В Сызрани Михаил Андреевич вдруг попросил показать ему вокзал. Поехали. Он внезапно направился в ресторан. Сопровождающие почувствовали себя неуютно – вокзальный ресторан известно как выглядит. К визиту высокого гостя здесь никто не готовился.
«Михаил Андреевич, – вспоминает Воротников, – постоял, сощурившись, посмотрел в зал, улыбнулся и, не проходя далеко, вышел. По его просьбе немного прошли от вокзала по Советской улице (бывшей Большой Дворянской). Вернувшись к вагону, он объяснил нам причину своего интереса.
В 1920 году юный Миша Суслов пришел пешком в Сызрань. Потолкался здесь на вокзале и в городе несколько дней и уехал в Москву учиться. С тех пор в Сызрани не был. Вспоминая об этом, он оживился, говорил быстро, с радостными интонациями. Ему импонировало, что сохранилось здание вокзала, на том же месте ресторан, да и главная улица мало изменилась.
Мы ожидали разноса за вокзальное бескультурье, а ему, наоборот, все понравилось, напомнило юные годы…»
Но это было редчайшим движением души.
«Я восхищался его четкостью, деловитостью и ясностью в суждениях, – вспоминал Георгий Смирнов. – Точно так же он вел и личный прием: поняв, в чем дело, он тихо, но решительно давал понять, что согласен, не согласен, надо подумать.
Нам импонировала его высокая квалификация и определенность позиций, его правка по текстам была предельно рациональной: все к месту и ничего лишнего. На фоне расплывчатых, туманных суждений иных руководителей его замечания, предложения были всегда безупречны».
Он был вполне грамотным человеком, синим карандашом правил ошибки и расставлял запятые в документах, составленных его подчиненными. Но то, что восхищало аппаратчиков, было на самом деле проявлением кондового догматизма. Суслов не допускал ни малейшего отклонения от генеральной линии. Он органически боялся живого слова и убирал тех, кто пытался выйти за установленные рамки.
Михаил Андреевич контролировал в партийном хозяйстве любую мелочь. Он всегда интересовался, как в прошлом решался тот или иной вопрос. Если же звучало слово «впервые», Суслов задумывался: «Впервые?» – и откладывал решение вопроса.
Анатолий Черняев вспоминал, как Суслову принесли проект решения политбюро, в котором только что закончившийся визит Брежнева в ФРГ назывался «историческим». Михаил Андреевич выражение «исторический визит» заменил на «политически важный». И пояснил: генеральному секретарю предстоит визит в Чехословакию, тот и будет (!) историческим…
Суслов был озабочен тем, как вернуть контроль над обществом после хрущевской оттепели, как подавить проснувшееся свободомыслие.
Характерна личность его главного помощника Владимира Васильевича Воронцова. Он до войны был ответственным редактором «Орджоникидзевской правды». Суслов, став хозяином края, сделал Воронцова третьим секретарем крайкома. Когда стал работать в ЦК, то взял к себе Воронцова в управление пропаганды и агитации. Когда возглавил «Правду», поручил Воронцову отдел партийной жизни. Еще несколько лет Воронцов проработал в аппарате, а летом 1953 года стал помощником Суслова.
Как и его шеф, Владимир Воронцов собирал цитаты и составлял сборники афоризмов, которые каждый год под разными названиями («Чаша мудрости», «Симфония разума», «Служение музам», «Могущество знания») выходили в разных издательствах.
Воронцов на страницах «Огонька» начал кампанию против Лили Брик, которую любил Маяковский. Он обвинил Лилю Брик в том, что она плохо влияла на великого поэта, и доказывал, что на самом деле Маяковский любил не еврейку Брик, а хорошую русскую женщину Татьяну Яковлеву.
Владимир Воронцов стал одним из редакторов собрания сочинений Маяковского и участвовал в составлении комментариев. В результате в пятом томе собрания сочинений у всех стихотворений, посвященных Лиле Брик, исчезло посвящение.
Константин Симонов написал возмущенное письмо Брежневу. Произошел скандал. А скандалов Суслов не терпел, поэтому с помощником расстался. Но обижать его не стал. Воронцов отправился в Италию советником посольства по сельскому хозяйству…
Кто ведет секретариат, тот и решает
Брежнев пресек поползновения Николая Подгорного получить формальный ранг второго секретаря, предоставив как бы равные полномочия Суслову и своему старому приятелю по Днепропетровску секретарю ЦК Андрею Павловичу Кириленко. Они вдвоем по очереди вели заседания секретариата, где принимались важнейшие решения.
Секретариат ЦК КПСС заседал каждую неделю по вторникам в четыре часа дня в зале на пятом этаже. Помимо секретарей, на заседаниях присутствовали руководители отделов ЦК, некоторых идеологических учреждений, начальник Главного политического управления армии и флота, главные редакторы центральных партийных изданий. Им предоставлялось право совещательного голоса – сидеть и слушать. Иногда по ходу заседания от них требовали дать справку или высказать свое мнение.
Приглашенные для участия в обсуждении того или иного вопроса ожидали вызова в приемной. Когда вспыхивала зеленая лампочка, их допускали в зал заседаний.
Секретариат давал оценку работы партийных комитетов, проверял исполнение решений съездов и пленумов, решений политбюро, утверждал на должности номенклатурных чиновников.
После того как обсуждение внесенных в повестку дня вопросов завершалось, в зале оставались только секретари ЦК и иногда кто-то из руководителей отделов. Рассматривались самые деликатные вопросы – злоупотребления и проступки высших чиновников. За некоторые из них карали довольно жестоко. Например, работника ЦК, которого застали пьяным, сразу же увольняли из аппарата.
Брежнев боялся появления реального второго секретаря, поскольку от человека, ведущего секретариаты и располагавшего сиреневой печатью ЦК КПСС № 2, зависели и работники центрального аппарата, и местные партийные секретари: он их назначал и снимал, отправлял в заграничные командировки и на учебу, то есть именно он сажал «уездных князей» на «кормление», и те, естественно, всячески старались демонстрировать ему лояльность.
Роль второго секретаря при Брежневе оспаривали Суслов и Кириленко. Борясь за право быть рядом с генеральным или за те или иные полномочия, они, конечно, не ладили между собой. Что поддерживал один, валил второй. Высшим руководителям приходилось непросто: согласовав вопрос с Сусловым, они должны были решить его и с Кириленко, чтобы избежать неприятностей. Но Кириленко мог дать прямо противоположное указание, и тогда неизвестно было, чей приказ выполнять.
Профессор Вадим Печенев, который работал в отделе пропаганды ЦК, а потом был помощником Черненко, рассказывал:
