Черноморский флот утратили почти полностью. Два линкора, один крейсер и девять эсминцев врангелевцы угнали в Бизерту (Тунис), два эсминца утилизировали по распоряжению РВС. Остался в строю лишь крейсер «Память Меркурия», а последний эсминец «Фрунзе» (б. «Быстрый») ремонтировался который год.
Таким образом, и для флота крайне необходимы были огромные ассигнования, которые позволили бы отремонтировать корабли, увеличив боевой состав военно-морских сил с 3 единиц до 23.
Предложение Фрунзе непременно выделить на восстановление обороноспособности страны гигантскую сумму — 405 млн. рублей горячо поддержал Сталин. Выступив на пленуме во второй раз, он, явно намекая на планы Троцкого и Склянского перевести РККА на территориальную систему, едко заметил:
«У вас есть товарищи, которые говорят, что помаленьку, на тормозах, надо спускать армию и свести её к милиции. Речь идёт не о милиционной системе, а о мирной армии. О превращении армии в простую милицию, не способную быть готовой к военным осложнениям. Я должен заявить самым категорическим образом, что нужно решительно ликвидировать эти ликвидационные настроения. Почему? Потому, что за последнее время международная обстановка начинает в корне меняться».
Коротко охарактеризовал нарастание противоречий Франции и Великобритании из-за Марокко, попытки Италии установить контроль над Тунисом, борьбу великих держав за влияние на Балканах. И подвёл своеобразный итог.
«Предпосылки войны нарастают, — предупредил Сталин собравшихся, — и война может стать, конечно, не завтра и не послезавтра, а через несколько лет, неизбежностью… В связи с этим не может не встать перед нами вопрос о том, чтобы быть готовыми ко всему… Вопрос о нашей армии, о её мощи, о её готовности обязательно встанет перед нами при осложнениях в окружающих нас странах как вопрос животрепещущий.
Это не значит, что мы должны обязательно идти при такой обстановке на ответное выступление против кого-нибудь. Это неверно. Если, у кого-нибудь такая нотка проскальзывает, то это неправильно. Наше знамя — остаётся по-старому знаменем мира. Но если война начнётся, то нам не придётся сидеть сложа руки»{455}.
Кроме Сталина никто так и не принял участия в прениях по докладу Фрунзе. Просто все единодушно проголосовали за предложенную им резолюцию. Вернее, за ассигнование на нужды военного ведомства просимых 405 млн. рублей.
Наконец, получил слово и Дзержинский. Подготовивший доклад ещё в сентябре минувшего года, но который не раз откладывался. Вроде бы из человеколюбия. Из-за крайне тяжёлого состояния здоровья Дзержинского — обострения туберкулёза, сердечного заболевания. Каменев, чтобы не выглядеть ретроградом, даже предлагал прочитать готовый текст сначала Куйбышеву, а потом и Пятакову, но встретил с их стороны решительный отказ.
Только 18 декабря выступление Дзержинского включили в повестку дня январского пленума. Однако одновременно предоставили председателю ВСНХ отпуск. На два месяца, которые истекали в… середине февраля. Окончательно же стало ясно, что доклада Дзержинского не избежать только тогда, когда он, нарушив предписания врачей и прервав лечение, неожиданно приехал 15 января в Москву.
Своё выступление Дзержинский начал с того, что прочитал полностью постановление 13-го съезда по металлопромышленности. Постановление, которое каждый член партии обязан был беспрекословно выполнять, но чего на самом деле не происходило. «При рассмотрении производственной программы, — с упрёком отметил докладчик, — народным комиссаром финансов были опубликованы статьи, в которых предостерегалось от чрезмерного расширения производства в области металла».
Хорошо, Сокольников всегда стремился сэкономить каждую копейку, каждый рубль, чтобы свести доходную и расходную части бюджета без дефицита. А тут речь шла о 306 млн. рублей, но не нынешних, а довоенных. То есть, учитывая падение курса червонца, о сумме в полтора раза большей, нежели та, что испрашивал Фрунзе. Но почему Каменев и возглавляемый им СТО так решительно не желали утверждать предложенный на их рассмотрение план? Ведь он не утопичен, вполне выполним.
