Следующую попытку регулировать доход этого рода мы встречаем в новелле 123 (155) (546 г.) Юстиниана. Из нее мы узнаем, что в то время был твердо установившийся обычай, по которому хиротонисуемый епископ делал пожертвование в пользу церкви хиротонисующего. Юстиниан не воспрещает этого и не смотрит на это, как на симонию, επειδή τοϋτο ουκ εστίν άγορασία, άλλα προσφορά [103], — и конечно прав в этом: продажа (симония) бывает там, где есть покупатель; а в данном случае «приношение» поступало от всякого рукополагаемого, и, следовательно, митрополит был нисколько не заинтересован в том, чтобы рукоположить определенное лицо, а не другого кого–нибудь; это «приношение» не есть покупка так же, как гербовая марка на прошение не есть подкуп судьи. Юстиниан в своей новелле определяет maximum «приношения». «Προσφορά» слагалась их двух взносов: а) «обычного» (έξ εθους, εκ συνήθειας) [104], поступавшего собственно в пользу нотариев и других служащих (υπηρετούντες) [105]епископа рукополагающего, и б) «за настолование» (υπέρ ένθρονιαστικων) [106], взноса в пользу рукополагавших епископов (или митрополита?). Юстиниан постановляет, чтобы патриархи взносили за настолование и обычного никак не более 20 литр золота. Для других епископий приношения определялись по разрядам. Все церкви по размерам доходов своих были разделены на 6 разрядов. К первому разряду отнесены были те церкви, доход которых был не менее 30 литр, на наши деньги 12540 рублей[107]. К последнему разряду отнесены церкви, доходы которых падали ниже 2 литр, на наши деньги 836 рублей. Можно себе вообразить, насколько было неблестяще положение епископальных церквей. Епископий первого разряда обязывались платить 100 за настолование и 300 νομίσματα обычных — 18% со всех доходов той церкви, в которую епископ был поставляем. С епископов церквей последнего разряда никакого взноса не полагалось. С 5 разряда, доходы которых были не более 3 литр и не менее 2 литр — 12 νομίσματα за настолование и 16 обычных. Таким образом, минимальный взнос в качестве приношений составлял [около 13%с годового дохода той церкви, в которую епископ поставлялся. Это «приношение» совершенно открыто принимал от рукоположенного протопресвитер или архидиакон хиротонисующего. Так как правила VII вселенского собора раскрывают перед нами серьезное экономическое неустройство восточной церкви (из 22 правил собора 6 или 7 предусматривают «скверное сребролюбие»), то мы вправе предполагать, что материальная выгода от «приношений» не осталась без влияния на ход борьбы между старым строем и новым течением.
Под действием этих двух противоположных сил жизнь естественно пошла по диагонали. Отдельных фактов борьбы византийская хронография сохранила очень немного[108]; но итог движения в общих чертах известен. — а) Патриархи, надломленные историей, удержали, однако, исторически унаследованные прерогативы, б) Митрополиты с меньшим успехом отстаивали свое положение, аа) Правда, история уважалась и в отношении к ним, но иногда довольно своеобразно. Например, после упадающей в своем значении Перги (митрополия Памфилии II) вырос в своем значении городок Силэй; тогда пергская кафедра была закрыта, и епископ силэйский стал титуловаться митрополитом силэйским или пергским. Но бб) явились новые митрополиты, епархии которых выделились из прежних, вв) Некоторые древние митрополиты были понижены в списках, например, викарий фессалоникский, прежде на соборах III, IV, V и VI вселенских занимавший место прямо после патриарха иерусалимского, выше протофрона кесарийского, спустился на 16 место между митрополитами, гг) Некоторые новые митрополиты занимают место выше древних, например, титулярный халкидонский уже на V вселенском соборе выше многих действительных, дд) Но особенно важно было образование автокефальных архиепископий.
Между монастырями с течением времени стали появляться монастыри так называемые ставропигиальные. Монастырь, как община монахов, не может быть независимым от епископов. Ему откуда–нибудь нужно брать пресвитеров. Ставропигия освобождала монастырь от подчинения епископу данной местности и подчиняла его непосредственно патриарху. Случаи, когда патриархи учреждали монастыри в епископиях, были нередки. Автокефальные епископии представляют нечто подобное этим ставропигиальным монастырям.
В половине V века патриарху константинопольскому в под–ведомых ему трех диэцезах было подчинено 30 митрополитов: 12 в Понте, 12 в Асии и 6 во Фракии. [Документ, надписанный именем св. Епифания кипрского и относимый Гельцером к VII в., «Εκθεσις πρωτοκλισιών πατριαρχών τε και μητροπολιτών, перечисляет уже 33 митрополита]. Но что составляет характерное явление, то это то, что [теперь ещеоказываются 34 архиепископий, подчиненные константинопольскому патриарху, которые с точки зрения V века были совершенно новым явлением, и они суть великие показатели того, что митрополитанская система не выдержала напора истории и клонилась к окончательному устранению. В IX в. в патриархате константинопольском на 34 митрополии приходились 41 αυτοκέφαλοι (т. е. αρχιεπίσκοποι). [В начале X в. число митрополитов было уже 51, столько же было и архиепископов] [109].
