возраст призрака, как и размер, имели значение — во всяком случае, имперцам, кофу и остову-галеону досталось больше всех. А может быть, из всех мертвецов они были самые истощенные и голодные.
Ведь если Доран за неделю превратился в тусклую тень, то остальным мертвым без пропитания могло быть еще хуже. Дороти пожалела, что пропадает отличный шанс разжиться лишним Сердцем Океана, но сейчас было не до запасов. Тут бы со всеми призраками сладить.
Она ждала кракена с левого борта, но тварь оказалась хитрее — поперла на нос, используя носовую фигуру как подпорку для своих щупалец.
Первая петля зацепилась за голову фигуры и не рассчитала — деревянная голова отломилась.
Со второго захода кракен стал осторожнее и закинул огромное щупальце сразу на бушприт, обвил его по спирали и залез вторым со стороны, где крепился такелаж, и смахнул его, точно это были не латунные штыри, а деревянные бруски в детской игре. Подтянулся темной, колышущейся массой вверх и забросил третье щупальце — сразу на палубу, едва не снеся мачту.
Дороти поняла — атаковать нужно или сейчас, или никогда, и перво-наперво требовалось разобраться с ближайшим щупальцем.
Моля Черную Ма, чтобы абордажный тесак выдержал, она ударила со всей силы туда, где толщина спрутьей лапы была как два Саммерса, а не три.
Прорубить удалось только половину, но и этого хватило, чтобы кракен взбесился.
Дороти всю жизнь полагала: подобные существа не умеют кричать, им попросту нечем. Оказалось — умеют, еще как. От басовитого низкого гудения, которое заменяло спруту голос, сразу заболел затылок, а руки ослабли. Невидимые звуковые пчелы, казалось, ввинчивались прямо в глазницы, не давая видеть, лишая преимущества. Хорошо хоть дыхания у твари хватило ненадолго — и голова Дороти не успела расколоться от мерзкого звука.
Кракен заткнулся, набирая воздух для нового вопля, и отдернул покалеченное щупальце. Из него потоком текла липкая скользкая гадость, заливая палубу мерзким гнилым свечением и превращая ее в осклизлый каток.
Поскальзываясь на этом месиве, Дороти рванула к запасным якорям, которые в отличие от основных были раз в пять меньше, но обладали острыми лапами.
Подхватив якорь за перекладину, она, прямо с разбега, вогнала его кракену в край мантии, добрую часть которой тот успел перевалить через борт. За что сразу получила еще один гудящий вопль и удар громадным щупальцем прямо в грудь.
Дыхание перехватило от резкой боли, но еще сильнее кольнуло в шею — Сердце Океана жрало в три горла от каждого применения сверхсилы. Чувствуя, как уходит боль от удара, Дороти на четвереньках, чтобы хлещущая по палубе гибкая плеть не врезала ей еще раз, проползла ко второму якорю, привстала и вогнала его в другое щупальце, пригвождая намертво к палубе, точно огромным крюком.
Еще один вопль: первый якорь вырвало с мясом — и деревянным, и живым.
Якорь отлетел куда-то в сторону Фиши, которому сейчас океан был по бороду, и на борьбу Дороти с кракеном он обращал внимания не больше, чем на чаячьи крики.
Маневрировать с многотонным моллюском на носу была та еще задача, но рулевой пока справлялся — даже трубку из зубов не выпустил.
Дороти дотянулась до рукояти тесака, поднялась на ноги и приготовилась встретить кракена, который, взбешенный несговорчивостью добычи, взгромоздился на нос “Свободы” целиком и навис над палубой, собираясь обрушить на нее весь свой гигантский вес.
От первого удара огромного щупальца Дороти уклонилась, успев на излете полоснуть по нему лезвием. Второй пришелся в ноги, и его избежать не вышло: ее протащило по палубе волоком, пока она не уткнулся во что-то мягкое. Методом исключения додумалась, что это кракен — на палубе отродясь ничего мягкого не лежало, — поэтому наотмашь, вслепую, врезала палашом и, на ходу вытирая глаза от попавшей в них едкой слизи, откатилась вбок.
На этом удача закончилось — у кракена в наличии было восемь ног, а у Дороти всего две руки, и математика играла не на ее стороне.
Кракен окончательно перетек на корабль, заполнив собой пространство от носа до середины корабля. Палуба “Свободы” затрещала от веса.
Одно из щупалец подсекло Дороти колени, второе ухватило поперек туловища, захлестнуло, сдавило грудь. Дороти напряглась, пытаясь разорвать скользкую хватку, но щупальце сделало еще один виток и начало сжиматься, как огромная анаконда. Сил едва хватало на то, чтобы оставить себе место для дыхания, секунда, две, больше десяти она точно не выдержит!
Сердце Океана тревожно запульсировало, еще немного — и его возможности тоже будут на исходе.
Дороти попробовала извернуться, но сделала лишь хуже — удушающие петли скользнули, надавили. Перед глазами потемнело, вдалеке кто-то заорал, раздался хлопок, и в уши ударило грохотом.
Кольца кракена ослабли, а потом и вовсе разжались.
Он неловко, как любое морское существо попавшее на сушу, отполз в сторону, подволакивая поврежденную ногу, из которой уже не хлестало, а просто сочилось, и тяжелым мясным мешком перевалился за борт, обдав Дороти фонтаном соленых брызг.
Хозяин позвал питомца на помощь.
“Холодное сердце” все-таки вступило в бой. На их стороне.
Наверно, вот так же впечатлился Черный Пес, когда в самом центре бури увидел два сцепившихся в смертельной схватке призрачных корабля. Теперь ослепительное, сверкающее белым инеем “Холодное сердце” — без парусов, без руля, с вырванным килем и огромной дырой под самой кормой — перло прямо на “Лилию”, с ходу осыпая ее ярко-голубым слепящим огнем из всех орудий.
Галеон в долгу не остался — плюнул в ответ багровым пламенем, и корабли сцепились в пушечном поединке, точно два живых существа, а впрочем, может, таковыми они и были.
Жреческое судно, которое не успел увернуться от маневра “Холодного сердца”, просто разорвало на куски — часть гнилого носа на мгновение оказалась рядом с левым бортом Дорана и словно прилипла к нему. А потом втянулась внутрь без остатка, впиталась, словно масло в мягкий хлеб.
Горестный хор набожных голосов завопил и сразу стих, потому что остаток калечного пилигрима прибрала в себя “Лилия”. Как гигантский питон кролика. Съела и сразу разрослась, стала плотнее и больше.
Призраки, как скорпионы, пожирали друг друга, спасаясь от голода. Добывая себе крупицы бытия через окончательное небытие себе подобных.
“Лилия”, внезапно рванув вбок, вильнула кормой и буквально кончиком реи коснулась скелетообразного остова литайского корабля. Вопль, вспышка — и второй призрак стал подкормкой, а в днище разогнавшегося “Холодного сердца” таранным ударом врезался кракен.
Корабль откинуло в сторону, и он едва успел выровняться, как кракен ударил второй раз — в нижнюю часть кормы, вышибая
