инстинкт — сначала убить, а потом задавать вопросы. Особенно когда я обнаруживаю, что незнакомец держит ее за плечи и прижимает к себе, давая понять, что держит ее подальше от меня.
Он привлекателен и высок. Выше меня, примерно шесть с половиной футов, я бы сказал, и крупнее, его мускулы проступают под рубашкой.
Но я никогда не проигрывал бой кому-то, кто был больше меня, и не собираюсь начинать сейчас, особенно когда он держит свои руки на Сикс.
— Кто ты такой? — спрашивает он, его голубые глаза пронзают меня.
— Убери от нее свои руки, пока я не показал тебе, кто я такой. — Я рычу, делая три угрожающих шага к нему, когда Сикс смотрит в лицо своего похитителя.
— Дядя Рим! — восклицает она, прыгая в его объятия и обхватывая его за шею. — Я не знала, что ты придешь.
Слово «дядя» — единственное, что удерживает меня от того, чтобы не взорваться от того, как она бросается на него.
— Привет, кошечка, — говорит он, ласково улыбаясь ей. Смертоносный блеск возвращается в его глаза, когда он смотрит на меня через ее плечо. — Твой отец знает, что этот парень пытается совратить тебя под его крышей?
Я пытаюсь дотянуться до нее, но она вырывается из его рук и перебирается в мои, мгновенно успокаивая монстра, который был в режиме «покалечить и уничтожить» с того момента, как ее вырвали у меня.
Боюсь, я даже мурлычу от удовольствия, когда она переплетает свои пальцы с моими после того, как моя рука ложится ей на плечо.
— Это Феникс, — говорит она, и я вижу, как в глазах Рима вспыхивает узнавание. — Это папа устроил этот брак по расчету, так что он не может расстраиваться. Но, может быть, не стоит ему об этом рассказывать. Не стоит без нужды повышать его давление. — Она быстро добавляет, переосмыслив свою прежнюю браваду.
— Хм. Мне нужно, чтобы он сосредоточился на этой сделке, поэтому я не буду. — Он переводит взгляд на меня. — Но если ты причинишь ей вред, тебе придется иметь дело со мной. — Его голос понижается до арктических температур, когда он произносит это предупреждение.
Я бросаю на него непонимающий взгляд.
— Я бы дрожал от страха, если бы это хоть что-то значило для меня.
Жестокая улыбка, которую он дарит мне в ответ, говорит о том, что он, возможно, представляет собой большую угрозу, чем я изначально ему приписывал, — мускулы и все такое.
— Увидимся позже, кошечка. Передай маме привет от меня. — Он говорит, и она машет ему рукой, когда он уходит.
Я обнимаю ее.
— Кто это был?
— Лучший друг моего отца.
Моя челюсть работает взад-вперед.
— Значит, не совсем твой дядя.
Ее глаза встречаются с моими, в них мерцает веселье.
— Он очень счастлив в браке.
— Так ты думаешь.
Она встает на цыпочки, обхватывает меня за шею и зарывается лицом в мою шею, целуя дорожку вверх по горлу и к челюсти.
— Ты ревнуешь?
— Не задавай вопросов, на которые уже знаешь ответы.
Ее губы находят мои, а пальцы пробегают по шее и волосам, успешно отвлекая меня.
— Тогда давай используем твою ревность по назначению, — говорит она, беря меня за руку и ведя к двери.
Я прогибаюсь и перекидываю ее через плечо, направляясь в ее комнату, пока она счастливо смеется.
* * *
Не успел я оглянуться, как наступило 30 декабря.
Завтра днем мы оба уезжаем: она — в Париж, я — в Женеву, а оттуда расходимся навсегда, по крайней мере, с физической точки зрения.
Мы старательно избегаем этой темы, проводя день, как и раньше, но напоминание о ней нависает над нами, как темная, непризнанная туча.
Оно появляется, когда она исчезает, чтобы собрать вещи, как только мы возвращаемся домой.
Мне удается продержаться около часа, прежде чем я сдаюсь и отправляюсь на ее поиски. Она сидит на полу своей спальни посреди десятков вещей, которые выглядят так, будто вывалились из стоящего рядом чемодана.
— Вижу, прогресс налицо, — говорю я уныло.
— Хочешь верь, хочешь нет, но это мой процесс. Организованный хаос, если угодно.
— И где же здесь организация?
— Заткнись. — Она смеется, бросая в меня футболку, которую я легко выхватываю из воздуха. — Я рада, что ты здесь, мне нужна была твоя помощь, чтобы выбрать, какое платье мне надеть завтра.
Я сажусь на стул у ее стола, удобно раздвинув ноги, и жестом прошу ее показать мне. Она берет с пола два платья и пару туфель на каблуках и направляется в ванную.
Когда через пять минут она выходит оттуда, на ней надето черное платье без бретелек с блестками и скромным вырезом. Оно облегает ее изгибы и ниспадает до середины бедра, подчеркивая ее ноги.
Я поправляю свой член, так как он твердеет в моих джинсах, что не остается незамеченным, судя по ее ухмылке.
Она кружится, задирая ногу вверх, чтобы продемонстрировать свои каблуки.
— И что? Что ты думаешь?
— Думаю, тебе стоит вернуться туда и показать мне второй вариант, прежде чем я сорву с тебя этот.
Она смеется.
— Значит, тебе нравится?
— Нравится, — признаю я, поднимаясь на ноги и делая шаг к ней.
— Нет! Сядь обратно. Я хочу показать тебе другое, ты, животное.
Я опускаюсь на свое место, бормоча проклятия, и жду, когда она выйдет. Я играю в игру на своем телефоне, когда слышу, как открывается дверь, и смотрю на нее.
И тут же замираю. Мои ноздри раздуваются, похоть врывается в меня с силой несущегося поезда, потому что она, в этом платье…
Я недостоин.
Темно-зеленое, такой же длины, как и первое, но с глубоким вырезом, обнажающим ее пышные сиськи, разрезами в ткани по обе стороны ног до самых бедер, а когда она поворачивается, то обнаруживает, что оно полностью без спины.
Оно оставляет абсолютно все на волю воображения, и единственная мысль, которая крутится у меня в голове, когда я смотрю на нее, — это.
Моя.
Она выжидающе смотрит на меня, когда я встаю и направляюсь к ней. Я скольжу руками по ее рукам и бедрам, пробираюсь под ткань платья и хватаю ее за задницу.
— Вот это, — говорю я хрипло. — Определенно это.
— Ты не против, если я его надену? — спрашивает она, и я слышу слабое удивление в ее тоне.
Моя рука опускается к ее руке и обхватывает обручальное кольцо. Оно не сходило с ее пальца с того самого дня, как она его надела, и каждый раз, когда я вижу его на ее руке, это подавляет во мне
