— Но я…
Лербах из последних сил поднялся на локти.
— Выслушайте меня, — сипло повторил он, глядя Андреасу прямо в глаза. — Мы убиваем евреев на востоке. Десятками тысяч.
Андреас тревожно огляделся по сторонам. Рядом никого не было.
— Вы мне не верите, — Лербах откинулся на подушку.
— Я… Я знаю, что некоторых из них расстреливали, но…
Лербах выругался.
— Нет, далеко не некоторых. — Он помолчал, чтобы перевести дыхание. — Мы уничтожаем их, как паразитов. — Лербах сделал еще одну паузу. — Лагеря в Польше — не просто трудовые. Гиммлер хочет полностью истребить всех евреев. Тех, кто слишком слаб, чтобы работать, сразу убивают, а после войны такая же участь постигнет и всех остальных.
Андреас выпрямился на табуретке.
— Но я же сам слышал, как офицеры СС говорили о будущей стране для евреев. Думаю…
— Послушайте! — оборвал Андреаса Лербах. — Я был в Треблинке. Один полковник «Мертвой головы»-рассказывал мне, что ему приходилось следовать «неприятной необходимости». — Лербах стал кашлять. По его подбородку побежала струйка крови. — Так он это назвал. Сказал, что должен быть сильным. Он начал мне такое рассказывать… — майор замолчал. — Я тогда закрыл глаза и сказал, что не хочу больше ничего знать. — По телу Лербаха пробежала судорога. — Боже, будь милостив ко мне! Я этого не хотел. Они пытаются держать это в секрете. Они боятся людей. Партия всегда боялась людей. — Лербах с трудом перевел дыхание. — Я хранил их тайну. Если бы я открыл ее, то это привело бы к нашему поражению. — Майор помолчал. — Но мы все равно проиграли. Русские уже захватили лагеря, и правда все равно выйдет наружу.
— Но русские могут и солгать.
Лербах разжал свою ладонь. В ней лежала маленькая, выпачканная кровью фотография его жены и двух дочерей.
— Это моя семья, Бауэр. Взгляните.
Андреас посмотрел на три лица, улыбающихся на фоне какого-то озера.
— Они у вас — красавицы, господин майор.
— Я поклялся их жизнью… — Лербах, умолкнув, обмяк.
Андреас провел рукой себе по волосам. У него в голове все смешалось. «Я допускаю, что в лагерях бывают случаи жестокости, но это — уже слишком», — подумал он.
— Как и большинство из нас, я не люблю евреев, господин майор, но я никогда не испытывал к ним ненависти. Мне кажется невероятным, чтобы их кто-то настолько ненавидел.
Лербах не ответил. Андреас облизал губы. Он знал, что некоторые из его солдат ненавидят евреев. Разве этому стоило удивляться, учитывая, чему их годами учили в «Гитлерюгенд»? Но при этом они не опускались до бессмысленной жестокости. Конечно, Андреас догадывался, что некоторые ненавидят евреев до такой степени, но разве они не были лишь экстремистами-одиночками?
Если то, о чем рассказал Лербах, правда, то в какой-то момент все изменилось, а этого никто не заметил. Но имеет ли это какое-либо значение теперь, когда в Германию вот-вот вторгнутся русские? И что обо всем этом думает Фюрер?
На Андреаса нахлынул поток воспоминаний: избиение евреев на улицах, карикатурные плакаты, унижающие фильмы, фанатичные речи… Каждое такое событие в свое время казалось обособленным от других, но теперь… Неужели истребление евреев — это политика правительства?
— Если это правда, господин майор, то нам ни от кого не будет пощады… Никому из нас… И никогда… Даже от Бога.
Предсмертное признание майора Лербаха легло на сердце Андреаса тяжелым камнем — настолько тяжелым, что он на марше едва волочил ноги. На протяжении всего 7 марта ему не давал покоя только один вопрос: виновно ли правительство Германии в геноциде? Для Андреаса, немецкого солдата, это был вопрос чести.
С одной стороны, массовое истребление евреев выглядело абсурдным преувеличением, но если бы не уверенное свидетельство Лербаха, то о нем не стоило бы даже и размышлять. Впрочем, нельзя было забывать и о тревожных слухах, витавших в последние годы. Они всегда оставляли какой-то неприятный осадок, но это были всего лишь слухи, на которые всегда можно закрыть глаза.
Андреасу вспомнились застольные беседы былых лет, когда его друзья обличали пасторов «Исповедующей Церкви» в чрезмерной придирчивости. Теперь для него уже не было все настолько однозначно. Андреас начал подозревать, что его, как и многих других немцев, одурачили.
