Надо определиться с направлением. Мне надо на лесопилку. Это – на северо-восток. А где северо-восток? Небо – сплошь чёрное, вдаль – тоже ничего не видно. Так, ладно, поступим так. Окоп расположен был так, танк шёл так, осталось определить, где у него нос, а где корма, и я найду север – танк стоял кормой на север. Ага! Вот туда и пойду!
Только сначала бы перекусить. Я был ужасно голодным. Ещё бы! Состояние изменённого сознания жрёт ресурсы организма, как пылесос. И если их вовремя не пополнить – истощение гарантировано. А следом – необратимые изменения в тканях, например, бессилие. Пошарил по карманам. О, да я богат! Плитка шоколада, пачка галет и пол фляги коньяка. Но только я поднёс еду ко рту – меня опять скрутило в тошноте. Вот, блин! Еда есть, а толка нет – всё обратно вылетит, не успев впитаться. Промыл рот коньяком, отпил глоток. Ух, и зря! Повело меня сильно. Ну что за напасть!
Пора идти. Сжал пистолет, пошёл. Земля была перерыта воронками, траками, осыпавшимися траншеями. Часто натыкался на трупы. И наших, и немцев. Шарил по карманам и рюкзакам немцев. Разжился ещё флягой со спиртом и флягой с водой, пополнил запас съестного. В одном из окопов подобрал пулемёт Дегтярёва. Не повреждён, хотя у его бывшего хозяина начисто отсутствовала голова. Достал из кармана его документы и ещё несколько бумаг, похоже письма. Рядом лежал ещё один диск. Судя по весу – полный. Тела второго номера рядом не было. Выжил. Или раньше погиб, на другой позиции. Всё это добро не помещалось в карманы. Пришлось реквизировать рюкзак одного из немцев и всё сваливать туда.
Дождь усилился. Я уже совсем промок, зато – ни одного немца. Хотя я и страховался – двигался осторожно, с оглядочкой. Так я и дошёл до кромки леса. Справа от меня шла в лес грунтовка, но я, наоборот, взял левее – не хватало ещё, чтобы мне наша же мина ногу оторвала. Прошёл метров сто вдоль кустов, потом только углубился в лес. Шагов через сто стало так темно, что я деревья с пяти шагов не различал. И если бы не моё врождённое чувство направления – заблудился бы, на хрен! А так, один раз по остаткам танка определив направление, я его уже не терял. Потеряю только вместе с сознанием – а в данный момент это для меня очень актуально – мне было хуже и хуже с каждым шагом. Отрублюсь – трендец мне! Очнувшись, уже не смогу сориентироваться. У меня и раньше так было. Поэтому я потерю сознания называл «перезагрузкой».
Сколько я так топал – не знаю. Все силы мои были направлены на одно – не потерять сознания. Ноги механически передвигались, тело как будто само огибало стволы деревьев, уворачивалось от веток и сучьев. Меня очень сильно тошнило, мутило, всё тело, каждая косточка и клеточка болели.
И вот, через вечность лесного странствия, раздался тихий, тревожный голос:
– Стой, кто идёт?!
– Свои, – прохрипел я. – Свои! Ребята, Медведь я!
– Ребята, Медведь! Живой!
Ко мне подбежали два чёрных силуэта. Я напрасно так обрадовался – расслабился и тут же рухнул им на руки без сознания.
Контуженый порядок
Я пришёл в себя с недоумением и тем же вопросом: «Где я?» Понял, что лежу, попытался встать, но в плечи мне упёрлись руки, и молодой девичий голос попросил:
– Лежи, милок, лежи.
– Как тебя зовут?
– Таня.
– Таня, где я? Кто тут командир, позови его сюда. Иди, иди, зови. Я уже в порядке.
Как только давление рук ослабло, я сел, но оказался в каком-то неустойчивом положении, поэтому стал падать. Чьи-то руки меня подхватили, усадили, и голос Кадета запричитал:
– Дядь Вить, тебе лежать надо!
– Вот ещё новость! Некогда, Миша. Миша? Я дошёл?
– Дошёл, дошёл. Я так рад! Мы все рады. Ребята из первой роты сказали, что ты под танк с гранатой прыгнул и подорвал себя с танком. А ты пришёл.
– Мои? Рассказывали? Живые, значит? Сколько человек спаслись?
– Сто семнадцать.
– Ого! Супер!
– Правда, наших мало совсем. Сапёры, шиловские, лешие, пушкари. Из рот по десятку. Много из свиридовского батальона. Сам Свиридов не пришёл. И Ё-комбат погиб. И никто из командиров не вышел. Только Семёнов. Он теперь старший. А вот и он.
– Как Семёнов? Почему? – но тут меня опять рвота скрутила.
Мне, наконец, полегчало. Я смог оглядеться. Точно, лесопилка. Знакомые стены плясали в свете костров. Костров?
– Вы что, охренели? Какие костры?
– Люди промокли, продрогли, – начал Шило.
– Молчать! Почему ты тут командуешь? Кадет, кто отменил мой приказ? Ё-комбат погиб. Меня он назначил исполнять обязанности комбата. Я приказал тебе быть комендантом лагеря. Кто отменил мой приказ?
– Но Семёнов – старший по званию, – пролепетал Кадет.
– По названию! Ты сам сложил с себя полномочия? – я, наконец, встал, достал из кобуры свой пистолет. Я чувствовал, что ярость мне застит разум, но не было сил остановить самого себя.
– Кадет, на колени!
Миша бухнулся на колени, смотрел на меня удивлённо. Кругом стояла сплошная стена людей в мокрых плащах.
– За самоличное сложение с себя полномочий, за нерешительность и трусость в боевой обстановке, за беспечность, демаскировку подразделения в непосредственной близости от противника, за угрозу безопасности жизням вверенных тебе людей, за невыполнение прямого приказа вышестоящего командования, приговариваю тебя, сержант Перунов, к высшей мере социальной защиты.
Миша стоял на коленях, опустив голову, дёргался, будто каждое моё слово было ударом. Кругом воцарилась тишина, я «ощущал потрескивание» пси-поля. Я поднял пистолет, направив его прямо в макушку Миши. Иначе нельзя, прости, Миша! Взвёл пистолет и нажал на курок.
В абсолютной тишине сухо щёлкнул боёк пистолета. Выстрела не последовало. Я поднял пистолет – обоймы в нём не было. Это получается, я всю дорогу сюда шёл фактически безоружным?
– Встань, сержант. Считай приговор приведённым в исполнение. Бог тебя в этот раз спас, не закончен твой путь, долг не уплачен. И всем говорю: за невыполнение моих приказов, за демаскировку отряда, за трусость и лень, за пренебрежение к долгу – буду расстреливать на месте! Игры закончились! Тут война! Сейчас же перенести костры в ямы, укрытия, выставить дозоры, послать разведку во все направления, слышишь, Шило! Ты – начальник разведки – не более. Кадет – мой зам. В моё отсутствие или в случае моего выбытия – он ваш командир. Приготовить лагерь к эвакуации. Шило – разведай северный и северовосточный маршруты. Исполнять!
– Я рад, что ты выжил, Виктор Иванович! – ответил мне на это Шило.
– Это мы ещё посмотрим, – буркнул я и опять упал на колени, отвернувшись под телегу, на которой я и лежал всё это время. Меня тошнило, тошнило (чем интересно? желудок уже несколько часов пустой), а потом я опять отрубился.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
