Он был уверен, что Франциск I наpушит обещание.
И неважно, что король дал слово чести, и неважно даже то, что в залог своего слова он оставил Карлу двух своих сыновей – все это неважно. Ибо есть важнейший фактор, который Макиавелли именовал «пользой». Крупнейшие государственные деятели, жившие куда позднее его, нашли другое определение – «государственный интерес». Но как было впервые сказано в «Государе», «что разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание».
И еще Никколо говорил, что теперь, после опрометчивого освобождения короля из плена, император Карл непременно подвергнется нападению и что война с полной неизбежностью разразится в Италии, и что итальянским государствам следует выступить на стороне французов, ибо империя сильнее и в случае победы поработит все итальянские государства, а победа Франции не может быть полной, и ей и дальше понадобится помощь, и поэтому итальянцам будет оставлено больше свободы действий, и поэтому есть прямой смысл примкнуть к французской стороне. В этом смысле он оказался совершенно прав – так и произошло. Но нам есть смысл заглянуть в «Государя» еще раз и прочесть не только сентенцию Никколо о том, что «разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию», но и то, в какой связи это сказано. Вот то же самое положение, но уже в обрамлении дополнительных условий:
«Из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса – волков, следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков. Тот, кто всегда подобен льву, может не заметить капкана.
Из чего следует, что разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание. Такой совет был бы недостойным, если бы люди честно держали слово, но люди, будучи дурны, слова не держат, поэтому и ты должен поступать с ними так же.
А благовидный предлог нарушить обещание всегда найдется.
Примеров тому множество: сколько мирных договоров, сколько соглашений не вступило в силу или пошло прахом из-за того, что государи нарушали свое слово, и всегда в выигрыше оказывался тот, кто имел лисью натуру».
Благовидный предлог, конечно же, нашелся – король Франциск заявил, что он и отдал бы Бургундию своему «дорогому брату» Карлу, да вот беда – Бургундия с этим не согласна. А в ответ на требование императора выполнить свое рыцарское слово чести и вернуться было сказано, что слово было дано по принуждению, и от обязательства его выполнения король Франции освобожден самим папой римским, Климентом VII. И вообще Франция уже собрала войска и готова прояснить ситуацию на поле боя. Так что король Франциск, хоть и не был знаком с Никколо Макиавелли, но повел себя в точности согласно его рекомендациям: и как лиса, и как лев. А вот папа Климент оказался без всяких львиных компонентов – и слаб, и нерешителен.
И он повел себя как лиса – и при этом лиса нерасчетливая.
III
В марте 1526 года, еще до того, как военные действия перекинулись в Италию, Макиавелли написал письмо с неким смелым политическим предложением. Направил он его Франческо Гвиччиардини, но несомненно, в надежде, что тот доведет его идею до сведения папы Климента. Суть же дела заключалась вот в чем: был в Италии такой кондотьер, Джованни ди Медичи. Он доводился родней папе Клименту и сражался при Павии на стороне французов, во главе так называемыx Черныx Отрядoв.
А еще он был сынoм знакомой нам графини Катерины Сфорца. Ее третьим мужем был отпрыск одной из младших ветвей рода Медичи, отсюда и фамилия.
Так вот, идея Никколо заключалась вот в чем – поскольку Джованни ди Медичи, прекрасный командир, был на службе у короля Франции и является родственником папы – почему бы тайно не помочь ему всем, чем только можно, в первую очередь деньгами? Вполне возможно, что он сможет создать ядро сил, с помощью которых удастся защитить от вторжения Тоскану
Гвиччиардини, по-видимому, действительно довел это предложение до сведения папы Климента, потому что 31 марта на письмо ответил секретарь папы, Филиппо Строцци. В письме говорилось, что такой шаг наверняка будет расценен императором Карлом как враждебный – так не лучше ли сделать враждебный шаг открыто?
Никколо, конечно, мог бы ответить, что нет, не лучше – Джованни ди Медичи храбр и решителен, а папа Климент только и делает, что колеблется, – но такого рода ответ был политически невозможен, слишком уж неравным было положение советующего по сравнению с тем, кому он пытался дать совет. В общем, из проекта ничего не получилось, но папе пришла в голову другая мысль – он нашел, что Флоренция, стоящая на пути возможного вторжения имперских войск, плохо защищена.
Он послал во Флоренцию графа Педро Наварра, испанского дезертира на папской службе, с миссией проинспектировать стены города, а Макиавелли было поручено графу помочь.
Макиавелли взялся за это дело с такой энергией, что сразу после встречи с Наварро написал довольно детальное предложение о ведении фортификационных работ и отправился с ним в Рим. План был одобрен и папой, и Франческо Гвиччиардини, на мнение которого папа очень полагался – и Макиавелли отправился обратно во Флоренцию с документом, назначавшим его секретарем новообразованной комиссии по созданию и обновлению укреплений.
Гвиччиардини к тому же написал во Флоренцию своему брату Луиджи с наказом всячески помогать Макиавелли, потому что он именно тот человек, который весь план и придумал и который в силу этого факта заслуживает полного уважения и содействия.
Впервые Макиавелли, после 14 лет отставки, был занят в серьезном деле и на государственном уровне. Он взял к себе в комиссию своего сына Бернардо в качестве ассистента – и работа по обновлению укреплений пошла полным ходом. Он писал Гвиччиардини, что его голова сейчас так полна крепостными стенами, что больше туда уже ничего не помещается.
Гвиччиардини тем временем получил звучный титул генерал-лейтенанта (Luogotenente) папской армии, то есть второго человека после главнокомандующего, и направлен на север, в Пьяченцу, где начали собираться войска лиги, направленной на защиту от Империи. Он нашел их в полном беспорядке – и написал во Флоренцию Макиавелли с просьбой срочно приехать.
И в июле 1526 года Никколо, бросив все свои дела, помчался в Пьяченцу в надежде помочь делу. Ну, ему это не больно-то удалось. Собранные с бору по сосенке солдаты при отсутствии хороших офицеров особой силы из себя не представляли, а у Никколо Макиавелли не было ничего, кроме энергии и энтузиазма. Один из мемуаристов того времени говорил, что «коли бы бог помог Никколо воплотить в жизнь то, что он задумал, это было бы прекрасно, но пока выходит только «Республика» Платона» – не слишком деликатный намек на то, что философам не следует заниматься вопросами армии, в которых они разбираются только на теоретическом уровне.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
