– Да… Над Луаром сгущаются тучи. Город ждет расплаты… За эти смерти. Старик был невиновен – но все же погиб… Думаю, горожане не станут проводить дознания. Дознание проведу я, а ты – ты возьмешь Луара. Немедленно.
– Сова, – сказал Эгерт сквозь зубы. – Завтра я выступаю на поимку Совы.
Решение пришло к нему внезапно – однако он тут же уверил себя, что день начала экспедиции был выбран заранее и обратного хода нет.
Судья прошелся по полутемному кабинету. Остановился, свел брови:
– Если за это время случится новое убийство…
– Это не он! – шепотом выкрикнул Эгерт. – Сова… Убивает каждый день. А Луар… Не убийца. Ты убедишься. Я возьму его… Когда вернусь.
Судья колебался.
– Это не он, – сказал Эгерт со всей силой убеждения, на которую был способен. – Все будет, как ты скажешь… Я возьму его, запру, и ты увидишь… Но не сейчас, мне нужно взять сперва Сову… Это мой долг, я должен, я не могу иначе… Ты долго выжидал – выжди еще несколько дней… Не трогай Луара, я сам…
На лице судьи написано было сомнение – однако, некоторое время посмотрев Эгерту в глаза, он медленно, через силу кивнул.
* * *
После полуночи площадь перед Башней пустела – темные слухи и злые события, владевшие городом последние месяцы, разгоняли жителей по домам, патруль показывался редко, сторож со своей колотушкой тоже предпочитал держаться подальше – и потому Луару не пришлось прилагать усилий, чтобы подойти незамеченным к наглухо замурованным воротам.
Правая рука его мертвой хваткой сжимала висящий на шее медальон. Странно зоркие глаза различили посреди темной кладки десяток новых, светлых кирпичей – в том месте, где был пролом, некогда пропустивший Луара вовнутрь…
Он зажмурился. Медальон больно впился в судорожно стиснутую ладонь.
…Ибо служение ему есть тайна…
Ему показалось, что там, за кладкой, переговариваются множество голосов – и не жутких ночных, а обыденно-оживленных, будто на залитой солнцем площади…
Никогда раньше у него не было видений.
…Тайна – смысл, а прочее откроется вам со временем…
Теперь ему привиделась кладка – темная от времени и дождей, с нескромным светлым пятном в центре… Зримое доказательство беспринципности бургомистра, который…
…Не принято говорить с неофитами о глубоких таинствах Лаш… Однако есть ли на земле служба почетнее?!
И Луар шагнул через кладку – потому что на самом деле ворота были свободны и распахнуты, и изнутри доносились голоса.
Он шагал по освещенным коридорам; люди в серых капюшонах расступались перед ним, опуская голову в почтительном поклоне. Он кивал в ответ – и шел дальше, минуя лестницы и переходы, потому что впереди маячил некто, и не следовало отставать…
Зарешетченое окно доносило звуки и запахи площади; Луар прошел мимо, стремясь за своим провожатым. Минута – и перед лицом его оказалась стена тяжелого бархата, и от густого духа благовоний закружилась голова… А в следующую секунду запахло еще и дымом, потому что посреди черного бархатного полотнища расползалось огненное пятно.
Луар смотрел, как желтые языки пламени проедают тяжелую ткань; огонь расходился кольцом, и ширилась круглая дыра, в которой стоял, кажется, ребенок, и был он в красном, и в руках держал не то воронку, не то трубу, из недр которой клубами валил дым курящихся благовоний…
А потом раздался звук, от которого Луар содрогнулся. Звук подобен был крику древнего чудовища посреди вселенского пепелища.
Горящее отверстие в бархатной стене обернулось отверстием на золотой пластинке, и маленький старик в грязном сером балахоне погрозил пальцем кому-то, скрывавшемуся в тени: «Не для всех… Для всех не бывает… Оставь свою ржавую игрушку. Тебе не остановить…» Горящий бархат бесшумно упал.
…Ниспадающие плащи, блестящие глаза из-под нависающих капюшонов, отдаленное, приглушенное пение… Грядет, грядет… С неба содрали кожу. И вода загустеет, как черная кровь… И земля закричит разверстыми ртами могил… Извне… Идет извне… Молю, не открывай…
Плащи расступились – маленький серый старик сидел на корточках, и в руках у него была наполовину выпотрошенная, скользкая, пучеглазая рыбина.
«Не для всех, – сказала рыба. – Для избранных… Снова. Все новое… Предначертано – откроет».
«Лаш-ш… – зашипели плащи. – Лаш-ша… Тайна, повинуйтесь тайне…» Одно из зеркал треснуло и осыпалось иззубренными осколками; в проломе стоял невысокий, желтолицый человек с воздетым кулаком – из кулака свисала золотая цепочка.
«Истинно все, что есть, – крикнул он тонко и насмешливо. – Чего нету – ложно… Истинна ржавчина, но и твой засов ржав тоже… Имя Лаш поросло проклятием. Могущество…» Выпотрошенная рыбина закатила глаза и сдохла.
«Кто положит предел? – спросил старик в сером балахоне, и голос его был неожиданно низок. – Кто положит предел могуществу? Она войдет, чтобы служить мне».
Тот, желтолицый в проеме разбитого зеркала, опустил руку:
«Глупец. Не она. Ты».
Старик в плаще, к полам которого прилипла рыбья чешуя, вскочил:
«Один хозяин! – пророкотал он, и тугая волна воздуха ударила Луару в лицо. – Одна рука над миром… Моя рука, и первые всходы нового урожая…» «Глупец, – сказал желтолицый. – ее рука. Не открывай».
«Лаш, – зашелестели плащи. – Лаш-ша… Аш-ша… Тайна… Могущество… Власть…» «Я ей хозяин, – спокойно сказал серый старик. – Лаш».
«Нет», – отозвался желтолицый.
У Луара помутилось в глазах; пропал зал и пропали зеркала, он увидел себя зверьком, насекомым, крохотным существом, глядящим снизу на исполинскую темную дверь. Запертый засов подобен был тарану для штурма городских ворот…
Потом с треском разорвалась ткань; Луар понял, что давно уже лежит, и лежит на мягком; повернул голову и чуть не захлебнулся криком под ним были полуразложившиеся трупы, целая гора трупов, теплая желеподобная гора…
Собственный вопль его слился с басовитым воплем серого старика, старик рвал собственные космы, выбившиеся из-под капюшона: «Нет, не так… Не так, не…» «Так», – сказал желтолицый. Луар, утопающий в смрадном месиве, схватил в зубы золотой медальон.
…Тишина и темнота. Он снова лежал – на этот раз на жестком, на влажных досках, и пахло не благовониями и не падалью, а просто сыростью и запустением.
– Игра, – сказал Фагирра. – Все игра… Но не мы играем. Играют нами, Луар.
Он стоял рядом – усталое немолодое лицо с холодными щелями прищуренных серо-голубых глаз, капюшон, небрежно откинутый на плечи.
– И не бойся… Сначала страшно. Но… будет всего лишь другая игра. Для тебя… И не тот виновен, кто погасил светильник… а тот, кто придумал ночь. Не тот злодей, кто отодвинул засов – а тот, кто поставил Двери… И я не хотел злого. Могущество… благо. И не суди меня… Сделай… Сверши…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
