Гуров.
Прилучный ничего не сказал, а только хмыкнул. Он все больше раздражал Льва Ивановича и все больше не нравился ему. Гуров с большим удовольствием выставил бы студента из кабинета, но приходилось мириться с его присутствием. Веских оснований для отстранения практиканта от расследования у него не было, а спорить с Арцыбашевым или с куратором Ярослава у Льва Ивановича не было ни желания, ни повода. Ну как бы он аргументировал свой поступок? Сказал бы, что ему не нравится Прилучный как человек?
— В тот вечер, по словам Волынцева, — стал рассказывать Крячко, — в баре все было как обычно. Никаких происшествий или инцидентов не было. Бар, как и всегда в пятницу, был переполнен постоянными клиентами. Пару раз в него забредали посторонние личности, но почти сразу же уходили. Профессор, то есть Волынцев, сидел на своем обычном месте, у барной стойки, и наблюдал за всем происходящим — за тем, кто, как и с кем общается. У кого какие отношения… В общем, заметил он чужака не сразу.
— Ага… — Ярослав что-то хотел сказать, но, посмотрев на Гурова, резко замолчал.
— Мужчина, по рассказу Профессора, сидел в самом дальнем углу бара и тоже наблюдал за постоянными посетителями, — продолжал докладывать Крячко. — Он, по всей видимости, ничего не заказывал и с места не вставал, потому что его запомнили бы тогда и официанты, и все, кто приходит в бар, как на работу, вечером каждой пятницы. Это я уже от себя добавляю, если кто не понял, — Станислав хмуро посмотрел на Ярослава.
— Да я ничего… рассказывайте, — криво улыбнулся Прилучный.
— Вот и Волынцев посмотрел на новенького и тут же забыл о нем. Он и не вспомнил бы про него, если бы не увидел его второй раз, но уже при других обстоятельствах. Когда мужчина вышел из бара, писатель точно сказать не смог. Он не видел, как тот выходил — до того, как вышел Чалкин, или после. Но зато он видел, как Михаил Геннадьевич давал прикурить кому-то после того, как ушел из «Трюдо»…
— А о чем он сам разговаривал с Чалкиным, писатель не сказал? — поинтересовался Ярослав, перебив Крячко.
— Ни о чем особенном. Волынцев просто хотел встретиться с Чалкиным где-нибудь вне бара и попросить его рассказать кое-какие подробности об интимных отношениях геев. Для книги, как он выразился. Но Чалкин отказался. Посоветовал обратиться к кому-нибудь другому. Вот, собственно, и весь разговор.
— Ага, значит, Волынцев открыл Чалкину истинный мотив своего присутствия в баре, — заметил Ярослав. — Но ведь все, что он вам рассказал, никто не может подтвердить. Он сам мог убить Чалкина, а свалить все на какого-то незнакомца.
— Не мог. Есть свидетель, который утверждает, что Волынцев из бара ушел только через час после ухода Чалкина. То есть на момент похищения у писателя есть алиби, — ответил Крячко.
— Так они могли с Чалкиным договориться встретиться где-нибудь и через час, — парировал Ярослав.
— Могли, но не договорились. — Крячко чихнул. — Волынцев уехал из бара на такси, которое ему вызвал один из официантов. Я проверял — так оно и было. Так что алиби у писателя железное.
Ярослав промолчал. Возражать ему было нечего. Гуров посмотрел на Елену. Та глядела на Ярослава хмуро и недовольно.
«Он тоже ей не нравится», — подумалось полковнику, и от этой мысли ему вдруг сделалось спокойней на душе.
— Он запомнил внешность человека, которому Чалкин давал прикурить? — спросил Лев Иванович.
— Нет, тот стоял спиной к нему. Но зато Волынцев хорошо разглядел фигуру мужчины. От барной стойки отлично проглядывается не только весь зал бара, но и то, что делается на улице, а вернее, то место, которое находится рядом с выходом из заведения. Напротив стойки имеется большое окно. Из него видна и стоянка автомобилей через дорогу, вернее, только ее часть. Когда Чалкин вышел на улицу, то он сразу свернул на тротуар, который ведет мимо этого окна. Волынцев как раз посмотрел в окно в то время, когда к Михаилу Геннадьевичу подошел человек. Вышел он с той стороны, куда направлялся Чалкин, то есть шел навстречу Михаилу Геннадьевичу, а поэтому писатель сначала не обратил на него внимания. Ну, идет себе человек мимо и идет. Но тот остановил Чалкина, чем и привлек внимание Волынцева.
— Он что же, даже в профиль этого мужчину не рассмотрел? — опять прервал его Ярослав.
— Говорит, что нет, — пожал плечами Крячко. — Это, мол, так быстро произошло, что он не успел ничего рассмотреть. А когда мужчина стал прикуривать от сигареты Чалкина, то стоял к окну спиной.
— А почему мы должны думать, что этот случайный прохожий и был тем самым таинственным посетителем бара, который сидел в самом дальнем его углу? — резонно заметила Елена.
— Потому что он был одет точно в такую же рубашку поло, что и посетитель бара. На улице было уже темно, но на автопарковке горел фонарь, и его свет частично доставал и до бара. К тому же свет из окна тоже нужно учитывать. Слишком темно не было, я это хочу сказать, — ответил ей Станислав.
Елена кивнула в знак того, что удовлетворена ответом, и Крячко продолжил рассказывать:
— Именно потому, что на улице было довольно-таки светло, Волынцев и увидел, что этот человек, после того как кивком поблагодарил Чалкина, направился в сторону парковки. Из окна не было видно, в какую машину сел мужчина, но минуты спустя мимо проехал красный «Шевроле Спарк», и направлялся он в ту же сторону, что и Чалкин. К сожалению, кроме цвета и марки, Волынцев не заметил ни номеров машины, ни других бросающихся в глаза особенностей — вроде разбитой фары, или вмятины на капоте, или чего-нибудь еще, что обязательно бы бросилось в глаза.
— Хорошо уже и то, что он разбирается в марках машины и подтвердил нашу версию, что нужно искать именно «Шевроле Спарк», а не, допустим, «Шевроле Лачетти» или «Камаро», — заметил Гуров. — Хоть что-то конкретное у нас уже есть. И кстати, что там у нас известно насчет роста и других параметров мужчины, который подходил на улице к Чалкину?
— Со слов Волынцева, это был высокий, почти под два метра, мужчина крупного телосложения, — ответил Станислав. — Чалкин доставал ему только до плеча. Волосы — коротко стриженные, поэтому хорошо были видны дужки от очков. Кстати, у того типа, который сидел в зале, тоже были очки. На это обратил внимание свидетель, потому что Волынцев сам был в «Трюдо» единственным, кто носил очки.
— Если этот мужчина и есть наш подозреваемый, то очки могли быть и не особенностью,