Фактов для истории возникновения этих архиепископий известно слишком мало; поэтому гипотезы для объяснения этого явления неизбежны. Видимо, автокефальность их была фиктивная. Одно лицо в церкви не может быть «самоглавным». За смертью архиепископа кто–либо должен был поставить ему преемника. И, вероятно, ставил их архиепископ константинопольский (хотя в XI в. митрополиты энергично отстаивали свои права) и «автокефальный» при богослужении «возносил имя» только патриарха константинопольского, а не своего епархиального митрополита. Зависимость их от митрополита была номинальна, или просто нулевая. Обязаны ли они были принимать участие на митрополичьих (местных) соборах — это еще вопрос. Они являлись только членами синода в Константинополе. Любопытно процентное отношение этих архиепископий: сравнительно более всего их появилось вблизи Константинополя. Оказывается, например, что в Европе фракийской, т. е. той епархии, где лежит Ираклия и Константинополь, было 5 автокефальных (архиепископов) и еще только 5 простых епископов, подведомственных митрополиту. Но были и отдаленные автокефальные церкви. Всякая кафедра, имевшая когда–либо святого епископа или мученические мощи, стремилась к автокефально–сти. Таким образом, образование автокефальных церквей составило целый ряд пятен, прорывавших плотную сеть митрополи–танской системы.
Но автокефальное архиепископство представляло только начало движения в епископских санах. Сравнив подлежащие списки в их хронологической последовательности, можно заметить, как епископы сначала делаются архиепископами, а потом митрополитами. Так, например, было со смирнским епископом. Сперва епископ, επαρχιώτης асийский (подведомый митрополиту ефесскому), в IX в. уже αυτοκέφαλος (αρχιεπίσκοπος), наконец, μητροπολίτης. Та же самая история с Κοτυάειον της Φρυγίας Σαλουταρίας, с Μιτυλήνη των Νήσων. Все эти превращения совершались на первых порах очень логично. Последовательность выражалась в том, что у митрополитов (в отличие от архиепископов) был какой–нибудь θρόνος υποκείμενος (подведомственная епархия), и в случае, если архиепископ становился митрополитом, то, чтобы была у него своя подчиненная как бы епархия, выделяли из той же епархии несколько епископий (у митрополита котиаийского было только 3 θρόνοι υποκείμενοι).
Но в конце концов дело свелось к простой титулатуре, и появились митрополиты вроде евхаитского в Еленопонте, у которого θρόνος υποκείμενος ουκ εστί.
Параллельно с этим наблюдается и следующее явление: списки митрополитов принимают строго определенный вид (становятся разрядными списками), и в них митрополитов то повышают на несколько мест, то понижают, и это делается по постановлению константинопольского σύνοδος ενδημούσα. Этот разрядный список определяет «τάξις πρωτοκαθεδρίας», порядок, в котором митрополиты сидят на соборах. Собор Халки–донский может считаться нормой для этого списка в его древнейшей форме. В этих списках делались пометки: митрополит такой–то, тогда–то занимал такое–то место, потом повышен или понижен. Из кафедр очень крупная была фессалоникская; она занимала столь высокое место, что Феодор Чтец этого епископа называет даже патриархом. Когда же она перешла в подчинение константинопольскому патриарху, то место в списках заняла уже низшее (в конце концов 16–е).
Новые порядки создали новую терминологию, которая отразилась и на России. По ходу истории должно бы дело стоять так: высшее положение епископа обозначается словом «архиепископ», который был выше митрополита (имел подведомых ему митрополитов); имена εξαρχος и πατριάρχης — простые варианты имени αρχιεπίσκοπος. Так в древнюю пору и было. С понятием «архиепископ» непременно связана была мысль об его автокефальности, и когда митрополит кипрский признан был неподчиненным архиепископу антиохийскому (на III вселенском соборе), он, как автокефальный, стал именоваться уже не μητροπολίτης, а αρχιεπίσκοπος. Но потом появились номинальные самоглавности; но по существующему usus и этих αυτοκέφαλοι стали называть архиепископами, и αρχιεπίσκοπος оказался ниже митрополитов. Эта позднейшая терминология перешла к нам в Россию. У нас сначала был один только митрополит киевский, потом явился титулярный архиепископ новгородский; впоследствии один титул митрополита разделился на три, но «архиепископ» у нас стал ниже «митрополита». В сущности, митрополиты русские, не имея у себя подчиненных епископов, являлись только простыми титулованными лицами. Не логичен титул архиепископа белградского и митрополита сербского (должно бы быть: архиепископ сербский и митрополит белградский, ибо Белград = μητρόπολις). Митрополит черногорский должен бы был называться архиепископом черногорским, как «самоглавный», но не имеющий в подчинении епископских кафедр.
