— Что следовало бы оценить по достоинству, — неожиданно вставил Удолин, потихоньку занимавшийся своими некромантскими приемами в отношении всего «высокого собрания» и окружающей мыслесферы.
— Совершенно верно. Мы также не ответили достойным образом на последующие, никак не приемлемые в отношениях между равноценными партнерами атаки на нашу межзвездную базу. Просто уничтожили явившиеся с явно враждебными целями десантные отряды, и все. Но вы не остановились, как требовала бы нормальная логика. Вы стали наращивать силы вторжения. Нам это надоело, и мы прилетели специально, демонстративно на захваченном десантном корабле. Для того, чтобы глядя друг другу в глаза, спросить — что вам от нас надо? Если есть достойные обсуждения претензии — мы их обсудим. Если вы воюете только по причине инстинктивной агрессивности — наш ответ не заставит себя ждать. Земле не нужны соседи, не умеющие правильно мыслить и вести себя приемлемым для нас образом.
Очевидно, слово «инстинктивной» (в переводе на местные языки, для присутствующих «дуггуров» и их хозяев безусловно разные) переполнило чью-то чашу терпения. Вернее, не слово, а понятие. В любой культуре, особенно супертоталитарной, есть вещи, которых нельзя касаться безнаказанно.
«Товарищ Сталин, гений всего прогрессивного человечества» — звучит правильно в заданной системе координат. Ничего не гарантирует, но и поводом к репрессии не является. Если чуть изменить тональность: «Некий Джугашвили, кровавый тиран, прорвавшийся к власти», — десять лет «без права переписки» за такие слова — нормально. «С правом переписки» — это уже неизреченная милость[101]. Каприз вождя.
…— Слушай, может, я выйду, прогуляюсь тут вокруг? — спросил Ростокин у Шульгина. Ему надоело сидеть в кабине флигера, медленно нагревающейся от выкатывающегося из-за крыш Совета солнца. — Осмотрюсь, систему охраны прикину. Должны ведь быть у них какие-то посты? Куда дороги ведут, тоже интересно…
— Сиди, — сквозь зубы ответил Сашка. Очень ему происходящее не нравилось. Ребята ушли внутрь здания, и, значит, стрелять по нему нельзя, если что-то начнется. Других подходящих целей, разрушение которых могло бы деморализовать противника, здесь нет. Это тоже плохо. Враг не того сорта, чтобы угрожать ему уничтожением (или пленением) не представляющих ценности функционеров.
Что бы такое придумать, сразу ломающее всю схему, разработанную, возможно, тысячи лет назад и продолжающую безупречно функционировать до сегодняшнего дня?
Так в этом и беда тех самых пресловутых «высших», неважно, существуют они на самом деле или нет. Всей Системы в целом, пусть хоть миллион лет она процветала. Потому что не сталкивалась с историческим вызовом на совершенно другом уровне. Теперь вот столкнулась. Кто проявит больше гибкости и творческих способностей, тот и победит.
Мыслеформу Шульгин начал выстраивать под влиянием буквально только что пришедшего озарения. Раньше было бы надо, да что поделаешь? На фронте, на передовой часто такие решения приходят, о каких в тылу, сидя над картой со стаканом чая с лимоном, даже и не подозреваешь.
Вопреки предыдущей договоренности (переговариваться через роботов), он включил обычную полевую рацию, настроенную на такую же в МТЛБ. Мысли перехватывать дуггуры умеют, пусть не всегда, и очень редко — правильно, а КВ-сигнал, глядишь, прозевают. Если нет — тоже не беда.
— Игнат, ты на месте?
Ненадо ответил, что да. С дерева наблюдатель видит юго-восточную часть крыши. Вокруг все спокойно.
— Что и настораживает. Давай так. Машины с интервалом пятьдесят метров выводи вперед еще на километр. Пехота редкой цепью — следом. В пределах зрительной связи. ПТУРсы и «Василек» — на прямую наводку. «Аскольд» пусть идет самостоятельно, пока не увидит мой флигер из надежного укрытия. После этого — стоп. В полной готовности к открытию огня по любой цели. За исключением нас, — напоследок сострил он.
— Будет сделано. Не подведем, Александр Иванович.
Поговорив с капитаном, Шульгин нажатием кнопки на приводном маячке посигналил Левашову. Без обозначения пространственно-временных координат Олегу найти их в чужой реальности было бы затруднительно, слишком сильно сказывался принцип неопределенности. Несмотря на все старания, после пересечения барьера ведущий луч СПВ «медузу» потерял. Как радиолокатор теряет цель, скрывшуюся за грозовым фронтом.