Вот поэтому Дзержинский и стал апеллировать к участникам пленума, рассчитывая на их полную поддержку. Объяснял им:
Новая программа ВСНХ по металлопромышленности — это всего лишь 155% плана минувшего года, который удалось перевыполнить по различным отраслям на 15–25%. Однако СТО, рассматривая новый план, по своим, непонятным лично ему, Дзержинскому, соображениям, сократил его на 12%, уменьшив бюджетные ассигнования до 270 млн. рублей. По чёрной металлургии — со 115 млн. до 109, по цветной — с 42 млн. до 32,8, по общему машиностроению — с 98 млн. до 82, по судостроению — с 6,9 млн. до 6,4. В неприкосновенности сохранилось лишь финансирование сельскохозяйственного машиностроения — 31,8 млн. рублей. Видимо, из-за неизбывной любви к крестьянству.
Между тем, продолжал Дзержинский просвещать пленум, перевыполнение прошлого плана удалось достичь при крайне неблагоприятных условиях. «Истекший календарный год, 1924, — пояснил он, — был самым тяжёлым, самым ужасным годом прежде всего для металлопромышленности… Задолженность по зарплате была постоянным, неизживаемым явлением, при котором “не может быть рационального хозяйства, не может быть правильного использования рабочей силы… нельзя вести правильного финансового хозяйства… Металлопром, не получая возможности уплатить зарплату рабочим, все больше кредитовал своих заказчиков”. То есть отпускал свою продукцию в долг.
Тем не менее, отметил Дзержинский, удалось добиться роста в чёрной металлургии. Выплавка чугуна в октябре 1924 года составила 72 тысячи тонн, в ноябре — 73 тысячи, а в — декабре — уже 83,9 тысячи тонн. Несколько меньший, по сути незначительный, но всё же рост обозначился в выплавке стали: 123, 114 и 125 тысяч тонн соответственно, а также в производстве проката — 79, 76 и 80,1 тысячи тонн. Благодаря только этому достигнуто 60% довоенного производства на Урале и 30% — на Юге.
Следовательно, вернулся глава ВСНХ к основной теме доклада, «к тому моменту, когда мы поставили на правильные рельсы работу своих собственных трестов, мы смогли сформулировать — какую производственную программу мы можем и должны представить в высшие органы». И вновь, как заклинание, заявил: «Программа, принятая Советом труда и обороны, должна быть расширена».
Но тем Дзержинский отнюдь не завершил доклад. Затронул и вопрос финансирования металлопромышленности.
«Здесь я вернусь, — сказал он, — к тому, о чём уже была речь в докладе Сокольникова: что 180 млн. (рублей. — Ю.Ж.) не могут пройти мимо металла. Я должен сказать, что и градусные доходы (выделено мной. — Ю.Ж.) тоже не должны мимо пройти, Я помню речи тут присутствующих. Речи, в которых говорили, что “градусы — половина наполовину”. Вот товарищ Сокольников защищал здесь распределение: половина — крестьянству, половина — металлу. Я буду более скромным в своих требованиях, но я думаю, что безусловно государство должно пойти в этом отношении навстречу».
И сразу же разъяснил свою скромность: «Я должен предупредить, что в стремлении урвать от государства, получить максимальное количество денег кроется громаднейшая опасность, ибо надо развиваться собственными силами, надо искать прежде всего у себя».
Только затем затронул иные аспекты проблемы, не менее значимые. «Мы не замечаем, — указал Дзержинский, — наступления спроса на металлоизделия, который растет не по дням, а по часам. Наша металлопромышленность не в состоянии будет догнать растущий спрос». Дополнил свои слова примером: только на Урале сбыт ширпотреба возрос и составил на январь 75% годовой программа. «Поэтому, — продолжил докладчик, — мы должны призвать к жизни, дать толчок к развитию мелкой кустарной промышленности». Той, что в канун войны имела 333 тысячи слесарей, кузнецов, иных.
Настаивая на таком неожиданном для руководителя ВСНХ предложении, Дзержинский исходил не только из сиюминутных забот. Более всего он думал не о сегодняшнем, и даже не о завтрашнем дне, а о будущем. Ближайшем. О выглядевших тогда фантастичными, но продуманных до деталей планах преображения жизни страны.
«Уже сейчас, — делился он своими размышлениями с участниками пленума, — мы имеем в деревне перенаселение в смысле возможности приложения в деревне своей рабочей силы. А с другой стороны, всяческий технический прогресс в деревне означает, что известная часть рабочей силы должна быть выплеснута из деревни… Если мы не будем нашу промышленность расширять, это создаст преграду для доступа из деревни в город и безработных и молодёжи, ищущих работы, ищущих более культурной жизни».
Вот это-то скорое пополнение рядов пролетариата, пополнение неизбежное, Дзержинский и намеревался использовать. Но не в лёгкой или обрабатывающей промышленности, не в кустарном деле, а в индустрии. Той, что должна была стать основой новой жизни деревни, действительно модернизировать сельское хозяйство.
