёк исхоженных туристами подземельях Лувра на те самые оторванные руки Венеры Милосской с приложенным сертификатом подлинности за подписью самого императора Нумы Помпилия.
Осталось только придумать, о чём писать. И годятся ли в качестве нетленных текстов мои путевые заметки про моё нехитрое житие. Или вот-вот ужо должен появиться мальчик Ваня Рублёв и словами «А по-моему, ты гавно!» низвергнуть наземь поражённого этой новой и неожиданной для него мыслью претендента в подмастерья начинающих петербургских писателей.
В любом случае, разбуженные мысли зароились, и рассказ про новых соседей по коммуналке – се, ужо грядёт.
Что видим, о том и поём, чего уж там.
Антисоциальные музыканты Петербурга
Порой кажется, что через нашу коммуналку прошли все типажи обитателей питерских коммуналок – хотя, конечно же, это невозможно, и, предполагаю, жизнь ещё не раз найдёт, чем удивить внимательного пользователя. Прошедший пожар серьёзно ускорил круговорот жильцов – одни съезжали, другие заезжали…
Вот лишь некоторые примеры.
Начнём с того, что в комнате, откуда год назад начался пожар, проживала девушка с вытатуированными на ляжках игривыми бантиками, работавшая где-то ночами – так вот, эта девушка просто сбежала в ночь перед пожаром неизвестно куда, чем ещё долго подстёгивала буйную фантазию оставшихся жильцов (включая и меня, параноика) на предмет причин возгорания. Хозяева той комнаты её, комнату, примерно отремонтировали, но вновь сдавать отчего-то не стали, ограничившись озвучиванием намерения продать несчастливое жильё, приносящее им один только убыток.
Тем не менее, когда на коммуналку в какой-то момент обратили внимание жадные до денег риэлторы, продана была отчего-то не комната погорельцев, а две другие комнаты, принадлежавшие: одна – адвокату, и вторая – интеллигентной питерской женщине почтенных лет (старухой её назвать рука не поднимается, и, скорее, так могла бы выглядеть вышедшая на пенсию университетская преподавательница высшей математики или английского языка – высокая и стройная, сохранившая ясность ума и чувство собственного достоинства, пусть и не особо финансово обеспеченная).
Тем не менее, в комнате этой преподавательницы до прихода риэлторов успел пожить некий предельно странный мальчонка лет восемнадцати – бывший детдомовец, ныне обучающийся в музыкальном училище. Странность его заключалась не столько во внешнем виде (нормальном, вообще говоря, и даже обыденном для представителя питерской творческой интеллигенции – высокий, худой, с длинными засаленными волосами, сложенными в единый хвост), сколько в поведении – возможно, виной тому послужило детдомовское прошлое, но мальчонка избегал любого общения. И не то, чтобы оставшиеся соседи так уж прямо жаждали с ним пообщаться, но, согласитесь, когда человек, извиняюсь, мочится мимо унитаза в настолько массовом порядке, что в уборной немедленно наступает разруха, или когда этот же человек без тени смущения ворует чужую туалетную бумагу на глазах изумлённых подобным поведением собственников, иллюстрируя тем определение «сверхнаглости» из далёкого советского детства, то к этому человеку сразу возникает целый перечень вопросов, комментариев и поправок, на которые, вообще говоря, хотелось бы получить реакцию, отличную от молчаливого убегания в свою комнату практически на четвереньках. Нет, я сам тот ещё социопат, и вокруг меня почти сплошь всё такие же социопаты. Но при этом ты, гад, хотя бы веди себя по-человечески и соблюдай нормы человеческого общежития!
Валентиныча, как ответственного квартиросъёмщика, подобное поведение не устраивало, и он стучался в двери к поганцу и выговаривал накипевшее. В ответ поганец, что характерно, молча всё выслушивал и, по-прежнему ничего не говоря, закрывал перед носом Валентиныча дверь, переставая на какое-то время реагировать на дальнейшие внешние раздражители. По всей видимости, пробиться в круг близкого общения этого мальчонки – задача не из тривиальных, и даже Валентиныч, однажды оказавший пареньку существенную помощь, не добился почти ничего.
Там ведь как получилось? Паренёк случайно захлопнул дверь своей комнаты и остался снаружи без ключа. А ему нужно было срочно бежать на какой-то экзамен или, может быть, конкурс – на скрипочке, короче, скрежетать. Или в трубу дудеть – я, честно, уж и не помню, на чём он там подвизался. Говоря проще, жизнь висит на волоске: срочно необходимо причёсывать сальные патлы, хватать скрипочку и свирепым кабанчиком мчаться на прослушивание! А тут такой, понимаешь, конфуз…
Делать нечего – отбросил мальчонка свои антисоциальные замашки и пошёл на поклон к тому, кто только что без видимых последствий отчитывал его за разруху в сортире, но кто при этом среди соседей издревле славится своими умелыми ручонками – к самому большому и сильному среди всех имевшихся в наличии граждан. К дальневосточному саблезубому заиньке – к Валентинычу!
И Валентиныч помог! Сказался богатый опыт вскрывания таких же дверей в одной частной фирме, в которой я в начале 90-х трудился ночным сторожем, по ночам вскрывая двери кабинетов и припадая к персональным компьютерам с целебным источником в лице игр «DOOM», «DOOM II» и «Heretic». В те же ночи, когда параноидально настроенные собственники предприятия, заподозрив неладное, ставили на компьютеры пароли, которые я ещё не успевал узнать через знакомых дизайнеров, от игр приходилось отказываться, и тогда я ложился в коридоре на выстроенные в ряд табуретки и читал. Незаметно таким вот образом прочтя полное собрание сочинений Антона +Павловича Чехова, споткнувшись только на напечатанных в самом последнем томе письмах и путевых заметках об острове Сахалин – очень уж малоинтересными и непознавательными они мне тогда показались.
А всё потому, что ноутбуков и смартфонов ни у кого в то время не было. Иначе, полагаю, хрен бы я тогда не то, что Чехова прочитал, но и диплом