К вечеру он был морально истощен. Глядя в одну точку перед собой, он не отвечал на вопросы подчиненных, не передавал в батальон отчетов о потерях и не обращал внимания на взрывающиеся вокруг снаряды во время ночного артобстрела… Андреас терзался. Неужели он присягнул на верность изменникам? Но, может, все-таки есть какое-то другое объяснение? В холодном ночном небе, освещаемом вспышками и пожарами, прогудел самолет. Андреас, упав на колени, стиснул руками свою голову.
— Боже! Боже! — взмолился он, не зная, что еще сказать.
На рассвете 8 марта рота Андреаса опять получила приказ отступать. На севере американцы форсировали Рейн — главную водную артерию Германии. Эта новость стала для немецких солдат ужасным ударом, и все же 7-я армия Андреаса, отступив на юг, заняла оборону вдоль Мозеля.
Они миновали монастырь Мария Лаах. Андреас знал, что находится всего лишь в двадцати пяти километрах от своего родного Вайнхаузена. С тяжелым камнем на сердце он окинул тоскливым взглядом однотонный пейзаж. Андреасу больше не хотелось быть солдатом. Он с удовольствием выбросил бы свое оружие и вернулся домой. Его сердце рвалось через поросшие лесами холмы к его дорогой Еве.
Андреас постоянно думал о ней. Чем она занимается в данный момент? Сидит за швейной машинкой или стоит в очереди за пайком? Андреасу было тревожно. Исполнила ли Ева обещание держаться подальше от Кобленца?
Еще он беспокоился об ее отце. Чтобы обхитрить цензоров, Ева написала, что Пауль «служит» в Шемберге южнее Штутгарта. В действительности же он работал там в руднике. Андреас также размышлял, оказалась ли мать Евы среди 200.000 стариков, женщин и детей, сгоревших заживо во время бомбардировки Дрездена в середине февраля. Он представлял, как ее обугленные останки сгребают бульдозером в общую могилу, уже заполненную телами бабушек и девочек.
Андреас с тоской посмотрел на своих марширующих солдат. «Мальчишки и старики, — подумал он. — Боже мой, какое безумие!» Каждый из изнуренных солдат был готов погибнуть следующим за дело, в положительный исход которого уже почти никто не верил. И все же они не опускали головы. Значит, и Андреас тоже должен был держаться.
Перед лицом неизбежного поражения никто из них не лишился чувства собственного достоинства. Андреаса это восхищало. Он гордился своими товарищами и любил их. Пусть даже всех их предало правительство — они друг друга не предали.
Вдруг из серых туч вынырнули два американских «Мустанга». Солдаты залегли по обе стороны от дороги. Через мгновение взорвался один из санитарных грузовиков. Но Андреас просто стоял на дороге, наблюдая за происходящим, словно за мелькающими на экране кадрами фильма. Его потянул за рукав к земле юный сержант Вилли Клеммер — бывший служащий магазина из Гамбурга.
— Господин лейтенант, что с вами?
Андреас посмотрел на встревоженное лицо сержанта. Голос парня долетал до него гулким эхом, как будто издалека. Андреаса тряхнул за плечо еще один солдат.
— Господин лейтенант!
К Андреасу вернулось ощущение реальности. Его взгляд стал осмысленным. Словно пробудившись от сна, он огляделся по сторонам.
— Да… Дело скверно… Спасибо.
В этот момент объявили отбой воздушной тревоги, и Андреас вернул роту на марш. Но мыслями он все равно был далек от этой дороги. «Может, Лербах что-то напутал? Или же просто бредил от переизбытка морфия?» От такого предположения Андреасу стало немного легче. «Но даже если и так, Лербах все равно был прав в том, что война проиграна, и мои солдаты умирают ни за что». Андреас сделал большой глоток воды из своей фляги.
После полудня рядовой Мец подбежал к Андреасу с рацией.
— Из батальона, господин лейтенант!
Андреас приложил к уху динамик.
— Бауэр на связи.
Он с угрюмым лицом выслушал сообщение. Американская пехота предприняла быстрый обходной маневр вокруг поросшего лесом холма южнее немецкой колонны. Если они успеют перерезать дорогу, то вся колонна окажется в окружении. Андреас тут же отдал приказ, и его солдаты, наклонив вперед головы, начали быстро продираться наперерез американцам через густые заросли. Оказавшись на западном склоне холма раньше противника, они быстро выкопали мелкие окопы и залегли в тревожном ожидании.
Андреас быстро прошел вдоль рубежа, проверяя, правильно ли размещены пулеметные точки. На обоих флангах он поставил огнеметчиков.
— Приказ — любой ценой не пропустить врага! — крикнул он. — Колонна должна успеть пройти вдоль другого склона холма. Мы — их прикрытие. Как только колонна пройдет, в тыл американцам с востока зайдет подкрепление. Все понятно?