— Живы? — облегченно спросил Левашов, увидев по ту сторону «окна» флигер и товарищей в отсеке управления с откинутым колпаком.
— Вроде этого. Сколько сможешь канал открытым держать?
— Сколько генераторы «Валгаллы» напряжение давать будут. Если гравитационная буря не случится.
— Ну и славно. Переключись на одностороннее окно и сиди, за мной присматривай. Я тут, как бывший циркач, хочу тебя в роли «бога из машины» поэксплуатировать. Наблюдай очень внимательно, я не знаю, что случиться может, вдруг на слова времени не останется. Самому тебе соображать придется. По месту. Ребята внутри, — он показал на «Дворец съездов», — переговоры ведут. «Артем» с ними, и они не дураки, так что от внезапных физических акций почти застрахованы. Нам с Андреем в двадцатом году на Николаевском вокзале труднее пришлось. Однако атмосфера вокруг — очень тяжелая. Душу выворачивает. Противно. Физически и психически.
— Коньячку хлебни, — посоветовал Олег.
— Хлебну, когда обстановка позволит. Ты вот давай, от пульта не отходя, человек пять роботов к себе отсвистай по тревоге. Пусть за спиной стоят. Кто со «Взломщиком», кто с ручными гранатами. И… — Сашке-специалисту внезапная светлая мысль пришла в голову, — химия нужна, боевая и демонстративная. Рысью кого-то на склад — вторая палуба, отсек шестнадцать-бэ. На стеллажах справа имеются баллоны с дихлорарсином, прямо так и написано. Чудесная штука, особенно при здешней перенасыщенной кислородом атмосфере. Убить не убьет, но минимум сутки кашель, рвота, слезы и сопли обеспечены любому количеству пациентов в радиусе километра. Включая инсектоидов. Тем вообще трахеи выжжет. Чуть дальше — шашки лежат с разноцветными ядовитыми дымами. Кого надо — напугает, нас — прикроет.
— А как же вы сами?
— В Политбюро не дураки сидят, как говорил товарищ Брежнев. В наших боекомплектах респираторы есть…
— Ты чего, Саш, с кем воевать собрался? — спросил внезапно появившийся за спиной Левашова Воронцов. Весь разговор он явно слышал, только до поры не вмешивался.
— На кой они мне сдались — воевать? Попугать если, поскольку к тому все идет. Ты, Олег, еще и мой карабин ртутный возьми. Ртуть, исходя из таблицы Менделеева, получше серебра должна по нечистой силе работать…
— Ну, вы там уже до этого дошли? — с явной иронией, направленной не на то, чтобы уязвить собеседника, а, напротив, его подбодрить, спросил Дмитрий.
— Спускайся к нам, сам и сообразишь, что, почем и как…
— Настаиваешь?
— Зачем? Не хочешь — просто постой у окошка, погляди. Сочтешь нужным — примем как родного…
— Из всего вышесказанного, уважаемые Рорайма, — сказал Антон голосом, независимо от наличия микрофонов достающим до самых верхних кабинок амфитеатра, — следует, что я, как представитель цивилизации, предназначенной сохранять мир, порядок и взаимопонимание между любыми разумными существами Вселенной, предлагаю высоким договаривающимся сторонам, — он широким жестом указал на Суннх-Ерма и землян, — приступить к переговорам без всяких предварительных условий. Сначала пусть выступит хозяин здешнего Совета с изложением всех имеющихся претензий и пожеланий в адрес своих соседей по планете. Затем мы выслушаем другую сторону.
Предупреждаю об одном условии, обязательном в Галактике, — совещание может закончиться только достижением взаимного согласия. В противном случае, я облечен полномочиями разрешить спор по собственному усмотрению.
Сказано было сильно, тем более, что свои слова Антон сопроводил должного уровня ментальным посылом.
Форзейль сознавал, что не к этим существам, выглядящим почти как люди, он обращается. Надеялся, что его слова тем или иным образом доходят до истинных хозяев здешней реальности. Совершенно правдивые слова, кстати, за одним несущественным исключением — объявленные только что права Антон потерял вместе со званием Тайного посла. Но кто об этом мог знать, кроме… Кроме директора-распорядителя Галактического цирка.
— Тревога! Ложись! — не своим голосом вскрикнул Удолин, будто опытный солдат, услышавший свист падающей прямо на позицию авиабомбы. Одной рукой с невероятной силой дернул за пояс Новикова, другой — Антона, между которыми сидел. И свалил их на пол, под крышку обширного, наверняка не сколоченного руками, а выращенного стола.
